Круги в пустоте - Виталий Каплан

Солнце давно уже закатилось за холмы, и даже алая полоска у горизонта побурела, размылась. Ночь наступала по всему фронту, и точно костры передовой линии, зажглись первые, льдисто-белые звезды. Такие похожие на оставшиеся дома - и такие на самом деле чужие.

Что, интересно, сейчас делает мама? Верит ли она еще, что сын найдется - или все, оплакала и принесла цветы на пустую могилку? Нет, наверное, верит... Если сама еще жива. С ее-то больным сердцем, да такое известие. Запросто может быть инфаркт. И что тогда? Даже если возвращение возможно... К кому возвращаться? К отцу? А нужен ли он ему? Если ни разу не позвонил, не встретил... Бабушка уже три года как умерла... Вот найдет он здесь, положим, какого-нибудь доброго мага... хотя по здешним не скажешь, будто добрые... и перенесет он Митьку обратно, на Землю. Он придет домой - а квартира опечатана, или в ней уже чужие люди живут. Куда потом, в ментовку? Доказывать, что ты - это ты? Ну ладно, докажет. Тогда отправят в интернат, после - какая-нибудь путяга... Как ни крути, а получается, что вся жизнь переломана. Может, конечно, мама и жива... Но как же она там одна? И ведь не позвонишь отсюда по мобильнику, не успокоишь...

Зачем вообще все? Неужели то, что он попал сюда, под чужое небо - это всего лишь слепая случайность, игра судьбы? Может, на самом деле есть какой-то смысл, и все сложилось не зря? Но если есть смысл, значит, должен быть кто-то, кто все это придумал. Встретиться бы с ним лицом к лицу... Хотя, зачем? Ругаться? А толку-то? Просить, пусть все так повернет, чтобы вернуться домой, живым и здоровым, к маме? Только послушает ли? У него же наверняка свои какие-то планы и насчет Митьки, и насчет мамы, и даже на счет Харта-ла-Гира... Неужели ради Митькиной просьбы он, этот загадочный кто-то, все переиграет? По всем понятиям выходит, что глупости это, и остается лишь смириться и принять то, что будет... Но смиряться отчего-то было так противно... будто пить ржавую воду из старой пожарной бочки. Вот интересно, что на это сказал бы казненный единянин? Наверняка посоветовал бы уповать на милосердие Единого... и все такое... Жаль, дома Митька совсем не интересовался этими вещами. В церкви одни бабки злобные ходят, те, что по помойкам роются и бутылки собирают... а попы сигаретами торгуют и налогов не платят, об этом по телеку передавали. Многие ребята, правда, носили крестики... только все равно ведь не всерьез. Так, пофорсить... И все же что-то такое вертелось в памяти, и очень похожее на то, о чем сегодня утром говорил единянин. Да, поговорить бы с ним... Поздно... Тело его сейчас разлагается, заваленное грудой булыжников. Хорошо хоть, среди этой груды нет Митькиного камня.

А может, рискнуть? Вдруг этот Единый действительно есть? Даже кассар ведь не исключает такой возможности. Обратиться к Нему, попросить... В конце концов, он ничего не теряет, кроме пары минут. Да все равно ведь делать нечего. Костер потушен, кони стреножены и пасутся рядом. И тихо кругом, даже птицы лиу-глау перестали кричать... и кузнечики почему-то молчат.

"Слушай, - мысленно произнес он, - если Ты есть, если ты не придумка, а на самом деле... Я не знаю, как с тобой положено разговаривать... поэтому буду просто, как будто Ты сидишь рядом... Ну пожалуйста, ну вытащи меня отсюда домой. Ты ж всемогущий, Тебе ж это раз плюнуть. Только чтобы и с мамой все было в порядке, ладно?"

Он перевел дыхание. Как-то все-таки не так выходит... Будто в магазине - заверните мне то, взвесьте это. Причем в магазине-то хоть деньги платишь, а здесь так, на халяву. Типа раз уж ты добрый весь из себя, то давай, живенько подсуетись...

"Ты прости, - вновь начал он выстраивать внутри себя слова. - как-то хамовато я Тебе сказал, но я же не хотел. Раз Ты такой мощный, значит, Ты все про меня знаешь... и как я курил, и дрался, и врал... и порнуху смотрел, и это самое... в кулак... И о маме не заботился, и огрызался, и за картошкой не ходил, и в школе двойки получал..."

Он вновь замолчал. Все равно получалось что-то не то. Прости меня, Боже, за двойку по алгебре, я обязательно исправлю ее на четверку... Будто на педсовете оправдываешься...

"Опять какую-то чушь несу... Я же не такой дурак, я же понимаю, что Тебе что-то другое нужно. А я... я злой, я над тем пацаном в парке издевался, и приятно было... и ведь это не в первый раз. А Ты ведь, наверное, хочешь, чтобы я стал добрым... Только как же я стану, если во мне такое вот сидит? Ты мне помоги, ладно? А то у меня у самого не получается. Но во мне же есть и другое... я же хочу, чтобы все это... как это он говорил? любовь, радость, познание... Только мне, наверное, еще рано к Тебе туда. Я еще не научился быть добрым. Научи меня, хорошо? Я буду стараться, честно".

Митька бросил взгляд на молчаливо сидящего на траве кассара. Тот, обхватив руками колени, напоминал сейчас большую черную птицу, сложившую крылья, но в любой момент готовую взмыть в воздух.

"Ты, знаешь, и его тоже пожалей, - опять беззвучно заговорил он. Харт, он же, в общем, нормальный мужик, а что дерется - так тут у них это принято, но вообще ведь он не злой, и он действительно хочет меня от чего-то спасти, и не только потому, что ему кто-то велел или заплатил. Этот твой... посланник, которого сегодня убили, он же про кассара сказал, что тот небезнадежен... а значит, ему можно помочь. А что он единян не любит, так Ты его прости, он ведь, сам знаешь, темный и отсталый, в идолов верит. А что он говорил, будто единяне всех кровью зальют - Ты ведь им не разрешишь, правда? Они же должны Тебя послушаться. И Ты еще это... нет, я не хвастаюсь, но Ты своему посланнику передай, он же, наверное, сейчас рядом с Тобой - что я не бросил камень в колодец, хотя меня за это потом и высекли. Потому что он говорил про то, во что хочется поверить... а в то, что Тебя нет и все вокруг само собой случается, верить скучно... и не хочется".

Ну вот, вроде, все слова сказаны. Во всяком случае, новых слов внутри не рождалось. Просто было тихо и хорошо, и спина уже не болела, и вообще хотелось всем сделать что-то хорошее... А потом слева тишину разрезал свист резкий и безжалостный. И еще, и вновь.

- Митика, отползай к кустам! - отчаянным шепотом выдохнул Харт-ла-Гир и темной молнией метнулся к лошадям. Миг - и содрана кожаная седельная сумка, еще миг - и в руках у кассара оказался небольшой, но тугой лук, а у пояса полный стрелами колчан. Одна за другой в темноту полетели стрелы. Судя по нескольким гортанным крикам - не без пользы.

Митька послушно пополз по-пластунски к кустам, откуда еще недавно выламывал сухие ветки. Переход от мечтаний к реальности был столь резким, что он даже толком и не понял, что случилось. Потом, приглядевшись, сумел различить на фоне ночного темного неба еще более темные, чернильные силуэты. А прерывистое конское ржание подсказало ему, что это всадники, и их много.