Предательство Тристана - Роберт Ладлэм

Брови Рубашова поползли вверх.

– Я нисколько в этом не сомневаюсь, мистер Меткалф, – мягко произнес следователь. – Вы, конечно же, предпочли бы не говорить мне правду. Но позвольте мне заверить вас, что вы поступаете совершенно правильно. Да, это трудный поступок, но вы храбрый человек.

– Вы неправильно истолковали мои слова, Рубашов. Когда я вам расскажу то, что собираюсь, вы сами пожалеете о том, что меня слушали. Вы, конечно, понимаете, что бизнесмену вроде меня нелегко работать в России. Нужно достичь соглашения, назовем это – провести стимулирование, на самом высоком уровне. Мероприятия проводятся в строжайшей тайне, конфиденциальность соблюдается наистрожайшим образом. – Меткалф с немалым трудом поднял руки и показал вокруг себя. – Вы сидите в этом прекрасном кабинете и пребываете в счастливом неведении насчет того, как ведутся дела на наивысшем уровне – уровне Политбюро, – но так и должно быть. Государственные вопросы высшего уровня всегда остаются в ведении государственных деятелей, Рубашов. А государственные деятели, в конце концов, всего лишь люди. Человеческие существа. Люди, имеющие желания. Люди, в природе которых наличествуют, как и у всех других, алчность и корыстолюбие, стремления и потребности, которые в этом раю для рабочих приходится всегда хранить в тайне. Стремления и потребности, о которых приходится заботиться осторожным, имеющим хорошие связи персонам. И тут-то и возникает необходимость в помощи «Меткалф индастриз».

Рубашов смотрел на него, не мигая, не выказывая никакой реакции.

– И, конечно, вы не можете не понимать, что любые… мероприятия, которые моя компания проводила в пользу ряда высших должностных лиц в вашем правительстве, должны остаться в строжайшей тайне. Так что я не буду говорить вам о западной бытовой технике, которую мы тайно направляли в два дома в Тбилиси и в Абхазии – в дома, которые принадлежат матери вашего босса, Лаврентия Павловича. – Стивен с намеком на фамильярность назвал Берию лишь по имени и отчеству; то, что Берия предоставил в собственность своей матери два дома в Советской Грузии и роскошно их обставил, было мало кому известно. Но Рубашов не мог об этом не знать; Меткалф не имел никакого сомнения в этом.

Рубашов медленно покачал головой; о значении этой реакции невозможно было догадаться. А Меткалф продолжал:

– Ну а когда дело доходит до собственной личной жизни, то, конечно, ваш Лаврентий Павлович куда более экстравагантен. Вы никогда не услышите от меня о великолепном небольшом пейзаже Тинторетто шестнадцатого века, который висит в столовой его особняка на улице Качалова. – Очень немногие из простых граждан знали, где жил Берия; но Меткалф, прошедший хорошую подготовку, был осведомлен о многом и сумел вспомнить эту деталь. – Впрочем, я сомневаюсь, что вас когда-либо приглашали на обед домой к Лаврентию Павловичу, но даже если бы такое и случилось, подозреваю, что вы даже не смогли бы оценить подлинную ценность этого маленького бриллианта. Председатель НКВД – рафинированный человек с изящными вкусами, а вы всего лишь мужик. И я никогда не раскрою рта, чтобы сказать хоть кому-то о том, что Лаврентий Павлович добывал деньги для этой покупки, продавая утварь и иконы из русских церквей за границей, – сделка, совершенная с величайшей осторожностью корпорацией «Меткалф индастриз».

Следователь уже не покачивал головой. Его лицо заметно побледнело

– Мистер Меткалф… – начал было он, но Меткалф резко перебил его:

– Прошу вас, спросите Берию об этом. Возьмите трубку телефона и позвоните ему. Спросите его также об иконах из московского храма Христа Спасителя. Будьте любезны, наберите номер и позвоните. Узнайте все от него самого.

На пристальный взгляд Рубашова Меткалф ответил спокойным, но твердым взглядом. Рубашов протянул правую руку с тонкими и слабыми, похожими на усики насекомого пальцами к батарее телефонов и снял трубку белого.

Меткалф откинулся на спинку дивана и улыбнулся.

– Скажите мне одну вещь, мистер Рубашов. Это было ваше решение арестовать меня? Или вы получили распоряжение сверху?

Рубашов держал трубку около уха. Его губы изогнулись в слабой нервной улыбке. И он все же не набирал номер телефона.

– Теперь мне ясно, что вы или пытаетесь организовать заговор против Берии, или вас используют как инструмент его враги из стен этой организации. Который из этих вариантов соответствует истине?

