Современный шведский детектив - Пер Валё

— Но ты ведь можешь рассказать, что знаешь?

— Конечно. Что знаю… кое-что я слыхал в коридоре… Положение у него сложное. Кончил университет три года назад, но нормальной работы так и не нашел. Потом еще неурядицы с этой… с бывшей женой.

— В каком смысле?

— Она его выгнала, когда он остался без денег, — не то год, не то полтора назад. У них сын. Но ребенка ему, ясное дело, даже видеть не разрешают. Во всяком случае, так говорят… Ребята, должно быть, знают, хотя сам он о ребенке никогда не заговаривал.

— А кто у него жена?

— Ее зовут Биргитта. Биргитта Стрём.

— Где она живет?

— Понятия не имею. Знаю только имя, а вот где живет — не представляю. Я ее не видел ни разу, да это, наверно, и неудивительно.

— Что ты имеешь в виду?

— Она тут не бывала, не заходила к нему, насколько мне известно.

— Она действительно выставила его, когда он остался без денег?

— Да. Берт говорил; он тоже тут живет и, пожалуй, знает Стрёма лучше других. Я от него слыхал, а уж как там было на самом деле…

— Не знаешь, этот Берт… Как его фамилия?

— Шёгрен.

— …он дома?

— Постучите. Вон его дверь.

Он сам постучал, и Берт открыл.

— Здорово, Берт. Тут вот из полиции, Стефаном интересуются.

— Понятно, — сказал Берт Шёгрен, хотя на лице у него было написано недоумение.

Высокий худой парень в шортах, сандалиях и незастег-нутой рубахе. И все равно казалось, что он изнывает от жары.

— Да, — сказал Хольмберг, — мы ищем Сгефана Стрёма. Ты случайно не знаешь, где живет его жена?

— Конечно, знаю. Только его там нет. Но адрес сказать могу.

— Ты знаком с его женой? — спросил Улофссон.

— Знаком не знаком, но встречался.

— Она действительно выставила его за то, что он сидел без гроша?

— Гм… Пожалуй, это чересчур громко сказано, хотя на первый взгляд так и есть. Биргитта немного помоложе Стефана. Кстати, они пока не развелись, только живут врозь. Она ассистентка у врача и зарабатывает не бог весть сколько. Поженились они пять лет назад и уже год как расстались. Стефан перебрался сюда, в общежитие. Не думаю, чтобы они с тех пор хоть раз виделись. В общем, история непростая, и уж никак нельзя говорить, будто она выставила его за то, что он очутился на мели.

— Так как же обстоит дело в действительности?

— Стефан закончил университет в шестьдесят восьмом, искал работу, но ему не везло, ничего приличного он не нашел. Перебивался кое-как, а у Биргитты с деньгами тоже не густо. Под конец он даже временно, даже в каникулы нигде не мог устроиться и, когда подошел срок выплачивать ссуду на учебу, сидел без гроша в кармане. Сбережений у Биргитты нет, жалованья, как вы понимаете, не хватало. В результате Биргитта заработала нервное расстройство, а Стефан едва не покончил с собой и угодил в больницу. Потом он выписался, но совместная жизнь никак не налаживалась, и уже буквально через несколько дней он бегал по городу, искал угол. И случайно нашел. Потом несколько месяцев жил у меня, а в августе ему дали комнату, тут же, в общежитии. Тогда же он получил через УРТ направление на работу и немного разжился деньгами.

— Что это была за работа?

— Социальное ведомство решило провести анкету среди безработных выпускников. Черт, прямо насмешка какая-то… — Он сухо хохотнул и повторил: — Прямо насмешка.

— Стало быть, с финансами у него весьма худо? — сказал Хольмберг.

— В общем, да. Сейчас он кое-как сводит концы с концами благодаря работе в УРТ. Но это скоро кончится. Его взяли только до первого июня.

— Вот как?

— А самое скверное — что работа не доведена до конца. Стефан очень мучился из-за этого.

— Что ж, можно его понять. Но разве нельзя завершить ее?

— По всей видимости, нет. Насколько я понял из его рассказов, ему и еще девяти ребятам поручили это обследование и выдали пособие, или жалованье, называйте как угодно. Десять месяцев им платили по тысяче крон. Только не думаю, чтоб хоть один уже выполнил свою часть. Пролонгации просили, должно быть, все, но я точно знаю: Стефану отказали… и остальным, наверное, тоже. Он просил сохранить ему пособие до конца года. Тогда он, дескать, гарантирует завершение работы. Ну и свои финансы кое-как подправит, но ему отказали.

— Когда это было?

— Когда пришел отказ?

— Да.

— Сейчас скажу… Кажется, в феврале.

