Смерть и прочие неприятности. Opus 2 (СИ) - Сафонова Евгения

Ножки Евиного кресла заскрипели по паркету, когда его обитательница стремительно встала.

Бесцеремонно забравшись на худые, не слишком удобные для этого колени, Ева прижалась губами к другим, теплым, родным губам — и прежде, чем Герберт закрыл глаза, февраль в них сменился мартом.

Все. Никакого ритуала. Никакого риска. Никаких кошмарных предчувствий о том, чему отныне не суждено оправдаться. И ей даже не пришлось уговаривать, давить, молить, плакать, снова читать душеспасительную проповедь.

Она его не потеряет. Никого больше не потеряет.

— Если хотите, я тоже могу выйти, — где-то очень далеко сказал Миракл, — но не думаю, что мама одобрит подобное использование ее кресел, даже если бы там сидел я.

— Я рад, что к своей коронации ты сохранил столько невинности, чтобы полагать, что твои родители использовали все предметы в доме исключительно по их прямому назначению, — откликнулся Герберт, на миг прервавшись.

— А, значит, если в другой раз я решу воспользоваться для этих целей твоей кроватью вместо своего неудобного королевского ложа, ты будешь не против. Учту.

— Можно я сегодня вернусь с тобой в замок? — выпрямившись, спросила Ева. Глаза ее сияли. — Эльен будет рад.

В тайну немертвой Избранной не посвятили никого, кроме нескольких особо избранных лиц. А потому истинное положение вещей скрывалось даже от слуг. Ева честно перебралась в новый дом, роль ее горничной играла Мирана (иначе при облачении дорогой гостьи в непривычные платья служанок ждал бы сюрприз), а подносы с едой из уважения к ее вере приносили в комнату после захода солнца, где Ева исправно аннигилировала провизию специально разученным заклятием.

Ванны она принимала в прежней обители, раз в три-четыре дня, как и раньше. Но все равно скучала по замку Рейолей и милому призраку, с которым теперь почти не виделась: Герберт забирал ее для процедуры под покровом ночи и возвращал до рассвета.

— Не в первую ночь после такого счастливого события. Сегодня скомпрометировать тебя перед случайными свидетелями было бы особенно неуместно. К тому же у меня есть дела. — Склонив голову набок, Герберт покосился на брата. — Тебе, полагаю, теперь придется ночевать не в отцовском доме, а в тетушкином?

— Теперь он мой. И, к слову, моей прелестной невесте рано или поздно предстоит тоже перебраться во дворец.

Ева резко обернулась:

— До свадьбы?

— А. В твоем мире, кажется, это не слишком одобряют. Но у нас поощряется, если молодые люди до брака опробуют… свою совместимость. Во всех планах. — Под ее взглядом Миракл неловко развел руками. Смущенный, сейчас он мало походил на солнцеликого короля, с которым они танцевали тильбейт. — Естественно, об этом речь не идет. Но спать в одной постели… рано или поздно… придется. Иначе пойдут слухи.

В шуточки Мэта разом добавилась только доля шуточки.

— Когда до этого дойдет, тогда и поговорим, — сказала Ева.

Похолодание в воздухе она ощутила еще прежде, чем вновь увидела лицо Герберта.

Наверное, если б сейчас некромант посмотрел в окно, иней расцвел бы не только на стекле, но и на шелковых обоях вокруг рамы.

Не смотри на меня так, хотелось сказать ей. Ты знал, на что идешь. Ты знаешь, что это фальшь, фокус, не более.

Она не смущалась. Ее совесть была чиста. Если на то пошло, когда они с Кейлусом играли в три руки, это вышло куда интимнее, чем все публичные нежности с Мираклом.

…Кейлус…

— Я бы с радостью никогда не поднимал эту тему, раз это настолько портит вам настроение, — молвил Миракл, не совсем верно истолковав затянувшееся молчание, — но по некоторым причинам это будет несколько проблемати… эй, плюнь! Да что с тобой делать! Плохой дракон!

Часом позже, запершись в гостевой спальне, Ева сидела на полу, чертя руны над очередным подносом с недоступным ей ужином.

— Спать с законным женихом ты не собираешься, я понял. О, женское коварство. — Она почти видела, как за гранью видимого Мэт иронично кривит ту иллюзорную маску, что заменяла ему лицо. — Предложи хоть малышу. Поцелуй тебя, конечно, не оживил, но вдруг все дело в том, что поцелуя недостаточно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Не знала, что ты у нас веришь в сказки, — когда поджаристый бифштекс начал рассыпаться пеплом, сказала Ева.