– Я не потерплю подобной дерзости! – взорвался Рубашов, все так же держа трубку около уха. Его гнев – бессильный гнев, как решил Меткалф, – был хорошим признаком.

А Меткалф продолжал, как будто Рубашов ничего не сказал:

– Конечно, я уверен, будто вы воображаете, будто можете просто сделать так, что я исчезну, а вместе со мной исчезнут и ваши проблемы. В таком случае, боюсь, вы недооцениваете меня. У нашего семейства есть на службе в Нью-Йорке проверенные юристы, и они хранят в сейфе несколько особенно разрушительных документов, которые непременно будут обнародованы, если я не войду в контакт с ними до определенного заранее оговоренного времени. А после этого разразится грандиозный скандал. Прозвучат имена людей из Москвы, с которыми «Меткалф индастриз» имела тайные отношения на протяжении нескольких лет, людей еще более высокопоставленных, чем председатель Берия… Полагаю, вы не хотели бы, чтобы эти люди подверглись публичному очернению. В частности, одно из этих имен принадлежит человеку, которому вы ни в коем случае не захотите навредить. – Меткалф повернул голову и уставился на портрет Сталина на стене. Рубашов повернул голову, чтобы увидеть, куда глядит Меткалф, и на его лице, сделавшемся к тому моменту пепельно-серым, появилось выражение неподдельного ужаса. Такого выражения на лице этого довольно крупного офицера НКВД Меткалф еще не видел. – Это было бы равносильно собственноручному подписанию вашего собственного смертного приговора, – продолжал Меткалф. Он пожал плечами. – Не сказал бы, чтобы меня это очень беспокоило. В конце концов, вы сами вынудили меня говорить, разве не так?

Рубашов нажал кнопку, расположенную с краю его стола, чтобы вызвать конвой.

Берлин

Когда адмирал Вильгельм Канарис закончил свое сообщение, все сидевшие за столом были ошеломлены. Совещание проходило в главном конференц-зале новой рейхсканцелярии, построенной по указанию фюрера его любимым архитектором Альбертом Шпеером. Снаружи валил снег.

В нише, расположенной выше человеческого роста, стоял мраморный бюст Бисмарка. Никто из присутствовавших в зале, даже сам Гитлер, не знал, что на самом деле это точная копия оригинального бюста, который на протяжении многих лет украшал старую канцелярию. Когда оригинал переносили в новый штаб, его уронили, и у скульптуры откололась голова. Шпеер втайне от всех поручил скульптору создать неотличимую копию, которую, прежде чем поставить на место, выдержали в чае, чтобы придать мрамору патину возраста. Архитектор считал случайную поломку оригинала плохим предзнаменованием.

Мужчины, сидевшие за столом, являлись высшими лидерами рейха. Они собрались сюда, чтобы обсудить достоинства плана предполагаемого вторжения в Советский Союз. План этот все еще пребывал в стадии обсуждения. Идея нападения на Россию имела серьезную оппозицию. Такие знатоки, как фельдмаршал Фридрих фон Паулюс, фельдмаршал Вильгельм Кейтель и генерал Альфред Йодль, настаивали на том, что силы армии рейха слишком рассредоточены по разным театрам военных действий.

Вновь и вновь выдвигались старые аргументы. Не следует распылять силы на два фронта. Вместо этого нужно нейтрализовать Россию, держать ее в страхе и знать наверняка, что она не станет вмешиваться.

Но разведданные, поступившие из Москвы, все изменили.

Атмосфера в зале была наэлектризована.

Известие об операции «Гроза» полностью изменило положение дел. Сталин тайно готовит нападение на них. Значит, они должны начать первыми.

Первое возражение поступило от начальника главного разведывательного управления СС генерала Рейнхарда Гейдриха.

– Какие у нас есть доказательства того, что эти сведения не подброшены нам? – спросил он.

Адмирал Канарис смерил взглядом высокого, зловещего на вид руководителя безопасности с длинным костистым носом и глазами рептилии. Он хорошо знал Гейдриха. Они даже считались в некотором роде друзьями. Гейдрих, талантливый скрипач, часто играл камерную музыку дома у Канариса на пару с фрау Канарис, которая тоже хорошо владела скрипкой. Канарис знал, что этот еще довольно молодой человек был крайним фанатиком и никогда ничему не доверял. И подобное возражение было лишь одним из сюрпризов, которых следовало ожидать от Гейдриха. Он хотел продемонстрировать фюреру, что в деле шпионажа ему нет равных.

– Мои люди досконально исследовали документы, и я с удовольствием дам возможность вашим экспертам сделать то же самое, – без тени раздражения ответил Канарис. – Вы сами убедитесь, что они подлинные.