— Он тогда уже знал, что не уложится в срок?

— По-видимому, да… Или am было в марте? — Шёгрен задумался, потирая нос и устремив взгляд в пустоту. — Когда же он, черт побери, послал документы в ту рекламную фирму? — пробурчал он, обращаясь к самому себе.

— В марте, — подсказал Улофссон.

— Что? Выходит, вам это известно?

— Да.

— Значит, в марте? Гм. В таком случае и отказ пришел в марте. Потому что документы он послал в том же месяце. Узнав об отказе, Стефан сразу начал искать работу… да, он вечно искал работу. Только на сей раз серьезно встревожился, что к лету останется без денег и без места. Ведь последние годы он в каникулы нигде не мог устроиться.

— А родители ему помогали?

— У него только отец, столяр-краснодеревщик, уже на пенсии, живет в Несшё, и, насколько мне известно, материальной помощи от него ждать трудно, самому едва хватает. А с родителями Биргитты Стефан, похоже, никогда не был в особенно хороших отношениях. Не думаю, чтобы он рискнул попросить у них взаймы. Да, видимо, чам с деньгами тоже слабовато. Биргитта родом из Вестервика, ее отец работал на верфи, теперь его уволили по сокращению, и живет он, должно быть, на пособие. Мамаша у нее уборщица. Стефан как-то говорил. Нет, тут для него никакого просвета не видать. Вся надежда на эту рекламную фирму. Если, конечно, они дадут ему работу теперь, когда Фром умер и все такое. Но они же возьмут кого-нибудь на службу, мне так кажется.

— Когда ты в последний раз видел Стефана?

— Довольно давно. Может, он в Несшё уехал, к отцу? Во всяком случае, что-то такое я от него слышал. Фактически мы не виделись с тридцатого апреля. Он тогда говорил, что собирается домой.

— Машина у него есть?

— Машина? Нет, вряд ли. При его финансах…

— Значит, нет?

— Нет.

— А где живет Биргитта?

— Там его нет, уверяю вас.

— Может, и так, но на всякий случай. Какой у нее адрес?

— Она живет на Клостергорден.

— А точнее?

Шёгрен назвал номер дома.

Вернувшись в управление, Хольмберг позвонил отцу Стефана Стрёма и спросил насчет сына. Сын? Последний раз отец видел его на рождество.

Пришлось объяснить встревоженному старику, зачем полиции понадобился его сын.

— Когда вы последний раз имели от него весточку?

— Две недели назад. Я получил письмо.

— Он не писал, что думает уехать или что-нибудь в этом роде?

— Уехать? Не-ет…

— Там он не был, — сказал Хольмберг, входя в кабинет Улофссона.

— Да? — Улофссон с легким удивлением повысил голос и вскинул брови. Он еще больше удивился, узнав, что сын вообще не собирался в Несшё. — Странно. Где же он тогда?

— Пожалуй, стоит попытать счастья у его жены.

— Может, сперва перекусим?

— Ладно. И впрямь не мешало бы.

— Поедешь домой?

— Нет, поем где-нибудь в городе. Черт, у меня такое ощущение, что все без толку. Я вообще начал сомневаться, что убийство и покушение на Бенгта связаны с вакансией у Фрома.

— Да, и, правда, впору усомниться… Может, опять ложный след. Не исключено, что мы здорово ошибаемся.

Глава двадцать первая

Встречаясь с соискателями, они каждому задавали вопрос о его политических взглядах.

Эрик Сёдерстрём оказался центристом.

Роланд Эрн предъявил членский билет консервативного студенческого союза.

Бенгт Свенссон объяснил, что политикой совершенно не интересуется, но голосует обычно за УКГТШ.

А Стефан Стрём?

«Я ничего точно не знаю, — сказал Берт Шёгрен. — Мы об этом довольно редко говорили, хотя для меня самого политика небезынтересна. Стефан время от времени поругивал наше хреновое общество — и неудивительно, в его-то положении… В последнее время он стал очень скрытный и почти не говорил о себе. Хотя поначалу у него явно была потребность облегчить душу. Конечно, Биргитта, материальные неурядицы… Но теперь… За последние полгода… нет. Мы редко обсуждали политику».

«А разве нормально, что два человека, так хорошо знающие друг друга, как вы, не спорят о политике?» — вставил Хольмберг.

«Ну… о политических проблемах мы, разумеется, говорили, но не о партийной принадлежности и прочем в таком роде… Что касается его взглядов, гадать не буду, я не знаю. Может быть, соци… может, еще левее, а может, радикальный либерал».

— Думаешь, удастся найти что-нибудь на Стрёма? — спросил Улофссон.