Chernovodie - Reshetko
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Думаю, не надо. Тут мелко; кочкарник срубим – и на телегах вброд. Летом еще суше будет!
– Может, и так! – согласился Иван.
Николай и Степан, без напоминания, вырубили по увесистому стежку и уперлись ими в ствол дерева, направляя его в сторону ручья. Протяжно заскрипев, осина наклонилась и, тяжко ухнув, грохнулась наземь.
Лаврентий удовлетворенно хмыкнул:
– Ну вот! Теперь и сапоги не замочим!
Подошли и остальные бригадники. Мария остановилась около бревна и испуганно воскликнула:
– Ой, мужики, дак я же с этого моста сверзюсь! Ей-богу – сверзюсь!
Иван рассмеялся:
– Слышь, Марья! Чего забоялась: ты же вниз слетишь, а не вверх! Здесь низко – не убьешься!
– Че зубы-то скалишь! – огрызнулась Мария. – Лучше бы палку какую-нибудь вырубил!
Иван вырубил тонкий стежок и подал женщине.
– Держи подпорку!
– Вот теперь ладно, – успокоенно проговорила Мария. – С подпоркой и я барыня!
Ловко балансируя на бревне, первой перешла ручей Агафья. Потом комендант. За ними потянулась остальная бригада. Последней перешла ручей Мария.
Люди вновь углубились в девственную тайгу. Кроны деревьев сомкнулись над головой. Таежную тишину изредка нарушали резкими криками беспокойные сойки, да в кронах деревьев мелькали золотистыми лучиками молчаливые огневки. Нет-нет да взметнется вверх по стволу темнохвостая белка, сердито цокая на пришельцев. Застойный воздух, пропитанный прелью, смолой и терпким запахом багульника, дурманил голову.
Вдруг, недалеко от Агафьи, с пушечным грохотом с земли взлетел глухарь. Вильнув между стволами деревьев, тяжелая птица взгромоздилась на верхушку разлапистого кедра. Повозившись в сучьях, непуганая птица замерла, вытянув шею.
Вздрогнувшие от внезапного шума, люди остановились.
– Вот это гусь так гусь! – восхищенно проговорил Николай.
– Пожалуй, поболе будет! – усомнился более опытный Иван.
– Тише вы, знатоки! – одернул вполголоса парней Лаврентий.
Цепочка людей замерла, с интересом наблюдая за проводницей.
Агафья мягко переступила с ноги на ногу, выискивая удобное для прицела место, подняла ружье; раздался резкий удар выстрела. Ломая тонкие ветви, глухарь покатился вниз и тяжело ударился о землю.
Иван, как мальчишка, кинулся к дереву, у подножия которого лежала убитая птица. Он взял ее за шею и поднял с земли. Закостеневший белый клюв глухаря был приоткрыт; ярко, точно это была капля крови, краснела бровь. Иван покачал тяжелую птицу в руке:
– Матерый, идрит его в корень! – восхищенно проговорил парень.
Агафья неторопливо переломила ружье, вынула из патронника медную гильзу и положила ее в замшевую сумочку, висящую на поясе. Затем дунула в ствол, из которого сизым облачком вылетели остатки пороховой гари, и повесила ружье на плечо.
– Однако, хороший! – спокойно заметила тунгуска и зашагала впереди колонны.
Наконец кедрач закончился, и люди вышли на край болота, где спугнули лосиху с лосенком. Испуганно взмыкнув, лосиха кинулась в глубь болота, постоянно оглядываясь на длинноногое, неуклюжее свое чадо. Лосенок все больше и больше отставал от матери. Тогда лосиха развернулась и бросилась к лосенку, закрывая его своим корпусом, стала осторожно подталкивать своей тяжелой головой. Наконец лоси перебежали болото и скрылись в тайге. Люди молча наблюдали за зверями.
– Мать, она и есть мать: хошь у людей, хошь у зверей! – с улыбкой проговорил Жамов.
– Щас хорошо, гнуса нет! – Агафья поправила ружье. – Скоро гнус подымется – тогда худо. До смерти, быват, заедат!
– Да уж… – неопределенно пробурчал Иван, и бригадники побрели через неширокое болото.
На другой стороне болота, пройдя узкую полосу серебристого ягельника, люди снова уперлись в ручей, который незаметно петлял под старым колодником, покрытый сплошным ковром зеленого мха. По берегам ручья началась колба. Люди осторожно шли по изумрудному ковру, инстинктивно оберегаясь наступать на нежную траву. Но где уж там… заросли были сплошные!
– Вот богатство, вот богатство! – скороговоркой частила Мария. – Прямо под ногами лежит!
Лаврентий приостановился:
– Слышь, Мария! – обратился он к Глушаковой. – Надоть кажный день к баланде колбу давать, а то она вскорости отойдет! Хорошо бы посолить ее на зиму! – тихо проговорил Жамов.
