Обнимай и властвуй - Дженнифер Блейк

— Конечно, как же я сразу не догадалась? — сказала она, слабо улыбнувшись. — Мой охранник должен постоянно находиться рядом.

— Да.

— Это очень хорошо, что ты предупредил меня заранее, а то я могла бы постелить только один тюфяк!

— Тут я дал маху, — согласился Морган, посмотрев в глаза девушки пристальным долгим взглядом. Затем он повернулся и, выйдя из хижины, зашагал прочь.

Фелиситэ развела костер, и пока дрова прогорали, превращаясь в угли, на которых она собиралась зажарить переднюю ногу свиньи, доставшуюся им с Морганом, попробовала навести в хижине хотя бы подобие порядка. Она расставила стол и стулья, нашла большую корзину для кухонных принадлежностей и укрепила на стенах несколько крючков, чтобы вешать на них одежду. Покончив с этим, она задумалась над тем, как лучше устроить постели.

Выход был только один: установить стол на песчаном полу в центре хижины и, расстелив с обеих сторон покрывала, положить на них тюфяки, так чтобы они не соприкасались. При этом ей в голову закралась мысль, что Морган, возможно, рассчитывал, что она положит их рядом, однако такое предположение тут же показалось ей нелепым. Он не будет действовать столь изощренно. Если бы ему захотелось восстановить между ними близость, он бы заявил об этом напрямую.

Но что, если она ошибалась? Однажды он воспользовался ее привязанностью к отцу, чтобы заставить изображать показное расположение к испанцам; расположение, которое могло бы стать потом искренним, если бы обстоятельства сложились по-другому.

Нет, ей не следует думать о таких вещах. Фелиситэ вдруг сделалось смешно. Морган Мак-Кормак ничего не хочет от нее. Возможно, время от времени в нем просыпается что-то похожее на желание, однако ему ничего не стоит справиться с этим без особых усилий, что вполне можно объяснить лишь ненормальностью положения, в котором они оказались, и отсутствием возможности общения с другими женщинами. Какое ей в конце концов дело до того, что он испытывает беспокойство, находясь с ней рядом? Бог с ним. Она должна радоваться тому, что он чувствует себя как бы не в своей тарелке. Он это заслужил, так ведь?

Заметив, что руки ее вдруг сделались непослушными, Фелиситэ расстелила покрывала рядом с задней стенкой хижины. Расправив их и разгладив складки, она дала себе слово больше не думать об этом.

К возвращению Моргана хижина пропиталась ароматом жареной свинины, фонарь отбрасывал в темноту длинные лучи света, а на столе стояли две тарелки, лежали два кинжала и кисть мелких коричневых бананов. Фелиситэ сидела неподалеку от входа, устроившись на стволе пальмы, поваленной давним ураганом, и любовалась темным морем, прислушиваясь к шороху прибоя. Увидев в полумраке силуэт Моргана, она поднялась и направилась в хижину, прежде чем он туда вошел.

Нарезав свинину, она разложила ее в тарелки, поставив одну из них перед Морганом. Это занятие вдруг неожиданно напомнило ей о домашней обстановке. Влажная темнота за стенами хижины, свежесть и приятный запах пищи абсолютно не сочетались с шумной пьяной гулянкой, которую устроили пираты на песчаном берегу неподалеку отсюда. Расстеленные вдоль стены покрывала манили к себе, или это только казалось ей, судя по тому, как часто Морган устремлял на них взгляд зеленых глаз. Рядом с ним Фелиситэ не могла избавиться от ощущения, что мужчина заполняет собою всю хижину, вытеснив из нее все другие предметы.

После ужина у них не оставалось никаких дел, кроме того, как вычистить песком тарелки, прополоскать их в ручье и убрать в корзину. За этот длинный день им обоим пришлось немало потрудиться, и теперь настало время отдыхать.

Морган вышел за дверь полюбоваться звездным небом. В его отсутствие Фелиситэ погасила фонарь и, быстро раздевшись, легла в постель, выбрав ближний к стене тюфяк. Когда она успокоилась, ей вдруг показалось, что земля под ней колышется, словно она по-прежнему находится на корабле. Стоило ей закрыть глаза, как ощущение качки стало еще сильней, и Фелиситэ пришлось сделать над собой усилие, чтобы открыть их снова. Взглянув в распахнутую дверь, она увидела, как над морем поднимается луна. Огромная, полная на две трети, она залила песок холодным блестящим светом, четко высветив силуэт Моргана, отражаясь серебром от его белой льняной рубашки и играя темными медными бликами на его волосах.

Взглянув через плечо в сторону темной хижины, Морган направился к пляжу, откуда доносились веселые крики матросов, разливающих ром, сидя вокруг трех костров из просоленных деревяшек, собранных на морском берегу. Через несколько минут он вернулся с кружкой в руках и, опустившись на ствол поваленной пальмы, сделал глоток, потом — еще один.

Луна уже скрылась за утесом, когда он наконец отправился спать. Споткнувшись о табурет, ирландец выругался, потом быстро снял одежду и, бросив ее на пол, повалился на тюфяк.

Фелиситэ, внимательно прислушивающаяся в темноте, успела откатиться к стене, так что та задрожала от толчка. Морган повернулся на бок, его тяжелая рука легла на талию Фелиситэ. Обхватив ее покрепче, он притянул девушку к себе, вплотную прижав к груди. Уткнувшись лицом в ее волосы, Морган издал протяжный вздох и в следующее мгновение уже храпел, забывшись тяжелым сном.

Сквозь кроны пальм пробивался бледный молочный свет утренней зари, когда Фелиситэ пошевелилась и открыла глаза. Она лежала в объятиях Моргана, так что их ноги сплелись вместе, а ее голова покоилась на его руке. Она ощущала приятное тепло его тела, согревавшее ее в этот ранний час, когда поднявшийся прохладный ветерок проникал в их убежище, шурша высыхающими на крыше пальмовыми листьями.

Фелиситэ не спеша разглядывала лицо спящего рядом с ней мужчины — сильное, загорелое, с правильными чертами, с короткой щетиной, появившейся на подбородке. Ресницы окаймляли опущенные веки широкой полосой, а в темных дугах бровей кое-где проглядывали жесткие, словно проволока, рыжеватые волосы. В уголках глаз собрались пучки тонких, расходящихся лучами морщин, свидетельствовавших о том, что ему часто приходилось вглядываться в горизонт. Замкнутое, неуязвимое; его лицо ничем не выдавало чувств и мыслей. Всматриваясь в него, Фелиситэ так и не смогла понять, почему он снова и снова пытался во сне прижать ее к себе, в то время как она старалась отодвинуться как можно дальше. Ее сейчас беспокоил не страх и даже не чувство отвращения. Она боялась собственных эмоций, какого-то затаенного желания, замершего в глубине души в ожидании подходящей минуты, какой-нибудь интонации в голосе, нежного прикосновения руки в нужный момент.

Опустив ресницы, Фелиситэ пробежала взглядом по изгибу его плеча, по расслабленным мышцам руки, лежавшей на ее талии, и ниже — по твердой глади груди, с легким покровом волос, постепенно сужавшимся в темную линию ближе к животу. Что будет, спрашивала она себя, если ее пальцы проделают тот же путь, если она прижмется к нему так, чтобы…