Chernovodie - Reshetko
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Черт таскал! – нещадно ругал себя мужик, чувствуя свою вину и перед Настей, и перед Агафьей.
Еще солнце не показалось над лесом, Иван пришел на стан. Крадучись, словно вор, он осторожно заполз в балаган и улегся на свое место.
Глава 33
Раскорчевка, раскорчевка, сколько ты покалечила спецпереселенцев, сколько укоротила жизней… знает один Бог да глухая Нарымская тайга, с ее бескрайними васюганскими болотами. И все-таки подневольный труд людей приносил ощутимые результаты. Тайга нехотя отступала, оставляя после себя открытые пространства с дымящимися кострами. Дым низко стелился над землей; бригадники кашляли, отхаркивая черную мокроту.
Шла к концу вторая неделя, как жители шестого поселка начали корчевать гарь на Нюрольке. Лаврентий Жамов разбил свою немногочисленную бригаду на звенья по четыре человека. Одним звеном руководил сам; другими – Иван, Николай Зеверов и Степан Ивашов. По соседству, на другой стороне горельника, работали жители седьмого поселка.
Бригадники, захваченные неистовой работой звена бригадира, невольно поддавались тому ритму, который задавал Жамов.
Он остервенело набрасывался на подрост, заполонивший все пространство между серыми стволами-сухостоями, свечками поднимавшимися над мелколесьем. Вырубленный молодняк оголял землю, на которой в беспорядке лежал валежник. Топоры то сочно вязли в живой древесине подроста, то звонко гремели, отскакивая от закостеневшей плоти валявшегося на земле колодника.
Лаврентий подошел к высокой сухостоине, которая была когда-то огромной елью. Она и сейчас стояла, крепко держась подгнившими корнями за дерновину. Он постучал обухом топора по высохшему стволу дерева. Звонкий стук покатился вокруг, запинаясь о колодник. Лаврентий задрал голову, разглядывая засохшего на корню гиганта.
– Да-а! – только и смог сказать мужик. – Откуда ты взялась такая; вымахала, словно на опаре! – Он окликнул молодого парня, Мишку Христораднова, волочившего к костру охапку сучьев: – Мишка, принеси веревку!
Парень забросил сучья в костер. Зеленые листья, мгновенно свернувшиеся от нестерпимого жара, затрещали и, подхваченные раскаленным воздухом, закружились черными снежинками над бесцветным пламенем.
– Ну и жара! – проговорил Мишка, вытирая пот рукавом рубахи. Он оглянулся на оклик бригадира: – Щас принесу, дядя Лаврентий!
Набрав веревку кольцами на руку, Лаврентий метнул ее вверх по стволу. Импровизированный аркан, раскручиваясь, взлетел вверх, и, перекинувшись где-то на середине ствола через сухой сучок, конец его упал на землю.
– Ну чо, попробуем?! – Бригадир взялся за веревку. Разобравшись по два человека на каждом конце веревки, разом потянули. Дерево стояло не шелохнувшись.
– Такую дуру вчетвером не свалить! – пропыхтел Мишка.
– Твоя правда, – согласился Лаврентий и окликнул бригадников, зовя их на помощь.
У дерева собралась вся бригада. Николай Зеверов похлопал ладонью по корявому стволу:
– Где ты ее откопал, такую красавицу, бригадир?
– Че ты ее гладишь, ровно бабу, за веревку берись! – ухмыльнулся Степан.
Толкаясь между собой и галдя, бригадники ухватились за оба конца веревки.
– Погоди, погоди! – осадил помощников Лаврентий. – Вразнобой не возьмем. Тут разом надо по команде! – И протяжно нараспев скомандовал: – Ра-аз, два – взяли!.. – Люди натянули веревку, чувствуя жесткое сопротивление дерева. – Еще взяли-и! – продолжал командовать Лаврентий.
Макушка дерева слегка качнулась. Глядя на вершину дерева, в такт покачиванию бригадир командовал:
– Еще взяли, еще ра-аз.
Сухостоина, раскачиваясь, все сильнее клонилась к земле. Наконец, не выдержав человеческого напора, она стала медленно падать; затрещали корни, вздымая пласты земли.
Люди разбежались в стороны. Сухостоина, набирая скорость, клонилась все сильнее и сильнее; наконец тяжело ударилась о землю, оголяя корявое хитросплетение корней. Усталые бригадники расселись вдоль ствола. Иван Кужелев с улыбкой проговорил:
– Как воробьи на жердочке!
– Хорошая жердочка! – Степан похлопал ладонью по стволу сухостоины.
– Сожжем, – заверил Степан. – Чего-чего, а на это у нас ума хватит. Сколько мы их пожгли!..
