Дым осенних костров - Линда Летэр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
От бессмысленности мира становилось все желаннее уходить в забытье.
— Согласись, — говорит ему кто-то. — Вернись полностью.
Наль не может определить источник звука, тот идет будто бы со всех сторон сразу, и ниоткуда.
— Нет, — отвечает он. — Я не хочу.
— Ты нужен своим.
— Нет. Я никому не нужен. Я был предан и отброшен, как бесполезная ветошь.
В пространстве этом нет ни стен, ни пола, ни потолка. И тем не менее он стоит, а вокруг разливается не яркий и не тусклый свет. Без источника. Без теней. Без движения.
— У тебя есть другие.
— Когда-нибудь у матери появится ребенок от нового мужа. Все уже свыклись. Незаменимых нет.
— Полагаешь, с этим можно свыкнуться? С потерей близких?
— Со всем можно.
— Собственная утрата сделала тебя циничным.
— Просто открыла глаза.
— И ты желаешь более не открывать их.
— Я желаю освободиться.
— Знаешь ли ты, что ждет тебя впереди, если уйдешь сейчас? Готов ли к этому?
Наль молчит.
— От себя все равно не уйти. Но ты можешь потерять нечто невосполнимое. Не ты ли первым говорил о бесценном даре жизни?
Третье «нет» готово сорваться с губ, но отчего-то он удерживается. Впрочем, ответ все равно звучит дерзко, он ощущает это, еще не договорив:
— Уже потерял я все, ради чего жил. На что мне теперь этот дар?
Беспокойное колебание искажает пространство. Голос звучит также бесстрастно, однако становится неумолим.
— Это малодушие. Ты желаешь устраниться, оставляя своих. Это трусость. Ты бежишь от трудностей, от испытаний, как ребенок, который надеется спрятаться под одеялом от мира. Это себялюбие. Не отдали ли тебе часть своей жизни те, кто с трудом, любовью и болью вырывал тебя из когтей болотного змея? Не подарила ли тебе жизнь твоя мать, когда в час страха и отчаяния преждевременно явился ты на свет, и не поддержал ли ее твой отец, рискуя ослушаться королевского приказа? Не получили ли они этот дар для утешения? Не швыряешь ли теперь ты, как ветошь, этот полученный однажды на сохранение дар? Это гордыня. Ты полагаешь, что уже сделал здесь достаточно.
Наль молчит.
Кто-то сидит у его постели, хотя вокруг глубокая ночь. Возвращаются стены, тени танцуют на них. Он понимает, что его бьет озноб, и невольно натягивает на плечи сползшую оленью шкуру. Что-то мешает — должно быть, коты опять улеглись вдоль спины.
В полутьме комнаты четверодный прадед Тельхар похож на призрака. Кожа не просто бела, но тронута извечным лунным светом. Слишком бледные для Фрозенблейдов глаза и волосы будто проступают через пелену изнанки мира.
— Не могу поверить, что сын Лонангара сдается, не вступив в бой.
За окном шелестят деревья. Ненастье. Слабый запах первых капель дождя. Коты нехотя спрыгивают с кровати: Тельхар дает Налю напиться брусничного отвара. Тот утоляет жажду, но не распирающую боль. Пора менять повязки.
— Я гнию заживо, — отвечает Наль слишком резко и громко. — Бой окончен.
— Вовсе нет, иначе лежать тебе сейчас рядом с твоим отцом. Ты победишь, если найдешь смысл для своей жизни.
Тельхар пригубляет искристую искрасна-черную в полутьме жидкость из хрустального кубка. Только тогда Наль отмечает среди запахов лекарств еще один — тяжелый и сладковатый пряный аромат крепкого тарглинта.
— Смысла нет ни в чем. Не существует ни любви, ни чести, ни верности, ни надежды. Мы сами выдумали это все, чтобы не так страшно было жить.
— Что же существует?
Слишком утомителен этот вопрос, и столь же бессмыслен, как все перечисленное. Наль сжимает слабые пальцы в кулак.
— Нас разобьют орки и добьют люди. Мы падем… Настанет конец всему. И сколько ни маши мечом, ничего не изменится.
Тельхар пробует ладонью его лоб.
— Бред? — обороняет он как бы невзначай. — Помрачение памяти? Кто же предлагал кронпринцу вывести на поля Хрустальное поколение? Любопытно, если бы я напоил тебя этим, — он поднимает со столика свой кубок и покачивает им, поднося к лицу Наля, — оно привело бы тебя в чувства? Хочешь?
Юноша проводит ладонью по покрытому холодной испариной лбу. Он хочет только ничего более не чувствовать и не помнить.
— Быть может, напоить тебя силой? — хмыкает Тельхар. — Сейчас это вышло бы легко. Никто из нас не знает, что еще влить в твое худосочное тело, чтобы заставить подняться.
— Никакое пойло не излечит… Я чувствую… — он не может произнести этого вслух.
— Бесполезность, — подсказывает Тельхар. — Все остальные стяжали делами своими славу и честь, ты же единственный позор своего Дома, никчемен, как весенний снег.
От неожиданности Наль вскидывает голову. Он не сразу понимает, о чем говорит прадед. Тот залпом допивает вино и наклоняется к постели. Холодные бледные глаза на точеном лице смотрят как ледяные звезды. Голос становится хриплым.
— Сначала вдруг осознаешь, что можешь играть с друзьями лишь на рассвете и закате. И еще ночью, однако ночью дети должны спать. Почему другие дети могут гулять и играть днем, а ты нет? Особенно когда так весело светит солнце… — Льдисто-голубой взгляд Тельхара загорается обреченным огнем. — Потом кто-то из приезжих вестери походя упоминает о белоглазых, и ты еще не понимаешь всего смысла. Во Дворе Перехода ты единственный нуждаешься в особом обращении. Единственный не можешь участвовать в заданиях и чужих играх на улице. Да, бывали годы, когда таких как ты находилось несколько, но сейчас ты один. Ожидание Дня испытаний — испепеляющий стыд. Снова лишь ты не можешь того, что могут все. Как изгой, как пень, стоишь, завернувшись в плащ и капюшон, пока другие стреляют и бьются. Только ради тебя на закате, перед Испытанием огнем устраиваются Испытания ветром и сталью. Волнуешься более всех, ибо если оступишься, это будет последней мерой позора. Никто не называет тебя белоглазым вслух, но в глубине души ожидаешь, потому что знаешь теперь, что это означает. У тебя меньше времени на отдых между испытаниями, но причина снова лишь в тебе же. — Он стискивает в руках пустой кубок и порывистым движением отставляет, чтобы тот не треснул. — Ищешь себе друзей среди твайлари, и оказываешься немощнее их. Спотыкаешься там, где они пробегают, играючи. Пытаешься поспеть за ними в темноте, которая для них — шутка. Везде ущербный, везде второй. По-настоящему пригоден лишь для стражи в сумерках, и это никогда не изменится…
Тельхар резко откидывается назад, на резную спинку стула, и замолкает. Влившаяся однажды в род Фрозенблейдов твайлийская кровь проявилась в