– Кадку надо?! – тоже приостановилась Мария, вопросительно глядя на бригадира.
– Вот и я говорю, а кадки нет, и в подоле не посолишь! – с сожалением проговорил Лаврентий и решительно закончил: – Ниче, Мария, будут и кадки у нас, все будет…
Незаметно изменилась тайга. Людей окружал молодой осиновый подлесок вперемешку со стройными пихточками и пушистыми кедерками, а среди подроста густо щетинился высокий сухостой. Старый колодник в живописном беспорядке валялся на земле.
– Однако, пришли! – проговорила Агафья, показывая рукой перед собой: – Здесь кругом гарь!
– Наконец-то, – облегченно проговорил Лаврентий, скидывая свою поклажу на землю. – Тут стан сделаем, и до ручья недалеко, кашеварке за водой ходить; верно, мужики?
Уставшие люди равнодушно молчали. Они скинули мешки в общую кучу, потирая натруженные плечи, с интересом оглядывали будущее место работы.
Комендант коротко заметил:
– Смотрите сами; вам здесь работать, вы и место для стана выбирайте!
Степан Ивашов подошел к ближней сухостоине и надавил на нее рукой; дерево хрустнуло у самой земли и с шумом упало на землю, ломая по пути тонкие ветки подроста.
– Не знаю, как насчет полей, а дров у нас здесь будет много! – ухмыльнулся Степан.
Погода окончательно сжалилась над спецпереселенцами. Ветер стих. Клочковатые темные облака беспорядочной массой сбились на горизонте, оголяя над головой синее бездонное небо. Вечернее солнце высветило все кругом золотистым светом. Угрюмая и темная в ненастье, тайга посветлела и похорошела. Жамов взял топор и одним махом срубил тонкое деревце:
– Ну че, мужики! С балаганов начинали, с балаганов и начнем…
– Нам не привыкать строить такие дворцы! – берясь за топор, проговорил Николай Зеверов. – Жалко, гармони с собой нет!
– А гармонь-то зачем?! – спросил Иван.
– Как зачем! – хохотнул Николай. – Я б играл, а вы бы работали!
Степан Ивашов, примериваясь срубить очередное деревце, обернулся к Николаю:
– У тебя, паря, губа не дура; лучше топором сыграй!
– Придется!.. – дурашливо вздохнул Николай.
Еще засветло на расчищенной полянке стояло два вместительных балагана и один небольшой – под продукты и место для ночлега поварихи. Рядом с балаганами горел костер, возле которого трудилась Мария, натирая затируху для похлебки. Около костра, на свежесорванной траве, лежал разделанный глухарь.
– Однако, пойду! – проговорила Агафья, поднимаясь с валежины.
К ней подошел Талинин:
– Как договорились, Агафья, завтра приведем бригаду из седьмого поселка!
– Ладно! – ответила тунгуска. – Я утром приду сюда!
– Осталась бы ночевать. Поздно уже… – Талинин показал на закатное солнце.
– Нет, паря, пойду проверю карамушку! Давно не была! – Агафья поправила ружье, висевшее не плече, мельком переглянулась с Иваном и скрылась в таежных зарослях. Через некоторое время в отдалении послышался выстрел, потом еще один. Иван поднял голову:
– Однако, рябков гоняет деваха!
– Да-а, с ружьем тут не пропадешь, всегда приварок будет! – с завистью проговорил Николай.
Иван проснулся ночью, словно кто-то толкнул его в бок. Он выглянул в открытый проем балагана. Залитая мертвенно-голубоватым светом луны, спала тайга. Рядом, в балагане, непробудным сном спали усталые бригадники. Иван осторожно, стараясь не потревожить сон товарищей, выполз из балагана и подошел к затухающему костру. На кострище, прикрытом пуховым одеялом из пепла, кое-где пробивались вишнево-красные угли. Иван постоял около потухшего костра и, повинуясь неведомой силе, шагнул в лесные заросли. Словно невидимая рука уверенно вела его по тайге, освещенной неровным мерцающим светом луны.
Наконец – и полноводная Нюролька. Ведомый все той же рукой, Иван прошел берегом крутого яра и увидел красноватый огонек керосиновой лампы, призывно мерцающий сквозь маленькое оконце. Он постоял немного около входной двери и, набрав полную грудь воздуха, тихо вошел в карамушку.
Ничего здесь не изменилось, все было как зимой. Так же шло приятное тепло от недавно протопленной железной печки. Так же горела в углу на столе керосиновая лампа с прикрученным фитилем, и на топчане лежала нагая Агафья.
– Я знала, ты придешь! – хрипловатым голосом проговорила тунгуска и вся потянулась навстречу, к шагнувшему вперед Ивану…
Ранним утром, когда на востоке еще только набирала силу заря, Иван уже шел к стану.
– Черт таскал! – нещадно ругал себя мужик, чувствуя свою вину и перед Настей, и перед Агафьей.
