Родом из ВДВ - Валентин Бадрак

На первый взгляд, военные создают свои семьи очень странно. Пылкими юношами они легко обещают достать с неба сверкающие звезды, вырвать с них тайну мерцания, испытывая ощущения ювелира, который способен огранить любой алмаз. Но проходит время, и офицеры, за редким исключением, становятся иными – роскошные красавицы и умелые искусительницы быстро перестают их привлекать. И за этим стоит зрелая рассудительность: с определенного времени им необходима подруга жизни, а не разодетая куколка, в которой можно быть уверенным лишь до первого жизненного поворота. В офицере больше, чем в ком-либо ином, проявляются две ипостаси мужчины: завоевателя и единоличного обладателя. И если для городского ловеласа присутствие рядом с ним броской красотки является подтверждением его мужских достоинств, то настоящие полководцы предпочитают владеть собственной армией, собственной женщиной, и при этом женская красота для них не является мерилом. Игорь относил себя именно к числу потенциальных полководцев. Он рассматривал женщину совсем не так, как разглядывают драгоценный камень. Сексуальная привлекательность, способность любвеобильной самки блистать, как он полагал, не имели для него значения. Он был готов ощутить глубину личности, если, конечно, такая глубина существовала.

Первая встреча с простенькой девушкой почти не взбудоражила его закаленную психику, не возбудила никаких переживаний. Игорю немного запала в память лишь странная дуга ее губ с опущенными вниз кончиками. Из-за этого Оксана казалась ему дымчато-задумчивой, витающей в облаках, порой отсутствующей и рассеянной. Но, размышлял он, что-то есть в этом печальном ребенке. И раз уж он в отпуске, то почему бы не попытаться выстроить хоть несколько ступеней в шаткой лестнице новых отношений? С этой мыслью Игорь и уснул…

Проснулся он совсем другим человеком: на смену вялости пришли осмысленная решимость и дерзость. Как всякий завоеватель, он начал с плана, пункты которого должен был выполнить так же точно, как пункты наступления из Боевого устава ВДВ. Оставив в покое повесу-брата, он самостоятельно предстал перед Оксаной почти тотчас после занятий в институте, предусмотрительно одарив шоколадкой и респектабельной улыбкой толстую неряшливую вахтершу, которая превратилась в преданного ангела-хранителя Игоря и, кажется, даже потеряла часть своей природной тучности. Принеся в студенческую комнатушку коробочку сладостей «для девочек», он тихо, но весьма настойчиво увлек Оксану в кино. Та не противилась, но заняла позицию наблюдателя. На следующий вечер они исследовали центр города, а еще через день он забрал ее прямо с занятий, чтобы показать зоопарк. Показать – это было слишком громко сказано, так как сам он лишь слышал о зоопарке от Виктора. Но раззадоренное весной солнце позволяло импровизировать, и даже жуткое зловоние возле некоторых клеток не помешало развитию его внезапно открывшихся способностей к юмору, сметным замечаниям и тонкой иронии. Игорь высмеял тощего облезлого и довольно несчастного волка и восхитился многочисленными достоинствами круглорогого муфлона, вызвав наконец ее беззаботный и по-детски наивный смех. Он даже удивился тому, какое колдовское очарование придала радость ее лицу; изменилась форма губ, а показавшийся ряд крепких белоснежных зубов подчеркнул ее здоровье. Правда, в спутнице Игорь все еще обнаруживал слишком мало желания уменьшить дистанцию. Не столько между их телами, сколько между душами. Эмоциональная связь устанавливалась с небывалым трудом, гораздо легче Игорю представлялся захват какого-нибудь аэродрома или отчаянной группы экстремистов. Если он быстро осмелел, крепко схватив поводья инициативы, то она не переставала дивить его фатальной зашоренностъю сознания, пугливостью. Ему нравилось, когда в троллейбусе не хватало места, и при резких поворотах он на правах мужчины поддерживал ее за талию. Кажется, ей эти прикосновения были по душе, она не отстранялась, хотя и не делала движений навстречу. Наконец однажды, когда они сидели в пустом ночном автобусе, в момент резкого поворота ее буквально бросило на Игоря, и на одно мгновение он ощутил ее тревожное, горячее, трепещущее, спелое тело, и яркое впечатление впервые разлилось блаженством по его разбуженной плоти.

