Священная охота - Буджолд Лоис Макмастер

Хорсривер и его подневольные спутники ненадолго выехали на главную дорогу, чтобы переправиться через реку по каменному мосту. Под арками моста скользили плоты: по каменистому руслу ловкие парни с шестами сплавляли лес. Дорога была забита повозками горняков и караванами мулов, везущих слитки металла. Хорсривер, не задерживаясь, миновал оживлённый участок, потом свернул вверх по течению реки по тропе, уводившей в лесные чащи.

Взглянув на солнце, граф пустил коней галопом, но вскоре был вынужден двигаться более осторожно: тропа стала опасной. Лошади с трудом одолевали подъёмы и скользили на спусках. Подниматься по склонам приходилось чаще, чем спускаться, пока наконец, обогнув утёс, путники не оказались в закрытой со всех сторон долине.

Здесь их ждал не крестьянский дом или хутор, а просто разбитый среди деревьев лагерь. Двое грумов подбежали, чтобы увести усталых коней. К деревьям были привязаны три свежие лошади: на этот раз выносливые пони, а не быстрые скакуны, которых Хорсривер предпочитал для скачки по дорогам. Измученная Фара медленно спешилась и в ужасе оглядела ожидающее её пристанище: разложенные под ёлками подстилки. Это было ещё хуже, чем убогая хижина, в которой они ночевали накануне. Если принцессе и приходилось останавливаться в лагере во время королевских охот, Ингри не сомневался, что её ждал шёлковый шатёр, услужливые служанки и всевозможные удобства. Здесь же всё явно было принесено в жертву быстроте.

«Мы теперь путешествуем налегке и долго здесь не пробудем».

— Вы привезли его? — требовательно спросил Хорсривер старшего грума.

Тот почтительно поклонился.

— Да, милорд.

— Принеси.

Оставив усталых коней на попечение другого слуги, кривоногий грум заковылял к груде мешков и склонился над одним из них. Хорсривер, Фара и Ингри подошли поближе. Грум выпрямился, сжимая в руках древко футов семи в длину, обёрнутое древним ветхим холстом, перевязанным бечёвкой. Хорсривер удовлетворённо вздохнул, беря шест из рук грума. Пальцы графа нежно скользнули по холсту, потом он упёр древко в землю у своих ног, на мгновение прислонился к нему лбом и зажмурился.

Ингри отвёл обессилевшую Фару к одной из подстилок и позаботился о том, чтобы она смогла сесть, не упав. Потом он повернулся к Хорсриверу; грум вернулся к коням и принялся их рассёдлывать.

— Что это, сир? — спросил Ингри, кивнув в сторону древка. Близость странного предмета заставляла волосы шевелиться у него на голове.

Хорсривер невесело усмехнулся.

— Истинный король должен иметь своё священное знамя, Ингри.

— Но это же наверняка не то знамя, которое развевалось над Кровавым Полем?

— Нет, то знамя было изрублено на куски и погребено вместе со мной. Это — знамя, которое было моим, когда я в последний раз был истинным королём, пусть только для остатков преданных мне кланов, когда я из болотных дебрей нападал на гарнизоны Аудара. Оно было свёрнуто после того, как я погиб в битве, и передано, как считалось, моему сыну и наследнику. Немного утешения я получил от этого… но всё равно я был рад иметь знамя. Я спрятал его в башне замка Хорсриверов, и три столетия оно лежало там в ожидании лучших времён. Лучшие времена так и не наступили; вместо этого я поднимаю его сегодня… но всё же поднимаю!

Хорсривер осторожно прислонил древко к стволу огромной ели — так, что ветви дерева поддерживали и прикрывали знамя, — потянулся и опустился на подстилку. Ингри последовал его примеру: он оказался между Хорсривером и принцессой. Ингри не мог оторвать взгляда от свёрнутого знамени.

— Я чувствую… в нём есть колдовская сила, сир. — На самом деле, говоря по правде, знамя заставляло его дрожать.

Хорсривер удовлетворённо облизнул губы.

— Прекрасно, мой умненький волчонок. Раз уж ты такой сообразительный, не догадался ли ты ещё, какую другую обязанность имеет знаменосец?

— А? — растерянно переспросил Ингри. Когда Венсел не лгал и не запугивал, он явно развлекался тем, чтобы заставлять его чувствовать себя круглым дураком, мрачно подумал Ингри.

