Профессор Вильчур - Тадеуш Доленга-Мостович

Дальнейшее обследование ничего нового к диагнозу Вильчура не добавило. Поскольку сердце работало достаточно ритмично и давление не опускалось ниже 100, профессор заключил, что можно делать операцию.

Весть об этом тотчас же разнеслась по всей клинике. Так как левая рука Вильчура была неподвластна ему и он не мог сам проводить операцию, то оперировать должен был доктор Ранцевич, а ассистировать специалисты по хирургии мозга из клиники доктора Хеннеберга в Познани. Сам доктор Хеннеберг уже неделю находился в Варшаве.

Операция была назначена на десять часов вечера. Вильчур с Ранцевичем и Хеннебергом закрылись в анатомическом кабинете, где Вильчур на модели мозга начал детально разъяснять свое мнение по поводу положения и размещения новообразования.

Разумеется, до вскрытия черепа все это опиралось только на его гипотезы, но оба слушателя старались не упустить ни одного слова из его пояснений, потому что оба верили в то, что гипотезы Вильчура вытекают из его удивительной интуиции, интуиции, граничащей с гениальностью.

– Так, мне кажется, выглядит ситуация, – закончил он. – Я согласен, что операция очень сложная и остается мало надежды на ее благополучный исход, тем более что несколько разрезов, а точнее, восемь или десять нужно будет выполнить вслепую, доверяя лишь своему чувству прикосновения.

– Ну, и утешили вы нас, пан профессор, – скривился Ранцевич.

Хеннеберг встал и отодвинул стул.

– Я против проведения операции.

– У меня другое мнение, – Вильчур покачал головой.

– Но это выше человеческих возможностей! э

– Значит, – спокойно сказал Вильчур, – следует найти в себе нечеловеческие возможности. По моему мнению, если операция не будет сделана, пациент не доживет до завтрашнего вечера, поэтому риска никакого. Я бы не ратовал за операцию, если бы не был уверен, что благополучное удаление новообразования спасет ему жизнь, более того – позволит вернуть здоровье. Уважаемые коллеги, речь идет о механическом удалении опухоли, а это задача исключительно хирургии. Я согласен, что в данном случае это весьма сложная задача, возможно, самая трудная из всех, с которыми я встречался в жизни. Тем не менее, считаю своей обязанностью сказать вам, что не одобрил бы ни одного хирурга, если бы он отказался от операции, особенно тогда, когда этот отказ означал бы неминуемую смерть больного.

– Вы правы, профессор, – согласился Ранцевич, вставая и глядя на часы. – Приступаем к операции. Не скрою, я уверен в неблагоприятном исходе, но все-таки приступить следует.

Он похлопал по плечу Хеннеберга.

– Ну, коллега, смелее. Не забывайте о том, что мы, к счастью, находимся в ситуации, когда у нас будет при операции резерв в лице профессора Вильчура. Если в ходе операции возникнут какие-нибудь непредвиденные осложнения, мы сразу же получим совет.

Ровно в десять часов Добранецкого привезли в операционную и сделали наркоз. Вскрытие черепа должен был осуществить доцент Бернацкий, ассистировать – доктор Жук. Когда трепанация подходила к концу, в операционную вошли профессор Вильчур, Хеннеберг и Ранцевич. Вокруг собрались почти все врачи, присутствовавшие в клинике. Профессор Вильчур подошел к столу и наклонился над вскрытым черепом.

Казалось, все подтверждало правильность диагноза. На месте затылочных костей виднелся открытый мозг: две белые доли мозговой коры, густо покрытые розовой и синей сеткой кровеносных сосудов, а из-под нее выступающий серый губчатый мозжечок с полосками, направленными к середине спинного мозга. Вздутие оболочки свидетельствовало о том, что какое-то не предусмотренное природой тело внутри мозговой системы выталкивает спинномозговую жидкость. Профессор выпрямился, поправил маску и кивнул головой в сторону Ранцевича и Хеннеберга, после чего отступил и стал возле доктора Жука, который проверял пульс оперируемого. Отсюда Вильчур мог хорошо видеть операционное поле и следить за движениями рук Ранцевича и Хеннеберга.

Раздался первый звук никелевых инструментов. Операция началась.

В воцарившейся тишине длинные тонкие пальцы Ранцевича двигались в открытой полости, поблескивая в ярком свете никелем инструментов. На этих пальцах были сконцентрированы взгляды всех присутствующих. Проходили минуты.

Наконец, в открывшейся полости трех долей показалось фиолетовое, а местами желтое окончание опухоли.

Ладони Хеннеберга поддерживали полость, постепенно увеличивая ее, по мере того как двигался ланцет Ранцевича. Пока предположения профессора Вильчура полностью подтверждались. Действительно, новообразование прижимало поверхность мозжечка, вдавливало своим разветвлением, которое утолщалось по мере продвижения вглубь. Можно было быть уверенным в том, что основной очаг новообразования находится в области между большой спайкой, мозжечком, эпифизом и четверохолмием, но неизвестно было еще, не проникли ли боковые разветвления под правое и левое полушария.

Время от времени глаза оперирующего хирурга поднимались и встречали взгляд Вильчура. Тогда раздавался приглушенный голос профессора:

– Хорошо.

Операция продолжалась. Здесь нельзя было допустить никакой поспешности, а каждое движение требовало напряженного внимания. На тридцать второй минуте неподвижное тело оперируемого внезапно задвигалось. Какое-то неосторожное движение Ранцевича вызвало непонятную реакцию мышц. В то же мгновение в глазах всех присутствующих появилось беспокойство, а Ранцевич, встревоженный, прервал операцию. Мозг не был поврежден, и этот случай не имел значения. Однако это фатально повлияло на психологическое состояние оперирующего.

Это отметили все сразу. Движения ланцета, отделяющего новообразование, становились все медленнее и неувереннее. Лоб Ранцевича покрылся мелкими каплями пота. Ранцевич все чаще колебался, прежде чем сделать следующее движение, все чаще останавливался.

Приближалась самая трудная фаза операции. Видимость оперируемого поля становилась все хуже. Все поняли, что операция закончится катастрофой.

Доктор Хеннеберг бросил на Вильчура тревожный взгляд. На серой поверхности мозжечка безжизненно лежал отросток новообразования, напоминающий язык какого-то животного, спрятавшегося где-то в глубине. Почти вслепую нужно было добраться до его горла.

Внезапно Ранцевич выпрямился и, разведя руки, громко сказал:

– Не могу. Не сумею…

– Но ведь все идет хорошо, – спокойным голосом откликнулся Вильчур. – Сейчас отделите сверху от правого полушария и откроется доступ к спайке.

Спокойный тон профессора, вероятно, вернул уверенность Ранцевичу, и он снова взял ланцет в руку. Спустя две минуты оперируемый задвигался снова в результате незначительного касания хирурга. Это окончательно вывело Ранцевича из равновесия. Он отступил от стола и молча покачал головой. Стало ясно, что он не сможет закончить операцию.