Порой Игорь мысленно сравнивал себя с бравым гусаром или с хитрым фавном, настойчиво обольщающим невинную нимфу. Роль последнего и нравилась, и пугала, так как девушка с каждым днем казалась ему серьезнее, чем он мог предположить в самом начале. В самом деле, теперь Оксана виделась ему жрицей очага, и жертвенный огонь непрестанно горел в ней, как бы ведя по жизни. Их беседы стали оживленнее, эмоциональнее и интереснее, и иногда Игорю мерещилось, что он просто пробуждает ее от длительной спячки. За считаные дни неразговорчивая, безучастная и порой даже неулыбчивая Оксана заметно преобразилась. Она перестала бояться взрослого фронтовика, в девушке вдруг отрылись целеустремленность, желание жить достойно. Игорь почувствовал в девушке глубоко заложенную установку, некий священный защитный слой, уберегающий от жизненной коррозии. Как-то, думая о новой знакомой, он решил, что с такими, как она, невозможно иметь сиюминутные отношения, на таких обычно женятся…

Приближались майские праздники, и он уже предвкушал всякий вздор типа маленького пикника с шашлыками на благодатном, заросшем кустарником берегу Роси. Но тут его ждало неожиданное разочарование. Оказалось, что у нее есть масса не слишком приятных, сугубо деревенских обязательств: посадка картошки, помощь в побелке старой бабушкиной хаты. В какое-то мгновение он подумал оставить ее в покое, но странная тоска не выпускала его из своих тисков. Да и чем ему тут, в Черкассах, заниматься – лежать на диване?! Когда же этот бравый боевой офицер вдруг ощутил, что девушка может ускользнуть из его поля зрения навсегда, в груди возникла тупая боль, как от пули, рикошетом зацепившей бронежилет. И мужчина, привыкший брать ситуацию за горло, неожиданно выступил с предложением: он поедет с ней и поможет. Он свободен, ему с ней интересно, почему бы и нет?! Оксана удивилась: ее брови выразительно вздернулись, впервые в глазах приоткрылись шторы, выпустив наружу сверкающую роскошную бирюзу. Она помедлила с ответом, видно, что в ней боролась вчерашняя мученица с просыпающейся принцессой. И тут Игорь настоял на своем: если она колеблется из-за того, что скажут люди, то он сумеет быть настолько деликатным, чтобы не бросить на нее тень. И она согласилась… Комбат мог торжествовать победу. А ведь они даже ни разу не целовались!

Офицерской смекалкой и патентованным, присущим сугубо людям в погонах поведением Игорь уверенно переборол мнительность и предвзятую настороженность женщин – матери и бабушки. Мужской дух в их доме был забыт давным-давно: отец Оксаны умер лет восемь или девять тому назад. То было стойкое, бесподобно гордое женское сообщество, привыкшее сажать весной и копать под осень картошку, а долгими зимними вечерами задумчиво вышивать крестом картины, в тканевые рисунки которых переходила баснословная энергетика терпеливого славянского духа. В комнатах небольшого одноэтажного домика он уже видел несколько таких вышивок; одна из них, с видом украинской деревни, унесла его в мир сильных ощущений. Выбеленные хатки, укрытые соломенными крышами; приветливая криница; колоритный казак в сорочке и шароварах с бандурой в руках выводит свою вечную песнь. Усы его свисают, почти достигая струн, и повсюду простор, пространство свободы и везде много света, счастливой вибрации умиротворенного бытия. «Что и говорить, умели тут, на этой земле, решать любые задачи, тянуть любую лямку и не корить судьбу», – думал украинский офицер российской армии, заглядывая в глубь времен, в корневую систему народа, к которому неразрывно принадлежал… И эти смиренно-горделивые женщины, как три монахини, стали вдруг ему близки. Игорю казалось, что он приоткрыл завесу, скрывающую от него Оксану. Вот почему она лишена воздушной мечтательности, впрочем, как и он сам!

Игорь вместе с женским обществом с наслаждением отдавался привычной физической работе, порой ловя на себе тайные, несколько недоверчивые взгляды матери Оксаны и восхищенные, украдкой брошенные, томные выстрелы зажигающихся, пламенеющих в эти мгновения глаз самой Оксаны. «Ах ты ж, бисова кров!» – шамкала, вытаращившись на него, старушка, обнажая при этом несколько оставшихся в пустом рту гнилых зубов. И в глазах трех женщин Игорь, словно в волшебном зеркале, видел себя рыцарем, чувствовал героем, открывшим жизнь на неизведанном, таинственном, считавшемся необитаемым острове. Игорь переводил взгляд на аккуратно подправленный забор, тщательно выметенный двор, на дремлющего, перекошенного временем пса, кажется, такого же старого, как эта бабка, и изумлялся: откуда в этих украинских женщинах столько энергии, духа жизни и умиротворения? Это совсем не то, что он видел на курсантских переходах от Рязани до Селец, где даже в священном есенинском Константинове, утопающем весной и осенью в земляной каше, его поражали покосившиеся заборы и пугающие полузоологическим бытом и зарослями сорняка дворы. Да что там в области?! И в самой Рязани, если нырнуть в глубь дворов, то в сотне метров от центра можно обнаружить облупившиеся стены, вонючие свалки, словно в них угодила бомба, и шарящее там облезлое, бесноватое кошачье племя…