— А ведь ты очистил Болесо — что было не таким уж лёгким делом, — протянул Хорсривер. — Ах, я устал от попыток направить твои мысли в нужное русло, но этот случай искупает все неудобства. — Венсел искоса взглянул на Фару, словно желал убедиться, что она слушает. Ингри насторожился: Венсел старался не смотреть на жену и обращался к ней только с самыми необходимыми распоряжениями.

— Ты говорил, что знаменосцы перерезали горло тем своим раненым товарищам, кого нельзя было унести с поля битвы, — сказал Ингри. Ужасная обязанность… но Ингри внезапно догадался, что этим дело не ограничивалось. Очищение души… души призрака?

Хорсривер заговорил снова:

— Сложи части головоломки. Душа павшего воина, обладавшего духом животного, должна была освободиться от этого спутника, прежде чем она могла отправиться к богам. Однако воин погибал в битве, когда не было времени для должных обрядов, а иногда и возможности унести тело. Когда приходилось бросать даже раненых, до мёртвых руки уж вовсе не доходили. Однако никакая духовная сущность не может существовать в мире материи без поддержки материального тела: не сомневаюсь, что тебя обучили этому жрецы-ортодоксы. Чтобы душа воина не блуждала, превратившись в призрак и истаяв, знаменосец был обязан привязать её к себе, дать ей убежище и отнести туда, где шаман соответствующего клана мог бы её очистить. Впрочем, в случае необходимости годился любой шаман.

— Пятеро богов! — прошептал Ингри. — Неудивительно, что воины так отчаянно защищали знаменосцев. — Не была ли попытка Венсела связать его с Йядой каким-то вариантом этой древней магии?

— Да, потому что они несли в себе надежды их погибших родичей попасть на небеса. Поэтому-то каждый отряд, который возглавлялся или включал в себя воинов, обладавших духами животных, обязательно имел такого священного знаменосца.

Что же касается собственного знаменосца священного короля… — Хорсривер помолчал, потом, расправив плечи, продолжал: — Он должен был оказать такую же услугу своему господину в том случае, если в нём обитал дух животного. Не все избранные короли удостаивались подобной чести, хотя многие, особенно в тревожные времена, несли в себе таких духов. Однако независимо от этого знаменосец священного короля выполнял ещё одну важнейшую обязанность, и не только в том случае, если его господин погибал в проигранном сражении… хотя можешь не сомневаться: если священный король погибал на поле битвы, надежды на победу не было… Воды! — Венсел облизнул сухие губы и обессиленно сгорбился.

Ингри нашёл в груде сумок полупустой мех с водой и принёс его рассказчику. Венсел запрокинул голову и жадно напился, не обращая внимания на затхлость воды. Вздохнув, он растянулся на подстилке, опираясь на локоть, словно тяжесть событий, о которых он рассказывал, медленно вдавливала его в землю.

— Долгом королевского знаменосца было в случае смерти повелителя поймать и удержать священную сущность королевского сана, а потом вручить избранному наследнику. Эта величайшая магия Древнего Вилда передавалась из поколения в поколение, с незапамятных времён до… до сегодняшнего дня.

— У лорда Стагхорна — покойного короля — в момент смерти не было знаменосца, — неожиданно вспомнил Ингри. — Об этом позаботился ты?

— Да, такова была одна из необходимых, но недостаточных предосторожностей, — пробормотал Хорсривер. — Если бы истинное междуцарствие было легко устроить, их случалось бы больше, уверяю тебя… и случайно, и по чьей-то воле.

Хорсривер поморщился и продолжал:

— Королевский знаменосец и по традиции, и в силу глубочайшей необходимости должен был обладать несколькими качествами. Он — или она, — граф бросил острый взгляд на Фару, — принадлежал обычно к тому же клану и был близким кровным родичем короля, хотя не обязательно наследником. Его выбирал король, а наделял необходимыми умениями королевский шаман… это мог делать и сам король, если он был одновременно шаманом. После этого королевского знаменосца представляли всем воинам клана, обладающим духами животных. Так что мы сейчас имеем всё необходимое для избрания знаменосца, хоть и в урезанном виде. Соответствующей церемонии тоже не будет… Не под священные гимны, а в молчании поедет последняя знаменосица Древнего Вилда рядом со своим возлюбленным господином. — Взгляд, который Хорсривер бросил на Фару, был полон мрачной иронии.