Полет сокола (сборник) - Дафна дю Морье

Падая, я ударился грудью о ступеньку лестницы, задохнулся и какое-то мгновение простоял на коленях с закрытыми глазами, хватая ртом воздух. Когда я снова открыл глаза, Альдо стоял с распростертыми для полета крыльями. Он уже не казался нелепым. Он был прекрасен. Когда он взметнулся в воздух, течение ветра наполнило подкладку крыльев, они раздулись и напряглись. Тело между крыльями приняло горизонтальное положение, руки и ноги были частью единого целого.

Подхваченный воздушным потоком, плавно, легко парил он над толпой. В лучах солнца серебряные перья превратились в золотые. Скользя в южном направлений, он бы приземлился в долине за рыночной площадью.

Я следил за ним и ждал, что он дернет за вытяжной трос парашюта, как обещал. Но он этого не сделал. Наверное, он сбросил с себя устройство, которое помог создать, и позволил ему лететь без него. Он освободился, широко, как крылья, от которых отказался, распростер руки, затем, сложив их по бокам, полетел к земле и упал, маленькое хрупкое тело, черная полоска на фоне неба.

Выдержка

из "Еженедельного курьера" Руффано

Трагически погибшего в день фестиваля профессора Альдо Донати, председателя художественного совета и одного из самых уважаемых граждан нашего любимого города, будут оплакивать не только его ныне здравствующий брат и друзья, но и все студенты университета, коллеги, сотрудники и все жители Руффано, который он так любил. Старший сын Альдо Донати, в течение многих лет занимавшего должность главного хранителя герцогского дворца, он родился, вырос и получил образование в нашем городе. Во время войны он служил в военно-воздушных силах. В 1943 году его самолет был сбит, по ему удалось спастись. В период немецкой оккупации он организовал партизанский отряд и вместе со своими товарищами по оружию сражался в горах до самого Освобождения.

Вернувшись в Руффано, он узнал, что незадолго до этого его отец умер в одном из союзнических лагерей для военнопленных, а мать и младший брат якобы погибли во время вражеского воздушного налета. Безутешный, но не сломленный, Альдо Донати закончил университет Руффано и получил ученую степень. Он вошел в художественный совет и посвятил всю жизнь работе в совете, сохранению герцогского дворца и его сокровищ и – последнее, но не менее важное – заботе о студентах-сиротах. Как ректор университета, я имел счастливую возможность работать с ним над фестивальными постановками и могу с полной ответственностью утверждать, что его способности в этой сфере деятельности превосходили все, чему мне довелось быть свидетелем. Он был неиссякаем, а его энтузиазм и вдохновение настолько заразительны, что все участники фестивальных постановок – это я говорю на основании собственного опыта, поскольку моя жена и я были в их числе, – начинали верить, что все происходящее – не плод фантазии, а живая реальность.

Здесь не место обсуждать, сколь разумен был выбор темы фестиваля этого года. Несчастный герцог Клаудио не из тех персонажей истории, кто заслужил благодарную память. Жители Руффано, как бывшие, так и нынешние, предпочли бы забыть о нем. Он был дурной человек с дурными намерениями, не любивший свой народ и вызывавший восхищение лишь у узкого круга своих друзей, людей столь же не заслуживающих уважения, как и он сам. Он оставил по себе наследие ненависти. Как бы то ни было, Альдо Донати решил, что он имеет право на славу хотя бы по причине свершенного им "подвига еху", когда он правил восемнадцатью лошадьми через весь Руффано с северного холма на южный.

Свершил ли герцог Клаудио этот подвиг в действительности, до сих пор точно не установлено. Алъдо Донати свершил. Люди, которые были тому свидетелями в пятницу утром, этого никогда не забудут.

Если бы он здесь остановился, то и этого с лихвой хватило бы.

Свершенное им фантастично, даже божественно. Но он стремился еще выше и в этом стремлении потерял жизнь. Механизм в том неповинен. Эксперты осмотрели устройство. Альдо Донати пренебрег элементарным правилом, известным любому начинающему парашютисту, – дернуть вытяжной трос. Почему он им пренебрег, мы никогда не узнаем. Его брат Армино Донати, который на прошлой неделе вернулся в Руффано после более чем двадцатилетнего отсутствия и который, как мы надеемся, останется с нами, чтобы продолжить работу со студентами-сиротами, поделился со мной своим предположением, согласно которому в воздухе его брату явилось видение, он пережил нечто вроде экстаза и забыл об опасности.

Возможно, это и так. Подобно Икару, он взлетел слишком близко к солнцу.

Подобно Люциферу, он упал. Мы, пережившие его жители Руффано, приветствуем мужество человека, который дерзнул.

Руффано. Пасхальная неделя.

Гаспаре Бутали, ректор университета Руффано.

Птицы

В ночь на третье декабря ветер переменился и наступила зима. До этого осень стояла на редкость мягкая и теплая: на деревьях все еще держались листья, а живые изгороди так и не пожелтели. Земля там, где ее взрыхлил плуг, была жирная и черная.

Нат Хокен, как инвалид войны, получал пенсию и работал с неполной нагрузкой. Он приходил на ферму три раза в неделю, и ему давали работу полегче — поставить изгородь, подлатать крышу, подремонтировать хозяйственные постройки.

Хотя он был человек семейный, по складу своему он был скорее нелюдим и больше всего любил работать в одиночку. Он бывал доволен, если ему поручали укрепить земляную насыпь или починить калитку в дальнем конце мыса, где море с двух сторон омывало территорию фермы. В полдень он обычно прерывал работу, съедал пирог, испеченный женой, и сидел какое-то время на краю обрывистого берега, наблюдая за птицами. Осень для этого самое благодарное время, лучше, чем весна. Весной птицы улетали на материк, организованно и целеустремленно; они знали, куда летят, ритм и весь ритуал их жизни не допускал промедлений. Осенью птиц, которые не улетали за море и оставались зимовать, обуревала та же безудержная жажда перемещения в пространстве, но, поскольку улетать им не полагалось, они утоляли эту жажду по-своему. Огромными стаями собирались они на полуострове, непоседливые и беспокойные, и растрачивали себя в движении: то кружили и носились в небе, то садились покормиться на жирной свежевспаханной земле, но клевали как-то неохотно, будто не испытывали голода. И тут же беспокойство снова гнало их ввысь.

Черные и белые, галки и чайки, объединившись в этом странном товариществе, они искали какого-то освобождения — но так и не находили его, так и не могли успокоиться. Стаи скворцов с шелковистым шелестом перелетали с места на место, подгоняемые все той же жаждой движения, а птицы помельче, зяблики и жаворонки,