Секрет долголетия - Григорий Исаакович Полянкер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да, чуть не забыл еще об одной очень важной штуке. Нужно всегда помнить, что жизнь наша не поезд — купил билет до такой-то станции, садишься в вагон, и гайда. Едешь по точному расписанию и графику; знаешь, когда выехал и когда приедешь. Нет, брат, так не бывает. Если ты за всю свою жизнь горя не хлебнул, не побывал в сложных переплетах, не подставлял там, где надо, свое плечо, не приносил людям пользы, тогда не поймешь, что такое жизнь, что такое настоящее счастье, и не сможешь оценить его как следует.
А теперь взгляните на меня, Шаю Спивака, Шмаю-разбойника. Сколько горя перенес я на своем веку, сколько дорог прошел, сколько раз подставлял свое плечо, когда надо было помочь людям, сколько строил, трудился. Так посудите сами, люди добрые, имею ли я право сбросить со счетов какой-нибудь десяток-другой лет? Вы должны понять, что жизнь передо мной в долгу и мне с нее еще кое-что причитается!
Ну вот, собственно, мой секрет долголетия. Ничего я от вас не скрыл. Нравится он вам, можете им воспользоваться. Не нравится, не хотите? Что ж, в обиде не буду. Ешьте на здоровье простоквашу и принимайте пилюли!..
Часть третья
ПОД КОНЕМ И НА КОНЕ
Глава двадцать третья
СЧАСТЬЕ ОТВЕРНУЛОСЬ
Счастье, говорят, штука очень капризная и изменчивая. Заглянет к тебе, улыбнется, пококетничает, а захочешь его в руки взять, взбунтуется, отвернется от тебя и — ищи ветра в поле!
Однако счастье счастьем, а беда не дремлет! И нынешним летом счастье вдруг всем честным людям на земле изменило.
— Ведь вот история, — размышлял наш кровельщик, — все уже так хорошо налаживалось, начинали жить по-человечески, тут опять несчастье на нас обрушилось, как гром среди ясного неба. Наверно, если б я начал шить саваны, люди перестали бы умирать!
Еще не успели зажить раны недавних войн, так вот тебе новая напасть! Начинай все сначала…
Кажется, столько ученых и мудрых людей живет на свете. Они выдумывают новые машины, строят города, электростанции, пишут книги, лечат больных, стараются сделать так, чтобы лучше жилось на свете, веселее, радостнее. И вот появляется какой-то мерзавец, ничтожество, подлец и превращает весь мир в сущий ад, а мудрецы не то от страха, не то от нежелания связываться с ним уходят в кусты. А когда спохватываются, уже поздно…
Ведь только недавно заговорили о том, что появился в Германии маленький человечек с маленькими усиками, длинным чубом и лицом кретина, собрал все черное, грязное, что только было в стране, и начал орать на всех перекрестках, что, только дайте ему развернуться, он установит в Европе «новый порядок». И пока мудрецы раздумывали, как обуздать одержимого, он дорвался до власти, превратил свою страну в сумасшедший дом, возомнил себя властелином всей земли, и вот уже все в мире перевернулось. Рушатся города, гибнут люди, а пожар войны разгорается, распространяется все дальше и дальше, и кровь людская льется рекой…
Эх, горе, горе!
Если бы вытащить у всех солдат мира застрявшие в их телах осколки, то из этого железа можно было бы, пожалуй, построить огромный мост. Если бы собрать в одно место слезы, пролитые во время недавней войны всеми матерями, женами, сиротами, вдовами, разлилось бы безбрежное море. И если бы мудрецы и политики с того моста заглянули в глубь этого моря, они давно бы увидели своих истинных врагов и быстро утопили бы их в этом море — самом страшном море на земле!
Так размышлял вслух перед своими односельчанами наш разбойник.
Да, в самом деле, люди уже воспрянули было духом, понемногу отстроились, приоделись, трудились, жили, мечтали, любили. У каждого было свое счастье, свои радости и печали, и можно было бы свободно обойтись без войны, без кровопролития. Так вот тебе! Столько дел впереди, столько работы, такие большие планы, что голова шла кругом! И в один день все пошло прахом!
— Чего ты так сокрушаешься, Шмая-разбойник? — говорили соседи. — Тебя ведь эта война не касается. Был бы ты помоложе, дали бы тебе винтовку в руки и пошел бы воевать. Но ты уже свое отслужил, теперь на войну пойдут другие…
— Чудаки! — огрызался он. — Рано собираетесь меня сбросить со счетов! Разве вы не знаете, что старый солдат похож на доброго кавалерийского коня? Тот, только услышит сигнал горниста, уже на месте устоять не может. Хоть я и старше тех, кто сразу пойдет на фронт, но не забывайте, что я не из таких, которые скоро стареют, а в особенности когда надвигается на нас такая туча…
Весть о том, что началась война, принесли Шмае, когда он, засучив брюки до колен, сидел на берегу Ингульца и ловил рыбу.
Он шагал домой удрученный, мрачный. Никак не укладывалось в голове, что так нежданно-негаданно это могло случиться. Весь поселок уже высыпал на площадь. Женщины забыли подоить коров, и животные беспрерывно ревели. Над дымоходами не видно было привычного дымка, никто не готовил завтрака, дети не спешили в детсад — все оборвалось, все потеряло свое значение. Люди ждали сообщений по радио. Уже говорили, что на границах идет кровопролитная война.
Наш разбойник просто места себе не находил, бродил по поселку как неприкаянный. Ему казалось, что война идет уже совсем близко от Ингульца.
После полудня прискакал на разгоряченном коне всадник из района и привез пачку повесток из военкомата.
Но солдаты запаса и молодые призывники и без того уже готовились в путь-дорогу.
Женщины и девушки шили мужьям, сыновьям, женихам, братьям солдатские мешки и пекли плюшки, сушили сухари на дорогу. У Шмаи забот было, кажется, больше, чем у всех. У него уходили в солдаты трое сыновей, четвертый воевал где-то далеко отсюда, на границе. Да, пожалуй, и все ребята в поселке были сейчас дороги ему, как родные дети.
Кровельщик забегал то к одному соседу, то к другому взглянуть, как снаряжают в дорогу хлопцев, не дают ли им лишнего груза, — он-то хорошо понимал, что необходимо в походе. И к его совету теперь
