Обширней и медлительней империй (сборник) - Урсула Ле Гуин

Когда Шевек объяснил сотруднице ЦРТ, куда хотел бы направиться, на лице ее появилось тревожное выражение. Она сходила за атласом, открыла его и положила между ними на стол.

– Вот, посмотрите сами, – сказала она. Шевеку она показалась безобразной: какая-то карлица с широкими, как у кролика, передними зубами. Кожа у нее на руках, лежавших на цветной странице атласа, была дряблой и морщинистой. – Вот Ролни, видите? Так называется полуостров в северной части Тименского моря, но на самом деле это просто огромная песчаная яма. На этом полуострове ничего нет, кроме лабораторий океанологов, которые расположены на дальнем конце полуострова. Нашли? Все восточное побережье представляет собой засоленные болота; они тянутся почти до Гармонии – на тысячу километров. А вся территория к западу занята так называемыми Прибрежными Пустошами. Они практически безлюдны. Ближайший к Ролни город расположен вот в этих горах. Но оттуда не поступало ни одного запроса на срочные работы. Им вполне хватает своих людей. Нет, вы, разумеется, все равно можете туда отправиться, – спохватилась она.

– От Ролни это, пожалуй, слишком далеко, – сказал Шевек, задумчиво глядя на карту; это был тот самый городок, где выросла Таквер: Круглая Долина. – Неужели в этих лабораториях не нужен, например, уборщик? Статистик? Кто-нибудь по уходу за рыбами?

– Я проверю.

Созданная людьми и компьютерами система ЦРТ работала потрясающе эффективно. Служащей не понадобилось и пяти минут, чтобы выудить всю требуемую информацию из этого моря постоянно обновляемых данных по поводу каждого рабочего места, каждой наличной или требуемой рабочей единицы.

– Вот, только что было занято одно такое место… А, это как раз и есть ваш партнер, верно? Да, сейчас у них штат полностью укомплектован: они взяли на работу еще четырех техников и целую опытную команду сейнера.

Шевек оперся локтями о стол и уронил голову на руки, потирая виски, что у него всегда было свидетельством полной растерянности.

– Так, – сказал он, – просто не знаю, что мне теперь делать!

– Послушай, брат, а ее надолго туда отправили? – неожиданно ласково спросила служащая.

– На неопределенный срок.

– Но это ведь работа по борьбе с голодом, верно? Значит, не навечно! Засуха ведь кончится, я уверена, и этой зимой обязательно пойдет дождь!

Он поднял голову и посмотрел на нее, свою сестру, – прямо в ее встревоженные, честные, исполненные искреннего сочувствия глаза. И даже заставил себя чуточку улыбнуться, потому что не мог оставить без внимания ее попытку пробудить в нем надежду. Она тут же воспрянула духом:

– И тогда вы снова будете вместе, а между тем…

– Да. Между тем, – сказал он и умолк.

Она терпеливо ждала его решения.

Это решение он имел право принять сам, и варианты были бесконечны. Он мог остаться в Аббенае и самовольно организовать занятия по физике – если найдет желающих. Он мог отправиться на полуостров Ролни и жить вместе с Таквер, даже не имея работы в ее лаборатории. Он мог жить где угодно и совсем ничего не делать, но тем не менее два раза в день ходить в ближайшую столовую, чтобы его там накормили. Он мог делать все, что угодно, кроме…

«Клеггиш» – слово, которым в языке правик обозначалось некое смешанное понятие «работа-игра», имело, разумеется, сильную этическую окрашенность. Одо предвидела опасность застывшего морализма, произрастающего из слишком частого употребления слова «работа» в своей системе аналогий: клетки организма должны работать вместе и согласованно, ибо при этом достигается его максимальная активность; работа, совершаемая каждым отдельным органом, должна сочетаться… и так далее. Способность к сотрудничеству и функциональность – вот основные требования «Аналогии», предъявляемые к работе каждого элемента общества. Доказательство правильности любого эксперимента – опытов с двадцатью пробирками в лаборатории или с двадцатью миллионами человек на «луне» – заключалось в одном простом вопросе: «Ну что, получилось, работает?» Одо предвидела эту моральную ловушку. «Святой никогда не бывает занят», – когда-то тоскливо пророчествовала она.

Однако «существо общественное» никогда не может сделать свой выбор в одиночку.

– Значит, так, – сказал Шевек. – Я только что вернулся из Южного Поселения, со срочных сельскохозяйственных работ. Есть ли еще подобные назначения?

Служащая посмотрела на него, как старшая сестра на неразумного братишку, – недоверчиво, но уже прощая его невольную глупость.

– Да там по всем стенам объявления расклеены! Больше семисот срочных вызовов! – сказала она. – Вам какой больше подойдет?

– Там где-нибудь математики нужны?

– В основном это, правда, сельскохозяйственные работы… У вас есть опыт работы простым инженером?

– Не слишком богатый.

– Ну тогда вам, может быть, подойдет координация работ – составление графиков и тому подобное? Здесь, безусловно, нужно уметь обращаться с цифрами. Как вы насчет этого места?

– Согласен.

– Это, к сожалению, там, на юго-западе, в пустыне… Вы эти места знаете?

– Да, мне уже приходилось бывать там. Ну а кроме того, как вы говорите, ведь когда-нибудь все-таки непременно пойдет дождь…

Она кивнула, улыбнулась и напечатала в его учетной карточке: «Из Аббеная, северо-запад, Цент. ин-т естеств. наук – в Элбоу, юго-запад, координатор, фосфат. предпр.; срочное назначение 5–1–3–165; срок неопределенный».

9

Уррас

Шевека разбудил звон колоколов в часовне. Каждый их удар болезненно отдавался в затылке. Он чувствовал себя совершенно больным – голова кружилась, знобило, он с трудом сполз с кровати и дотащился до ванной, где он долго «отмокал» в почти холодной воде. После этого головная боль значительно уменьшилась, но остальное тело по-прежнему вело себя странно: в нем точно появилась какая-то червоточина. Когда в голове у него несколько прояснилось, он довольно живо вспомнил некоторые события вчерашнего дня и особенно приема в доме Веа. Это было так отвратительно, что Шевек тут же постарался выкинуть все из головы, что оказалось не так-то просто: он вообще ни о чем другом думать не мог. Он даже сел за письменный стол, пытаясь сосредоточиться, но так и просидел с полчаса неподвижно, уставившись в одну точку и чувствуя себя жалким и ничтожным.

Ему и раньше не раз приходилось попадать впросак, чувствовать себя дураком. Кроме того, в молодости он довольно сильно страдал оттого, что другие находили его странным, непохожим на остальных. Став старше, он не раз ощущал гнев или презрение ближних по отношению к себе, сам же, впрочем, их и спровоцировав. Но он никогда не чувствовал себя таким униженным, как сейчас, и никогда не испытывал такого стыда.