Родом из ВДВ - Валентин Бадрак

Когда же после посадки картошки в один день вместо трех он отведал настоящих украинских коржей с маком, растертым неутомимой бабулей в глиняной ступке, он почувствовал себя по-настоящему счастливым. Матери он тоже определенно понравился, и она после трех украинских чарок горилки уж радостно кудахтала и выглядела куда более хлопотливой, чем в первые часы знакомства. Игорь осведомился, все ли есть для побелки хаты и владеет ли Оксана этим немудреным ремеслом. Получив утвердительный ответ, он с неожиданной, наповал сражающей уверенностью заявил, что вдвоем они великолепно справятся с задачей. На нахмурившемся лице матери сначала отразилась растерянность, но после того как бабка с мечтательно-глуповатой миной прогнусавила: «Нехай даги йдуть, caмi впораються», – дело было улажено. Оксана, не меняя выражения лица, так профессионально сыграла в молчанку, что Игорь сам ни за что не догадался бы, желает ли она дальнейшего развития событий именно по такому сценарию.

За ней было забавно наблюдать, она оказалась неожиданно ловкой, хотя и невыносимо сметной в широких домашних шароварах с мило оттопыренными задом и коленями. Была она в них теперь похожа на пушистого зверька, юркого, игривого и потешного; уж ничего, кажется, не осталось от недавней скованности, робости и мрачности. И ее лицо, на котором солнечные блики высвечивали то насмешливое выражение, то глубокую сосредоточенность, а то и безмятежную улыбку, преобразилось, став живым и удивительно подвижным. Временами Оксана казалась ему воинственной амазонкой, а временами – кроткой монахиней, и он поражался этим переменам. А еще более изумлялся перемене, которая произошла в нем самом, в том, как он стал принимать эту простую сельскую девушку, не стремящуюся сорвать с неба звезд. Игорь украдкой всматривался в нее, слегка забрызганную бледно-серыми пятнами белил, и думал, что сейчас, когда они остались только вдвоем, она вдруг стала невыразимо влекущей и желанной. «Ангел, истинно мой ангел, – повторял он мысленно, приближаясь к девушке, – эта полетит на край света и останется рядом, вытерпит все». Она повернулась к нему с широко раскрытыми глазами, в которых задорно и пригласительно играла морская волна. И опять Игоря охватила пьянящая власть ее запаха, смешанная с ароматом растущего неподалеку абрикоса. Ему теперь уже было глубоко наплевать на дарованную Богом способность улавливать различные химические соединения, он просто чувствовал невыносимую сладость от считываемой собственным обонянием информации. С ним происходило что-то невероятное, колдовская магия ее запаха расслабляла его, делала податливым и в то же время наэлектризованным, и у него не было ни сил, ни желания бороться с этим обволакивающим ощущением. Оксана вся была соткана из тончайшего цветения буйной весны, и этот аромат был во сто крат сильнее строительного, белильного запаха, ненавязчиво вплетенного в общую картину. Когда Игорь приближался к ней, волшебным образом улетучился и вездесущий едкоприторный, смешанный с мышиным запах затхлой старой хаты. В нем же проснулось ошеломляющее вожделение, запоздалое, долго пробуждаемое, как будто вытопленное жаром из вечных льдов и потому безумное, настойчивое и очень сильное. Игорь изловчился и приблизился к ее почти детским круглым щечкам с едва видимым розоватым пушком, тихо поцеловал их. Коснулся кончиком носа ее носика, оказавшегося холодным и немного влажным, как у котенка. Затем окончательно привлек ее к себе в объятия, ощутив прилив горячей энергии упругого юного тела под рабочей одеждой, твердую грудь, тугие бедра… Страсть в один миг зажгла его всего, подобно факелу, и огненнопунцовые губы их напряженно слились в восторженном и немного диком поцелуе, наполняющим их отношения новым, сакральным смыслом. Трогательная девичья дрожь и пленяющая истома дополнили чародейством картину их сближения. Он удивился, что им совсем не нужно было слов, как будто они знали друг друга долгие годы и все уже давно было обговорено. Украшенная новыми ощущениями действительность казалась теперь столь же ясной, как бездонность небесного свода, зелень травы или восторг при виде распускающихся деревьев. И в нем проснулась старая, давно возникшая в подсознании мысль, которую он всегда держал взаперти и только теперь позволил выйти наружу: он тайно мечтал не просто о семье, но о такой семье, которая будет никак не слабее, не хуже, чем у его старого друга Алексея. И вот контуры именно такой семьи, о которой он мечтал со всей страстью своей устремленной натуры, показались ясно, как репродукция Джоконды у бабушки около печки. Точно какое-то движение небес сообщило ему: это именно та девочка, именно тот человек, что будет с тобой до конца и оценит в твоих скупых жестах всю глубину мужского начала, которое только может быть у настоящего солдата.

