Афганистан. Честь имею! - Сергей Баленко

Ержан проснулся. Мучила жажда. Нашарил фляжку, но она оказалась пуста. Вспомнив, где бачок с кипяченой водой, Ержан выполз из палатки.

Такой же месяц, такие же низкие яркие звезды, как над Алма‑Атой. И так же весь этот мерцающий искорками черный небесный свод подпирается такими же черными горами, которые угадываются ниже слабо отсвечивающей изломанной линии каменистых вершин. Только здесь между пиками то и дело протягиваются красные строчки трассеров, которые, ударяясь о преграды, разлетаются в разные стороны, или вдруг зарницей вспыхнет и погаснет какой‑нибудь утес.

Отдаленным громом через временной интервал донесется уханье орудия, протарахтит пулемет.

— Кто там стреляет? — спросил Ержан случившегося у бачка парня в трусах и с полотенцем на шее.

— Застава в горах, за рекой, — зевнул солдат.

— А почему мы им не помогаем?

— Новичок, что ли? Они же так просто палят. «Пристрелка местности» называется.

Только Ержан приложился к горлышку фляжки, как захлебнулся и даже присел от неожиданного грохота где‑то рядом. Слева, из камышей, одна за другой с диким воем уходили в небо ракеты, унося с собой в звездное небо огненные хвосты.

«Как же тут заснешь?» — подумал Ержан уже в палатке, затыкая подушкой уши. «Айналайн», — послышалось ему ласковое не то материнское, не то еще чье‑то.

Шел седьмой год необъявленной войны.

Боевое крещение

Накануне первого выхода в засаду разведроту уложили спать пораньше. Вовка Губин начал было шебутиться, когда в неурочное время дали команду «Отбой!», но узнав, почему и зачем, быстренько присмирел и натянул на голову одеяло. Гриша Вареник, наоборот, укладывался медленно, ворочался, все что‑нибудь мешало. Только Ержан, казалось, быстро уснул — лежал, не шелохнувшись, как бы и не дыша. Завтра, может быть, первый бой…

Трое друзей вскочили первыми по команде и в неярком дежурном освещении помогали другим разбирать оружие, приборы ночного видения, надевать нагрудники с боеприпасами и пиротехникой. Минут через десять они были уже со всеми на броне, тревожно озираясь на выступающие из темноты деревья, дувалы, камни.

Фары боевых машин тусклым светом, словно посохом, нащупывали полуслепой колонне дорогу, и Гриша Вареник, хотя и оказался на головной машине, все никак не мог определить хотя бы направление их движения, пока под гусеницами не загрохотал мост.

«Ага, значит, через реку Кабул», — и перед глазами вырисовалась карта района. Если сейчас, за мостом, колонна повернет вдоль берега направо, значит, едем в ту самую Каму, о которой у бывалых разведчиков разговоров на тысячу и одну ночь. Он хотел спросить у кого‑нибудь, правильно ли он догадался, но «бывалые» кемарили на броне, да и не перекричать было, наверное, грохот моторов и моста. «Сам должен уметь ориентироваться, — строго пристыдил себя Вареник. — Рассчитывай, едем уже полтора часа. Хотя при такой скорости… А какая скорость?» Так он ничего и не рассчитал, потому что за мостом колонна действительно резко повернула направо, и вдруг все погасло и заглохло.

В темноте и тишине, разговаривая вполголоса, двигаясь по‑кошачьи, разведвзводы бесшумно разошлись в разные стороны по своим «задачам».

Взвод сержанта Маслова продирался через разрушенные глиняные строения, перепрыгивая через арыки, спускался в ложбинки, чтобы снова продираться через кустарники, опять перелезать через дувалы… А еще надо помнить инструктаж: попадать следом в след предыдущего разведчика. «Умеют же у нас „инструктировать“! — усмехнулся про себя Вовка. — Тут ноги своей не видно, не то что следа предыдущего», — и сразу же был наказан за «непочтение» к военному приказу: не разглядел арык и ухнул вниз, громким лязгом автомата о камень извещая окрестных душманов: остерегитесь, идет советский разведчик Губин! Группа замерла. Вернувшийся замкомвзвода молча помог Губину встать, всмотрелся в темноте в его лицо, отошел на полшага и довольно увесисто кулаком по голове придал ему устойчивости на обе ноги. «Еще раз зашумишь — вылетишь из разведки», — злым шепотом пообещал оказавшийся здесь же Маслов.

Присев у ног Губина, тем самым показав, что про это хватит, командир взвода вынул упакованную в целлофан карту и стал подсвечивать ее миниатюрным китайским фонариком. Вокруг командира склонилось несколько голов, из тех, «бывалых», остальные воспользовались привалом. Один Губин продолжал стоять изваянием, со слабой подсветкой снизу: видимо, поставил его на ноги замкомвзвода, да и карта Маслова лежит на его горных ботинках. А как мишень на фоне ночного неба — хорош! И вдруг — бац‑бац! — по загривку апельсин, второй в грудь, третий — по плечу. Оказалось, что их привал — под апельсиновыми деревьями с перезревшим уже богатым урожаем.

