Мерецков - Николай Великанов

Сталин. Какие орудия сыграли решающую роль?

Мерецков. Артиллерия, танки и авиация.

Сталин. А сколько максимум снарядов выпустили в день?

Мерецков. 7-я армия в день прорыва 149 985.

Сталин. А 13-я?

Мерецков. Примерно то же. В день прорыва по всему фронту армии мы дали массу артиллерийского огня. Артподготовка шла по всему фронту, и противник не знал, где будет главная атака, поэтому сам прорыв получился неожиданным. Во время частных операций, еще до прорыва, у нас бывали артподготовки с расчетом до 20 тысяч снарядов на подготовку. Противник тогда уже считал, что это начался главный прорыв. И не только считал, а был такой день, когда после неудачного действия одного нашего батальона (он отошел) противник решил, что мы разбиты, и перешел в контрнаступление. Жаль, что он в дальнейшем мало повторял такие контрнаступления. Нашими неожиданными частными операциями противник сильно изматывался, он считал каждое наше частное наступление за главную атаку и писал, что мы ведем генеральное наступление, меняя дивизию за дивизией, а на самом деле дивизии вели частные операции отдельными ротами и только в некоторых случаях батальонами. Все это обеспечило внезапность главной атаки.

Голос из зала. И противника изнуряли этим делом.

Мерецков. Противника изнуряли. Мы допрашивали военнопленных, и офицеров в том числе; был один унтер-офицер, который хорошо владел русским языком, он рассказывал, что у них в результате работы нашей артиллерии и авиации появился новый тип санаториев — для психически расстроенных людей. Он говорил, что он только что пришел из госпиталя, и рассказывал, как только он вновь услышал такие канонады, то его всего в дрожь бросило. По его же признанию, он, как защитник, был слабым, физически и морально сломанным человеком.

Сталин. Полукалекой стал.

Мерецков. Поэтому вопрос о мощной артиллерийской обработке при прорыве обороны противника является главным. Авиация с применением крупных калибров бомб играла также большую роль при обработке обороны противника. Когда мы получали указания у товарища Сталина — как рвать укрепленную полосу, то он говорил, что надо бить артиллерией по всему фронту, не жалея снарядов, что найдется более слабое место и в этом месте и следует развивать прорыв, нанося удар по флангам противника. Это верно. Когда мы били противника только с фронта, то имели перед собой напольные стенки его оборонительных сооружений, которые были значительно усилены, а когда прорвались, развертываясь вправо и влево, то получили возможность бить бетон с флангов и с тыла, что значительно легче. Здесь некоторые товарищи, в частности комиссар 50-го корпуса, как будто бы отрицательно относились к тому, что когда нам удалось сделать прорыв, то мы начали развертываться и направо, и налево, вводя в прорыв по одной дороге пять стрелковых дивизий, три танковые бригады и одну стрелково-пулеметную бригаду. Вводить в прорыв такое большое количество войск — дело непростое, но я не мог дожидаться, когда противник подготовит мне большое количество дорог. Развитие прорыва требует большого искусства, и это удалось нам потому, что мы применили указания товарища Сталина. Второй вопрос. О танках и самостоятельных действиях мехсоединений. Я хочу сказать о танках, товарищ председатель Совета народных комиссаров. Танки исключительно доблестно вели себя в бою, но некоторое замешательство у нас с ними было. Мы неправильно ориентировались на потери. У нас был лозунг, что нужно завоевывать победы с малой кровью. Это очень хорошо. Но нельзя завоевывать вовсе без потерь.

Сталин. С малой кровью, но с большим расходованием снарядов.

Мерецков. Это верно. Когда танки понесли потери, некоторые слабые волей стали терять веру в свой род войск. У некоторых командиров был надлом, но товарищ Павлов быстро их перестроил. Если бы не было массы танков, конечно, все сражение по-другому выглядело бы. Другое дело, что мы не совсем умело применяли танки. При прорыве нужно было иметь танки с толстой броней. К концу войны такие танки появились, причем некоторые из них были вооружены 6-дюймовыми пушками. Нужно сказать, что танки играли исключительную роль в войне.

Сталин. Они всегда будут играть.