Когда они ехали последним автобусом в Черкассы, еще непривычно обнявшись, и Игорь ощущал на своем плече склоненную с обескураживающей искренностью головку, он думал лишь об одном: имеет ли он моральное право предложить этой доверчивой девочке разделить с ним небезопасную жизненную тропу. Вправе ли он вытащить ее в полувоенную Гянджу с суровыми ветрами, пещерным бытом и племенными нравами? В трехкомнатную квартиру без воды, с иллюзорными удобствами избушки на курьих ногах, где живут в одной комнате, вторая служит кладовой, а третья – уборной со сменяемыми ведрами? Игорь поморщился от этой мысли; ему неприятно было даже мысленное пересечение воздушно-белой романтики с грязным исподним жизни. Но он-то уже познал прикосновение к уродливой, изломанной, исковерканной, омерзительной реальности! И что, он изменился, хуже стала его душа? Нет, нисколько! Но тогда должна же отыскаться в этом хаотическом, потенциально апокалиптическом мире еще хоть одна душа, способная разделить с ним кусочек пространства на обочине этого мира… Ведь если даже они мелкие песчинки Вселенной, то и в этом случае должна существовать какая-то зацепка, иначе зачем они явились в мир?! Игорь был полон тревожных мыслей, но что-то подсказывало ему, что если какая-то близкая ему, готовая к терпению душа и существует на свете, то это как раз она кротко расположилась рядом. И это ощущение сказывалось на его отношении к девушке. В те несколько дней, отдающих сказочной вечностью, он долго подыскивал ключевое определение ее характера. Но все оказывалось тщетным, отражало ее суть лишь частично. И вот теперь, когда он трясся в полупустом автобусе, перед глазами само собой с оптической точностью высветилось слово «надежность». И он был очарован этим словом не меньше, чем таинственным теплом ее тела…

С какого-то неуловимого момента они начали стремительно нестись навстречу друг другу. Как две охваченные пылким жаром кометы. Игорь не знал, отчего так происходит, но однажды его пронзила смутная догадка: они оба искали любви и были готовы к ней. И сумели обрести это чудо, когда представился случай. Да и вообще, была ли это любовь? Он не был до конца уверен, потому что не мог бы дать точного определения этому чувству. В конце концов он пришел к выводу, что это не так уж важно. Как профессиональный военный, как командир, капитан Дидусь привык принимать ключевые решения в ограниченном временном диапазоне. И то, что сформирвалось внутри него в отношении Оксаны, было простым и неуемным, как аппетит изголодавшегося человека. Больше всего Игорь дивился тому, что в Оксане напрочь отсутствовало требовательное эго, она не стремилась, подобно ему, завоевать мир. Она хотела лишь дополнить собой и расширить мир его представлений и ощущений. В своих чувствах к нему она была настолько смиренна и по-монашески жертвенна, что порой ему становилось стыдно за то, что у него есть определенная жизненная цель, линия жизни вообще. Ей же достаточно было тихого созерцания и таких беззвучных, лишенных слов поступков, напоминающих, что она живет для него. Как-то, долго задумавшись над этим свойством, Игорь пришел тогда к заключению: это высшая мудрость любви и высшая миссия женщины. Находиться с мужчиной рядом и не мешать ему двигаться к цели. Уже много позже он открыл в ней неожиданную нежность, о которой даже не подозревал вначале.

Все свершилось, как должно было свершиться. Просто, жизненно и стихийно. До конца отпуска оставалась неделя, второй курс у нее был позади, на горизонте не проглядывало никаких иных помех, кроме сверкающих льдом вечных гор Кавказа. И тогда, взяв ее за плечи и заглянув в глаза, Игорь спросил предельно просто: выйдет ли она за него? И тут же добавил, возможно, очевидную глупость: это означает, готова ли она ехать в дебри, в кислую пустыню, которая бывает или немыслимо холодной, или безумно горячей; где ничто не напоминает о приближении XXI века? Она подняла библейские глаза и только улыбнулась мягкой, славянской улыбкой, какую он видел когда-то в церкви на иконах. «Святая, – пронеслось у него в голове, – эта выдержит все те испытания, которые выпали и еще выпадут на совместную долю». А она даже не ответила «да», просто прижалась всем телом к нему и спрятала лицо у него на груди. Когда же он наконец увидел ее влажные от слез глаза, почему-то вспомнил, как его вызвал командир полка на беседу перед утверждением в должности командира батальона. Разговор был тогда, собственно, ни о чем, просто кэп прощупывал его, так сказать, на прочность. Сможет ли удерживать бразды правления при более старших, более опытных офицерах? Беседа шла гладко, и только в одном возникла заминка. Когда Игорь заметил, что все в жизни все равно будет, как предписано, предначертано свыше. Командир полка нахмурился, мгновенно погрубел. «Запомни, капитан, на всю дальнейшую службу. Ничто в нашей жизни не предопределено! Мы сами своими намерениями, своей волей можем все перевернуть с ног на голову и обратно! И только, если ничего не будешь предпринимать, если недостаточно окажется твоего упорства, вот тогда только все и пойдет по предписанию свыше». То, о чем они говорили до и после этих слов, оказалось не так важно. Его утвердили в должности комбата. Но Дидусь запомнил встречу прежде всего благодаря новой формуле. Много раз он примерялся к ней, проверял ее точность и с удивлением обнаруживал, что, действительно, ничто в нашей жизни не предопределено. Изумлялся, откуда командир полка, не самый образованный мужлан, извлек эту мудрость, это, кажется, главное жизненное правило. И вот опять, когда его жизненный выбор состоялся, в ушах отчетливо застучали, будто выбиваемые морзянкой, слова: ничто в нашей жизни не предопределено! Оксана же совершенно сбила его с толку, когда, пристально посмотрев на него, произнесла: «Я думаю, мне с первых мгновений казалось, что мы должны быть вместе. Как будто это было предначертано свыше…»