— Кончай ты его воспитывать! — услышал Губин голос сзади. — Расплачется еще, маму звать начнет. Давай лучше соку надавим во фляжки.

Хозяйственная идея кого‑то из «дедов» быстро овладела массами. И весь взвод разумно совмещал приятное с полезным. Все быстро навитаминились «от пуза» и впрок, за исключением Вовки, который не мог даже наклониться за теми апельсинами, которые попали в него.

Невдалеке он узнал шепот Ержана и Григория:

— А почему в нашем взводе нет офицера?

— Хлопцы кажуть, погиб взводный за неделю до нас. А ты не трухай, Ержан, наш сержант Маслов дюже капитальный.

— Да я ничего. Это вон Вовка дрожит… — и оба рассмеялись. «Ну я вам посмеюсь!» — бессильно пообещал Вовка, и в это время Маслов поднялся, укладывая карту снова в нагрудник. Разведчики тоже все встали. Притихли. Маслов объяснил, что они уже почти пришли к месту засады. Вот эта тропа и есть та, по которой перед рассветом проходят душманы. Скоро она будет огибать огромный дувал. Вот со всех четырех сторон мы его и будем сторожить.

Там, где тропа с гор выходила на дувал, Маслов остался сам с Вареником. Справа, вдоль дувала расположился остальной взвод, а Вовка и Ержан оказались на самом краю правого фланга, внизу, у реки.

Разведчики заняли посты, бесшумно сняли с себя оружие, снаряжение и приникли к окошкам и башенкам дувала, каждый в своем секторе обзора.

Ночь безлунная, тьма кромешная. Был как раз тот «самый жуткий час», когда зайцы на поляне косили трын‑траву. Но это где‑то там, далеко на севере, в Тугулыме. Может быть, и под Полтавой, может, и под Алма‑Атой. А тут только звон цикад да загадочные крики ночных птиц. Не встанешь и не пропоешь бесшабашно: «А нам все равно!».

Какой бы ни был этот «жуткий час», но он проходит. Маслов изредка включает рацию и докладывает ротному, ушедшему в другое место с первым взводом, что пока, мол, у них все в порядке. Что покажет следующий час — увидим.

«Увидим, — думает Вареник. — Вон уже за грядой гор небо начало светлеть».

«Хотите верьте, хотите нет, — будет потом рассказывать Гриша, — як хтойсь мэнэ пид ребро пырнув: десь близко е духи».

Он не отводил ночного бинокля от дальнего поворота тропы, где вот‑вот, как ему подсказывала интуиция, они должны были появиться. Наворожил! В зеленое мерцающее поле прибора, озираясь и замирая, вошли двое вооруженных людей. Обернувшись назад, махнули рукой.

— Паша, духи! — громким шепотом, но спокойно и деловито сообщил новость Гриша. Маслов уже видел выходящих на поляну перед дувалом человек десять в колонну по одному. Среди них бросался в глаза один, весь в белом, со связанными за спиной руками.

— Держись, Вареник, держись, браток! Только сильно не высовывайся! — и, выдернув чеку, Паша швырнул на поляну гранату.

Вместе со взрывом в глиняные стены со свистом и шипом впились осколки, темнота огласилась криками, началась ответная стрельба.

Подсоединяя очередной магазин, Вареник вдруг поймал себя на том, что он без устали лупит по одному месту в темноте — по тому, где только что в зеленых кругах ночного бинокля крались враги. Их же там уже нет! — какая простая, но «дорогая» истина. Паша Маслов вон через ночной прицел, а я…

До этой мысли Григорий не может вспомнить первые мгновения боя. Дышал ли он вообще? Потому что только теперь, когда перевел дух, обнаружились ватные ноги и нехватка воздуха в легких. Одно может сказать о себе уверенно: не струсил. Ну, а если уж совсем откровенно, то испугался. И боялся, как бы не замолк автомат. Сколько же времени прошло, если он расстрелял почти все магазины? Потом, много раз вспоминая эти первые мгновения первого боя, он признается самому себе: в этот момент жила в нем только одна мысль, одно желание — чтобы не умолкал автомат. Пока автомат работает, его не убьют, не ранят…

А бой становился совсем другим. Душманы вели странный огонь: одиночными частыми выстрелами, но прицельно. Видимо, они хорошо знали местность и ориентировались в темноте. В проеме окна то и дело посвистывали пули, не давая высунуться и приглядеться. «Мы что, одни ведем бой? Где же остальные наши?» — недоумевал Гриша, присоединяя к автомату последний снаряженный магазин, и вдруг увидел: справа от них по деревьям, за которые отступили уцелевшие душманы, ударили дружные строчки трассеров. Духи ответили гранатометом. Слепящим ярко‑алым шаром граната ударила в соседний дувал, окутав их клубами афганской глиняной пыли. Маслов засек гранатометчика, но у него тоже кончился магазин. «Скорее!» — крикнул он Варенику, а у того тоже последний снаряженный. А тут еще от пыли в носу засвербило, глаза к небу повело.