Возраст третьей любви - Анна Берсенева

Юра бесшумно поднялся и, не говоря ни слова, подошел к Жениному топчану, сел рядом с нею.

– Ты не бойся только, – обняв ее за плечи, прошептал он ей в самое ухо. – Не бойся, Женечка, милая, ничего страшного. Это, скорее всего, медведь, но он сюда не войдет.

– Как медведь?! – ахнула она. – Но ты же говорил…

Юра быстро зажал ей рот ладонью и снова прошептал, наклонившись:

– Женечка, ты только не говори громко. Он побродит немного и сейчас же уйдет.

Говоря все это, он крепче обнимал Женю за плечи одной рукой, а в другой уже держал ракетницу.

– Но что же мы будем с ним делать, Юра? – испуганно прошептала она.

– С ним? – улыбнулся он. – А что бы ты хотела с ним делать?

– Ох, Юрка! – Женя невольно улыбнулась. – Ну почему ты врал? Говорил же, что здесь медведей не бывает! Так я и знала…

– Ну, значит, летают крокодилы, раз товарищ лейтенант сказал. – Он улыбался этому старому анекдоту и смотрел на Женю так, как будто ее лицо было гораздо важнее жутких звуков за стеной. – Тильки нызэнько-нызэнько…

Она уже и сама понимала, что это, конечно, медведь. Слышно было даже тяжелое звериное дыхание и негромкое, но, как ей казалось, раздраженное рычание…

– Юрочка, – стыдясь себя, всхлипнула Женя, – я боюсь… Ты же не выйдешь к нему?

– Да что я, Илья Муромец? – Юра снова погладил ее по голове, как маленькую. – Куда я от тебя денусь? Будем здесь сидеть и ждать.

Он не успел договорить, как дверь дрогнула, затряслась – наверное, медведь наконец добрался до нее и теперь дергал ржавую ручку. Счастье, что снаружи дверь открывалась на себя, иначе он мог просто выдавить ее…

Юра огляделся, и Женя поняла, что он ищет. Но, как назло, в избушке не было ничего, чем можно было бы забаррикадировать вход. Даже стол был не стол, а просто прибитые к стене тонкие бревна.

Дверь дергалась, раздраженное рычанье становилось все громче, и Женя чувствовала, что больше не может сдерживать дрожь.

– Женечка, он точно не откроет, – быстро шепнул Юра. – Посмотри, какой крюк, его не вырвать! Но если все-таки откроет, то я дам ему войти, чтобы он выход нам не перекрыл, а потом выстрелю. И мы успеем выскочить, его здесь захлопнем… Ты поняла, что надо делать?

– Но мы же вместе выскочим, да, Юра? – уже со слезами спросила Женя. – Вместе же?

– Тебе на меня оглядываться не надо, я сам сориентируюсь, – ответил он по-прежнему шепотом. – Ты, главное, сразу в дверь, как только выстрел услышишь. Но этого ничего не будет, – повторил Юра.

Он говорил спокойно, но Женя видела привыкшими к темноте глазами, что лицо у него напряженное. Хотя, как она уже поняла, трудно было что-то понять по Юриному лицу, если он этого не хотел…

И тут, как будто подчиняясь его словам, медведь перестал дергать ручку. Он постоял еще немного у двери, рыкнул, ткнулся в нее и снова побрел вдоль стены. Словно в страшном сне Женя увидела, как потемнело тусклое окошко, заслоненное огромным медвежьим телом…

– В окошко он все равно не влезет, – словно угадав ее мысли, шепнул Юра. – Сейчас уйдет, еще немного потерпи.

Прижавшись к нему, вцепившись в его плечи, Женя слушала, как удаляются, затихают шаги, дыхание, рычание…

– Фу-у… – вздохнул Юра и весело сказал: – Я же говорил, что здесь медведей не бывает! Слышишь – нету же?

И тут Женя наконец дала себе волю – и сразу затряслась, как в лихорадке. Зубы ее выстукивали дробь, руки дрожали, она цеплялась за Юрин свитер, как одуревшая обезьянка. Все как-то слилось для нее: и то, что он сказал ей вечером, и эта жуткая рваная ночь, и звериное дыхание на расстоянии вытянутой руки…

Наверное, Юра почувствовал, что шутки больше не помогут. Он притянул Женю за руки, посадил к себе на колени.

– Все, все, родная моя, – тихо говорил он, покачивая ее на руках, как маленькую. – Кончилось все, моя хорошая, ничего страшного…

Женя обхватила его шею, сжала руки так, что ему, наверное, трудно стало дышать, и, всем телом прижимаясь к его груди, не в силах больше сдерживаться, в голос заплакала:

– Юрочка, миленький, не бросай ты меня, прошу тебя! Что же ты делаешь, Юра?!

Они уже целовались быстро, лихорадочно, не попадая губами в губы.

– Люблю тебя, Женечка… – Юрин голос срывался, прерывался поцелуями. – Так люблю тебя, жить без тебя не могу… Что ж я делаю, как же я буду?.. Милая моя, любимая…

«Буржуйка», конечно, уже остыла с вечера, но они этого не замечали. Общий огонь сжигал их изнутри сильнее, чем пробирал холод снаружи. Они лежали, прижавшись друг к другу, на Юриной расстеленной одежде и целовались с таким отчаянием, как будто каждый поцелуй был последним. Да так оно и было, они оба чувствовали это и не могли разомкнуть объятия…

Теперь, в эти минуты, Женя не думала вообще ни о чем. Даже о том, как хорошо ей с ним, как много в нем нетерпеливой мужской силы, от которой вся она вспыхивает изнутри ответным нетерпением.

С ним она впервые поняла, что все это ерунда – все, чему она хотела и, как ей казалось, сумела научиться. Все, чем, считалось, надо разнообразить интимные минуты, чтобы доставить мужчине удовольствие и получить его самой: менять позы, чтобы не приелись, искать эрогенные зоны, говорить, какие ласки нравятся, и спрашивать, какие нравятся ему, всегда оставаться обворожительной и немного недоступной…

Все это было неважно, а важно было другое, и с Юрой она впервые почувствовала это «другое» так ясно, что оно стало для нее важнее жизни.

Она в тот же вечер это поняла, когда он впервые поцеловал ее, а губы у него еще были сухие от морского ветра и царапали ее губы, щеки…

Иногда их ласки были долгими, иногда совсем скорыми. Это происходило так, как им хотелось, они не стремились их продлить и не стремились завершить поскорее, все зависело только от того, что они чувствовали в себе в эти минуты, чего им хотелось обоим, как одному человеку.

И теперь им хотелось, чтобы это было всегда, и они словно боялись принадлежать друг другу до конца, но и отодвинуться друг от друга не могли… Женя чувствовала, что Юра хочет поцеловать всю ее сразу, но ему не хватает губ для всего ее тела, и поэтому он одновременно целует грудь, и гладит живот, и ногами раздвигает ее колени, почти делая ей больно, но только почти, потому что сила и нежность в нем переливаются друг в друга.

«Господи, умереть бы сейчас! – подумала она с отчаянием и счастьем, когда он, вздрогнув, замер в ней на мгновенье, словно желая до бесконечности продлить эти минуты, когда они стали – одно. – Только бы с ним…»

Женя чувствовала в нем не уменье сильного и опытного мужчины, способного удовлетворить любую женщину, а любовь – к ней, только к ней, безудержную любовь и безысходную…