Дочь Кузнеца - Ольга Сергеева

Сама не зная зачем, Занила вновь открыла глаза. Странное такое любопытство — знать, что с тобой будут делать дальше, если уж вновь потерять сознание не получается. Мокрые пряди волос налипли на лицо, но смотреть особо не мешали. И лампа на противоположной стене давала достаточно света, чтобы Занила могла разглядеть помещение, где находилась. Стены, сложенные из камней, никакой штукатурки, пол, похоже, земляной, на нем солома, не слишком-то свежая и чистая. Окон нет — даже не определить день сейчас или ночь. Впрочем, Заниле это вряд ли бы помогло: судя по ее ощущениям с одинаковой вероятностью пройти могло как несколько часов, так и несколько дней. Единственным источником света была уже упомянутая масляная лампа. В комнате, конечно, могло быть и что-то еще, но Занила этого просто не видела: повернуть голову — это, знаете ли, уже чересчур.

Людей кстати тоже не было видно. А ведь в комнате они должны были быть! По крайней мере один, тот, что минуту назад бил ее в лицо. В то, что он ударил ее напоследок и ушел отдыхать, Заниле не верилось. И ей очень сильно не нравилось, что она не видит, чем он сейчас занят. Попробовать повернуть голову? Легко сказать! Заниле не просто трудно было шевелиться, она вообще не чувствовала своего тела! Она вспомнила, как однажды, когда ее… (предыдущий? Нет, позапрошлый) хозяин, Варох-купец, избивал ее, ей удалось отключить себя от ощущений собственного тела. Тогда она это сделала осознано и тоже не от хорошей жизни. Но теперь-то с ней что?

— Все готово, господин, — голос где-то сбоку, мужской, немного хриплый, незнакомый.

— Я тебе сказал, чтобы она в сознании была! — заорал в ответ тот, к кому обратились «господин». Само кстати слово «господин» означало, что первый говоривший — раб. А второго Занила узнала — Бакур. — Что мне с нее такой?! — нога, судя по ощущениям обутая в сапог, пнула ее в лодыжку. Это Занила почувствовала. И сразу много чего еще, словно ее сознание наконец-то решило вспомнить о собственном теле. Рабыня почувствовала, что висит, не доставая ногами до пола. И руки, скрученные за головой, тоже почувствовала, каждый клочок кожи… Точнее то, что от нее осталось. Взвыть от боли захотелось в голос, и наплевать на господина Бакура, его подручного раба и собственную гордость. Не чувствовать собственного тела было, конечно, менее естественно, зато… Лучше как-то было!

— Да она вроде дергалась, — чья-то рука вцепилась в волосы и с силой дернула ее голову вверх, поднимая лицом к свету. Прямо перед собой Занила увидела лицо мужчины: широкое, почти квадратное, крупный нос, массивная челюсть, темная щетина на подбородке, щеках и даже шее. Все верно, раб. — Ну вот, даже глаза открыла! — он усмехнулся, и в его голосе Заниле почудилось что-то большее, чем просто желание угодить господину.

Рука отпустила волосы, но Занила заставила себя удержать голову прямо: усилие помогло хотя бы немного отвлечься от боли в руках, сведенных жуткой судорогой. Поворачивать ее пока правда не получалось, ну да Бакур и сам появился в поле ее зрения. Привычная краснота вокруг его глаз в свете слабой масляной лампы казалась черными тенями. А его шея была забинтована! Чистенький такой, аккуратненький, белоснежный бинт в несколько слоев. Занила вспомнила ту жалкую царапину, что она ему оставила. Да там бы даже кровь сама остановилась! Кажется Занила еще никогда ни по отношению ни к одному человеку не испытывала такого презрения! Если бы она могла, она бы расхохоталась ему в лицо.

— Ты еще ухмыляешься, тварь?! — лицо Бакура потемнело. Значит, он все-таки что-то заметил в ее глазах, или ей все же удалось усмехнуться. — Я тебе покажу, мразь, кто здесь будет ухмыляться! Давай уже! — это он рабу. — Я хочу услышать, как она заверещит!

Бакур отошел от нее, а Занила наконец-то смогла повернуть голову. Справа от нее возле стены был устроен небольшой каменный очаг. Сейчас в нем горел огонь, а возле него как раз и возился тот раб. Бакур отступил в сторону, чтобы он мог свободно подойти к Заниле. А на очаге прямо в пылающих углях лежали длинные металлические штыри. Простые ручки свешивались в стороны подальше от пламени, зато другие их концы успели раскалиться докрасна. Клейма. Занила никогда не видела ничего подобного, только слышала, что рабов за особо серьезные преступления могли заклеймить. Откуда же ей было знать, что это? Она и не знала, она поняла каким-то внутренним звериным чутьем! И тело рванулось из веревок, не замечая боли в вывернутых руках, выкручивая их так, как никогда не смог бы человек.

— Что, хочешь побыстрее узнать, какое украшение тебя ждет?! — ухмыльнулся Бакур. — Ничего, успеешь еще на своей шкуре налюбоваться!

Раб рукой в рукавице выбрал одно из клейм, внимательнейшим образом изучил пылающее-алый цвет наконечника и шагнул к Заниле. Остановился в полушаге от нее, словно выбирая место. Так просто и так буднично… Просто выполняя свою работу.

Занила попыталась пнуть его ногами, но лодыжки тоже оказались привязанными. Она дернулась еще раз, срывая кожу на запястьях в кровь, но на это раз даже не почувствовав боли. Мужчина примерился, отвел свободной рукой ее волосы и прижал раскаленное клеймо к ее груди, сразу под левой ключицей, выбрав место так, чтобы было видно в вырезе любого рабского платья.

Занила заорала. Это была даже не боль, это было что-то большее. Запах горелого мяса, все тело, превратившееся в кусок вопящей, сходящей с ума плоти, словно каждая мышца, каждый нерв вывернуты наизнанку, огонь, текущий по венам… Она не знала, почему до сих пор в сознании. Люди не могут пережить такое и продолжать видеть, понимать, что происходит вокруг. Каждая клетка тела, разрывающаяся от боли, которую просто не может вместить. Огонь, сжигающий тело!..

Мужчина оторвал клеймо от ее кожи, внимательно посмотрел на полученный результат, кивнул сам себе головой, очевидно удовлетворившись, и отошел прочь.

Свет масляной лампы снова показался нестерпимым, обжигая не хуже клейма. Боль, которая просто не может существовать! А она даже потерять сознание не в состоянии. Бакур, смеющийся в голос, словно никогда еще не видел ничего забавнее. Огонь, бегущий по венам!..

Раб наклонился к очагу, возвращая туда клеймо.

Огонь, сжигающий плоть!.. Боль, бессилие, ярость… Темная волна, захлестнувшая разум. Голос, сорванный до хрипа, до полной невозможности больше кричать. Огонь в очаге… Металл, навсегда заклеймивший ее тело!

И пламя взметнулось вверх.

Без топлива, без причины, ослепительной вспышкой. Раб не успел отшатнуться. Пламя лизнуло его руку, расплавляя плоть, моментально пошедшую пузырями. Он завопил, отскакивая прочь, спиной вперед. И удушающий запах горелой плоти, вновь заполнивший воздух…