Мерецков. И будут играть всегда. Я не сторонник защищать мехкорпуса, но я сторонник действия отдельных механизированных и танковых частей. Когда мы входили в прорыв, то мы посадили пехоту на танки и целое соединение пустили вперед самостоятельно. Такой способ был забракован, но я считаю, что в бою нужно разумно использовать всё. Танки действовали самостоятельно и сыграли исключительную роль, овладев станциями Перо и Кямяря. Другой пример. Действие танков в тылу 19-го стрелкового корпуса и на станции Лейпясуо. Третий пример. Выход танкового батальона на Хуумола в тыл противнику открыл возможность двигаться 7-й стрелковой дивизии. Я считаю, что мы не должны отказываться от самостоятельных действий танковых соединений. Механизированный корпус тяжел, малоподвижен, его нужно заменить дивизией, которая должна иметь 200—250 танков, плюс два стрелковых полка своей пехоты. Третий вопрос. О пехоте и ее вооружении.

Сталин. О щитках вы ничего не говорите.

Мерецков. Щиток — это оборонительное средство, он для наступления не нужен, мешает. Наступление пехоты должно обеспечиваться хорошей артиллерийской обработкой и прикрываться плотным огневым валом. Часто требуется перебрасывать пехоту вперед при наличии у противника в обороне отдельных очагов сопротивления, в этом случае можно применить специальный бронированный транспорт. В условиях войны мы часто применяли переброску пехоты на танках, это значительно ускоряло продвижение пехоты по глубокому снегу. Некоторые командиры считали, что к танкам для прикрытия пехоты можно приделать броневые боковины, которые позволят перебрасывать пехоту на танках и под стрелково-пулеметным огнем противника. О перевозке пехоты на поле боя надо подумать и дать решение этому вопросу. Я считаю, что товарищи не правы, когда говорят, что пехота у нас плохая. Такое понятие неверное. Мы должны расшифровать, что такое пехота. Пехота — это значит бойцы, а разве у нас плохие бойцы? Должен сказать, что бойцы у нас прекрасные, но обучены они недостаточно хорошо. Вот об этом, мне кажется, мы и должны будем сказать. Надо отметить при этом, что к войне с Финляндией мы в пехоте оказались плохо вооруженными.

Сталин. Ко всякой другой войне мы были бы плохо вооружены.

Мерецков. Мы имели станковый пулемет — старый «максим», с водяным охлаждением, на катках. Мы имели легкий пулемет. Из обоих в лесах стрелять трудно, потому что они тонут в снегу. Мы имели нашу винтовку и гранаты. А противник имел легкие автоматы, и, по существу, в лесах наша пехота при движении вперед дралась винтовкой против автомата. Если вы посмотрите на использование минометов, то в этом отношении мы выступили неподготовленными. Минометы и мины мы получали на походе. Только к концу войны минометы получили должное применение. О пехоте я делаю вывод, что вообще мы имеем материал прекрасный. Но он был у нас недоучен и вооружен не по-современному. Мы здесь предлагаем: помимо того, что должен быть пистолет-пулемет, а он обязательно нужен, — нужно иметь ручной пулемет, но такой, из которого можно было бы стрелять с руки, прислонившись к дереву. И в будущей войне основным оружием будет не штык, а автоматическое оружие. Штык нужен для того, чтобы физически бойца развивать и развивать в нем смелость, а не для того, чтобы строить борьбу на штыке. Нашей пехоте нужно автоматическое оружие, я имею в виду автоматическую винтовку, пистолет-пулемет, облегченный ручной пулемет, имеющийся легкий пулемет сохранить и вместо «максима» дать более легкий станковый пулемет. Нужна хорошая ручная фаната. Нам нужно больше тяжелой артиллерии, скорострельные пушки и много снарядов. Тогда пехота будет хорошая. Я считаю, что более правильно будет так поставить вопрос о пехоте. Четвертый вопрос. О дисциплине. Дисциплина у нас была очень слабая, и я думаю, что здесь виноваты командиры. Я считаю, что командующие могут многое сделать в наведении порядка и дисциплины. Бойцы правильно говорят о себе: «Что вы на пехоту говорите, что плохая дисциплина, а посмотрите — кто умирает на доте — пехота, кто лежит у дота — пехота, кого больше бьют в ближнем бою — пехоту, чего же вы насчет дисциплины толкуете!» Человек обиделся. Он дерется, а им недовольны. Но вот что сказал тот же пехотинец: «У нас нет младших командиров!»