— Выборочно. Поцелуй истинной любви — бред для маленьких девочек. Активные телодвижения, заставляющие кусок отравленного яблочка вылететь из горлышка Белоснежки, у которой губы совсем не случайно красны, как кровь — по мне выглядит вполне правдоподобно.

— Меня никто не травил, если ты забыл.

— Попробовать стоит. Других альтернатив у тебя все равно нет.

— Появятся.

Ева смотрела, как обращаются в пыль мясо и гарнир из синего горошка, фрукты, сладкое, хлеб. В другое время ей стало бы грустно: потому, что она не может их попробовать, или потому, что она уничтожает трапезу, которая могла бы спасти пару нищих, замерзающих где-то в зимней ночи, за пределами ее уютного прибежища.

Сейчас у нее и без того хватало поводов для грусти.

— Ты надеешься на это с первого дня в Керфи. Пока не появились.

— Просто Герберту было немного не до того. И есть.

— Ты правда думаешь, что он сидит без дела все время, пока ты здесь играешь в почти коронованную особу?

Ева промолчала.

Ей не хотелось думать об этом. Даже задуматься о том, что она может навсегда остаться такой, как сейчас, никогда больше не ощутить биения своего сердца, никогда не согреть чужие ладони в своих — вместо того, чтобы заставлять других терпеть ее холод — значило упасть в печальную бездну, сравнимую с той, куда она погрузилась в казематах Кмитсвера. За этим, чего доброго, еще последовали бы мысли о доме, а они точно пришлись бы некстати. Проблемы нужно решать по мере их поступления.

Но не думать она не могла. Особенно с подначки того, кто если и щадил ее, то весьма выборочно.

— Он отказался от мысли призвать Жнеца. Во всяком случае, у тебя есть основания так считать. Следовательно, у него появилась новая цель, — продолжил демон вкрадчиво. — В прошлый раз, если помнишь, его одержимость твоим воскрешением кончилась не слишком хорошо. Просто потому, что ему не хватило силенок. Ему, сильнейшему в своем роде. Ты правда думаешь, что сейчас что-то измени…

Зажмурившись, Ева запела строчки слащавого любовного куплета: оставаясь наедине с теми поводами для грусти, которые были более актуальны.

Странно с ее стороны вообще слушать убийцу Кейлуса. Не говоря уже о том, чтобы вступать с ним с диалог. В другой раз стоит прогнать его сразу, как подаст голос.

…убийца Кейлуса…

Когда Ева открыла глаза, перед ними был черный пепел на серебре. Спустя секунду и тот исчез, оставив от еды пустые, слегка заляпанные тарелки.

В последнее время ей свойственно уничтожать все, к чему она прикасается.

Ева уставилась на свои руки, тихо и безвредно сложенные на коленях, поверх мягкой юбки домашнего платья.

Даже Мирана не знала, что поселила в своем доме убийцу. Для нее Ева была просто милой, смышленой и полезной — при всей своей в общем-то бесполезности — девочкой. И до недавнего времени Еве было некогда думать об этом… пока она не сделала почти все, что от нее требовалось, и роль ее не свелась к красивой кукле, которой нужно всего-то не открывать рот, когда не следует.

У нее и сейчас хватало забот. Но они больше не могли отвлекать от кое-каких простых жестоких истин.

Рывком поднявшись с узорчатого ковра, Ева встала и вышла: надеясь, что госпожа полковник еще не спит.

Завтра ей предстоит новый день, полный фальши и лжи. Как и послезавтра, и много дней после него. Чтобы пережить их, она обязана сделать что-то, исполненное искренности и истины.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Хотя бы для нее самой.

***

— Покои для риджийцев приготовлены, Ваше Величество.

Подняв голову от стопки докладов и документов от нового Советника по финансовым делам, Миракл тирин Тибель хмуро воззрился на своего сенешаля.

— Восточное крыло, как вы и велели, — прибавил юноша, стоя посреди королевского кабинета. Было видно, как он смущен — с непривычки: сенешаль Айрес сбежал во время бунта, и нового придворного распорядителя Миракл выбрал из числа тех, кого предложили на эту должность главные его сторонники, Соммиты. Парень происходил из незнатной семьи (Миракл всецело одобрял стирание сословных рамок) и пока ни разу не оплошал, даром что был немногим старше своего короля.