Простая Душа - Вадим Бабенко

Николай неслышно вздыхал и считал до ста, чтобы отвлечься. Порой он проваливался в дремоту – сновидений не было, его лишь окутывал вязкий дурман, как туман на болоте, стелющийся над мхом. Небо, которого не было видно, давило ему на грудь. Причины и следствия, рожденные в слепых вихрях, вовлекали в водоворот, как в центр воронки, путь из которой – в бездну. Леса и степи, река и бескрайние земли кругом – все они таили энергию равнодушия, познать которую значило сделать очень опасный шаг. Крамской просыпался в испарине, сердце его стучало и отдавало в виски, и сразу накатывала тревога, а за ней – липкий страх за свою участь. Он лежал, не шевелясь, прислушиваясь к заоконным шорохам, а потом вновь заставлял себя размышлять – о чем угодно, лишь бы убить время: о Пугачеве, о Жанне Чижик или о странной паре, Елизавете с Тимофеем, так не похожих на жениха и невесту.

Странная пара, тем временем, являла собой образец гармонии, расположившись на самом большом из диванов. Елизавета, поплакав вдоволь, крепко спала, устроившись головой на коленях у Царькова. Хорошего ей не снилось – в воображении рождались лишь злодейства и погони. Местность, правда, была нездешней, и ни один из бандитов, захвативших их в плен, не попал в бурные сновидения. Однако и Тимофея в них не было тоже, что служило главной причиной ее ночной тревоги. Не в силах проснуться, она шевелилась беспокойно и цеплялась за его одежду, словно пытаясь убедиться в его безусловном присутствии. Он тогда обнимал ее крепче, и Елизавета затихала, но и в новых грезах ему не находилось места, она была одна и спасалась от напастей в одиночку, порой вздрагивая всем телом.

Страх, впрочем, не мучал ее больше – он исчез вместе со слезами. Она помнила недавнюю слабость, не стыдясь, понимая будто, что теперь она стала сильней и уже не будет прежней. Тимофея не было в ее снах, но она знала, во сне и наяву, что они с ним близки и сражаются бок о бок. Просто он, наверное, отлучился на время – может он ищет ее в других краях, может ему мешают и держат взаперти?

Ей хотелось рваться куда-то с ним вместе, преодолевать, жертвовать, побеждать. В этом был смысл – обретенный недавно – и за этот смысл она тоже цеплялась, как за одежду Царькова. Нет, он не оставит ее, не бросит, как Пугачев Евдокию-Машу. Да и вообще, он не черный демон, и она не хозяйская дочь. Зачем вообще этот Крамской со шрамом рассказывал свои сказки? Ей нет дела ни до Пугачева, ни до самого Крамского – неважно, художника или непонятно кого. Она здесь потому, что они неразлучны – она и Тимофей. Это вполне оправдывает происходящее; даже опасность, хоть и реальна, но все же эфемерна до поры, а он – вот он, рядом, ни в какой эфемерности его не заподозришь.

Что же касается Царькова, он, как и Николай, почти не сомкнул глаз. Мозг его работал лихорадочно и без пауз, как большая вычислительная машина. В отличие от Лизы, он понимал прекрасно всю серьезность нависшей над ними угрозы. Собственная участь занимала его больше всего, но и судьбы прочих, втянутых в историю по его вине, тоже были ему не безразличны. Порой он скашивал зрачки на Елизавету и тихо, сокрушенно вздыхал. Все же остальное время его одолевал лишь один вопрос: «Кто?»

Вновь и вновь он прокручивал в голове свои комбинации и схемы, вспоминал заказчиков и разговоры с ними – до мельчайших деталей, оборотов речи. Прикрывая веки, он видел, будто воочию, всю свою взыскательную клиентуру – череду самодовольных лиц, походящих, как правило, на свиные рыла или вытянутые хорьковые морды. Когда-то, помнится, он удивлялся, что такие люди значатся теперь в авангарде, превратившись в новых хозяев жизни. Во времена его московской юности их трудно было представить ходящими по улицам открыто. Потом улицы стали ими полны, а после они вновь исчезли с тротуаров, переместившись в просторные офисы и шикарные авто. Царьков научился вести с ними дела, но всегда был настороже, чувствуя свою чужеродность, и теперь вспоминал подробности каждой из операций в тщетном поиске намека на сегодняшний, ни на что не похожий инцидент.

Помимо клиентов, он перебирал в памяти и почти случайных людей, чьи интересы могли быть ущемлены или не приняты в расчет. Звено за звеном, он прослеживал цепочки исполнителей, пытаясь угадать, кто из них мог бы решиться на внезапную наглость и потянуть одеяло на себя. Это был утомительный процесс; к тому же, мысли его сбивались с одного на другое: с местных латифундистов на пивоваров из Самары, с наглых чиновников, очумевших от вседозволенности, на украинские фирмы-однодневки или прибалтийские банки, не чуравшиеся беспредела, несмотря на европейские паспорта. Порой он думал даже о своих сотрудниках, подобранных тщательно и с умом, выдернутых из трясины полунищей жизни, отчищенных, накормленных, обогретых. Каждый из них являл собой незначимую мелочь, но Тимофей знал, сколько неожиданностей кроется порой в мелочах. Их тоже стоило опасаться – кое-кто, проверенный и надежный, мог сойтись с опасными людьми и раскрыться совсем по-другому.

Словом, подумать было о чем. Личные дела – поспешная свадьба, да и весь эпизод с влюбленной Майей, что занимал его целиком последние недели – вовсе вылетели из головы. Новая опасность была непосредственней и реальней, в первую очередь следовало озаботиться ею. Однако, мучительные раздумья ни к чему не приводили: Царьков чувствовал, что движется по кругу. Исходных данных было слишком мало – и никакая дедукция не могла помочь. Ясно было только одно: что-то важнейшее вышло из-под контроля. Поэтому, в сотый раз повторял себе Тимофей, если только удастся вырваться отсюда живым, первым же делом он отправится к «покровителю» и будет иметь с ним обстоятельный разговор.

«Покровитель», при этом, лежал в тесном морге, пристроенном к медицинскому корпусу Николаевского университета, но Царьков об этом конечно же не знал. Вообще, это событие сразу обрело стратегический характер: информацией о нем располагали лишь избранные люди, изо всех сил старавшиеся не выпускать ее наружу. Одним из таковых был полковник Нестеров, начальник Кировского РУВД, напряженно размышлявший, вместе со всеми посвященными, что значит эта неприятность в смысле расстановки сил, кто выиграет от передела территории, и вообще, как теперь быть, с кем работать и на кого ставить.

Ближайшее будущее представлялось ему невеселым. Связям, налаженным за многие годы, угрожала серьезная девальвация, иные из мелких грешков вполне могли выплыть наружу, и потому глава районной милиции пребывал в состоянии нервозном и желчном. Даже эпизод с похищением, отдававший несколько фантастическим душком, не казался на этом фоне таким уж важным. Вечером в понедельник он выслушал Валентину и ее начальницу-майоршу с непроницаемым выражением лица, тут же договорился об усилении их группы шестью бойцами местного ОМОНа и на этом посчитал задачу выполненной – пока события не прояснятся и не вмешается пресса. Однако, утром дождливого вторника ему доложили, что джип заложников, обнаруженный на загородном шоссе, принадлежит Тимофею Царькову. Нестеров знал о нем достаточно, чтобы связать его с «покровителем», внезапно отправившемся на тот свет. Ситуация заиграла новыми гранями – два громких дела произошли в одно и то же время, что конечно же не могло не насторожить.