Лаврентий медленно набирал на руку веревку, внимательно осматривая раскорчеванную деляну, и задумчиво проговорил:
– Овес сеять надо; еще маленько протянем и упустим время. Завтра – мое звено и Степана; начнем пахать! А вы, – он кивнул головой в сторону Ивана и Николая, – будете корчевать дальше. К осени надо подготовить клин под озимую рожь! – Лаврентий отбросил веревку в сторону и так же задумчиво продолжал говорить: – Хоть круть-верть, хоть верть-круть, а жить надо! Без хлеба – не проживем!
– Какой хлеб, дядя Лаврентий! – безнадежно махнув рукой, зло проговорил Зеверов: – Еще и полей нет, а план уже спущают. По хлебопоставкам весь загребут!
– Поди, и нам маленько достанется!.. – как-то неуверенно проговорил Жамов.
– Жди, достанется! – зло фыркнул Иван. – Мы же – не уставные!
Лаврентий посмотрел на зятя:
– Ладно, мужики, достанется – не достанется, а работать все одно надо!
Вторую половину дня бригада очищала раскорчеванную деляну. Перетаскивали в общую кучу остатки непрогоревших костров. Дым, треск сучьев, снопы искр, вздымавшиеся высоко в небо…
Мишка Христораднов суетился около поверженного гиганта, подтыкая под ствол и наваливая сверху мелкий сушняк. Кончив работу, он поджег сушняк. Потрескивая и постреливая в небо искрами, разгорался еще один костер. Мишка постоял немного и, убедившись, что костер не потухнет, довольно проворчал:
– Никуда не денешься, до завтрева сгоришь!
– Эй, поджигатель, вали сюда! – позвал Мишку Иван Кужелев. – Иди помоги мне! – Он вбил вагу под пенек и надавил, но тот цепко держался корнями за землю, и пятка ваги беспомощно тонула в мягкой земле. Иван вытер со лба пот и попросил Мишку: – Подсунь под вагу че-нибудь; больно цепко в земле сидит, зараза!
Парень подобрал подходящий обломок сухостоины, подсунул его под вагу и придержал его ногой, чтобы он не выскользнул из-под ваги. Иван снова надавил на стежок. Пенек не выдержал и, разрывая землю, нехотя полез вверх, оголяя коричневые, точно смолевые веревки, корни.
– Вот это другой коленкор! – проговорил довольный Иван.
– Смотри, Иван, ровно паук на тонких ножках! – Мишка показал на приподнятый пенек, который держался на тонких корнях: – Правда, похоже!
– Ну ты, паря, даешь! – улыбнулся Иван. – Паук… ишь че выдумал! – Он взял топор. – Щас я ему лапы обрублю!
Поздно вечером, когда солнце уже зацепилось за вершины деревьев, бригада кончила очищать раскорчеванную деляну. Лаврентий Жамов со своим напарником выдернули последний корень из земли:
– На сегодня хватит, мужики! – устало проговорил Жамов.
Он с довольным видом оглядел деляну. – Ровно стадо свиней тут побывало!
– Да, уж наковыряли! – усмехнулся Иван, отбрасывая в сторону вагу.
Измученные работой бригадники по одному, вразнобой потянулись на стан.
Мария Глушакова крутилась около костра. При виде подходивших работников она подняла голову от ведра, в котором булькала все та же затируха, и виновато сказала:
– Скоро готова будет; маленько задержалась, за колбой ходила!
– Не казнись шибко. Передохнуть немного надо! – проговорил Николай. – На бригадире креста нет, совсем загнал на работе!
Лаврентий, не останавливаясь, прошел мимо стана и направился по тропке в сторону ручья.
– Ты куда? Щас ужинать будем! – окликнула бригадира Мария.
– Скоро приду, только коня проведаю! – отозвался Лаврентий.
– Че его проведывать! Пасется на ручье… а я корми вас порознь! – недовольно проворчала кухарка.
Лаврентий стоял около спутанной лошади. Мерин поднял голову, посмотрел на человека и снова ее опустил, продолжая щипать зеленую траву.
– Че, пережил зиму, говоришь! Дожили, паря, до зелени… Ешь давай, ешь! Вишь, пузо-то набил, ровно барабан! – Лаврентий похлопал лошадь по тугому животу. – Пахать будем, паря, завтра, пахать!..
Даже сама мысль о предстоящей пахоте всколыхнула душу Лаврентия. Он стоял рядом с лошадью, машинально поглаживал ее по холке, а мыслями был далеко, далеко в своем родном селе Лисий Мыс. Мысли цеплялись одна за другую, затягивали мужика, словно в речной омут.
Первый выезд на полевые работы всегда для крестьянина был праздником. И готовился к нему начиная с зимы: возил навоз на поля, подлаживал бороны, плуг, ремонтировал упряжь. Почаще подсыпал овес лошадям, которые ходили у него в плуге. Чем ближе подступало заветное время, тем нетерпеливее становился крестьянин. На дню по несколько раз проверял давно проверенный и отлаженный инвентарь. Наконец наступал последний день перед выездом на пахоту.
