Гномики в табачном дыму - Тамаз Годердзишвили

— Почему задерживаешь машины, Бакашвили! Почему?! — орал в трубке Псхулухия.

— Дело было. Я должен был…

— Дело! На заводе цемент ждет, братец! Когда я втолкую тебе, что каждая минута задержки равносильна измене.

…Рапорт.

Заснул на посту — в караульной будке. Не слышал, как пробрались мимо него немецкие разведчики. Проснулся от взрыва склада боеприпасов… Нанесен большой материальный урон… Потеря живой силы. Передать дело в военный трибунал…

Бакашвили разорвал рапорт. Почувствовал на себе изумленные взгляды комиссара и других офицеров.

— Расстрелять! — отчеканил он.

Тот выстрел и по сей день звучит в ушах. В какой адский грохот не попадал он после того — и в зоне артподготовки оказался, и рядом с грохочущими «катюшами» стоял. Но тот одиночный выстрел из винтовки по сей день не дает покоя…

Шоферы воспользовались замешательством директора и пошли к машинам. Самосвалы один за другим прогрохотали через ворота.

Бакашвили постоял во дворе, огляделся по сторонам и принялся убирать. Что только не валялось в ремонтных ямах! Каждая была свалкой изношенных шин, всякого хлама. Ребята из соседних дворов в «партизаны» играли в этих канавах. В них не то что гестапо, черт не сыскал бы маленьких партизан.

Бакаша выгреб утиль из одной ямы, потом из другой. В третьей находился «штаб», и ребята стали просить дядю Бакашу не трогать ее, но он разъяснил им, что местоположение штаба следует менять, а то враг засечет их, и они перебрались куда-то еще.

Когда он вычистил третью яму, сердце у него колотилось. В последнее время оно не раз напоминало о себе, но Бакаша не обращал внимания. Глянул на часы — было уже пять. Почувствовал голод. Умылся. Устало посидел немного у письменного стола, подремал. Потом встал, отправился домой. По пути зашел в магазин. Увидев длинную очередь в кассе, хотел было повернуться и уйти, но вспомнил, что и жена весь день занята. К тому же устал очень и проголодался сильно. И решил воспользоваться своим правом. Достал из кармана удостоверение.

— Еще одному без очереди?! — выкрикнул кто-то за его спиной. — Чего тогда отступали, если вас столько было?!

Бакаша обернулся. Безошибочно распознал сболтнувшего. Посмотрел на него в упор — и столько мерзкого вычитал в водянистых глазах, что его чуть не стошнило. «Хорошо, что в моем полку его не было». И вдруг ощутил, как заныла правая рука, глянул на свою кисть, ухватившую лацкан пиджака. Нет, рука, его рука средних размеров, сгребла, оказывается, в горсть все, что было на подонке! Сам поразился, как ему удалось. Разжал пальцы, отвернулся от струхнувшего, обмочившегося водянистоглазого типа и пошел к выходу, вытерев руку о брюки сзади. «Да, зажрались люди, заплыли жиром. Режиссеры для фильма о концлагере натуру найти не могут», — подумал Бакаша и свернул к рынку.

Утром следующего дня, хотя и было воскресенье, Бакаша пошел в гараж.

Картина там была прежняя — самосвалы в привычном беспорядке, как попало стояли у стен… «И не заметили, верно, что все три ямы расчищены».

В проходной будке дверь была настежь, сторож сладко спал на удобном ложе, сооруженном из мягких сидений старых машин. «Соображают, когда хотят, хватает ума и умения сделать полезное». Но особенно поразило Бакашу другое: мальчишки играли в войну — трещали автоматы, грохотали орудия, завывали снаряды, крики «Ура!» сотрясали воздух, а сторожу хоть бы что, посапывал себе преспокойно.

А ведь был на посту. Да, воцарился мир, и если уж кто погрузился в сон, того не добудишься.

Мальчуган, игравший роль немца, плакал, не хотел, видимо, быть фашистом, но его, самого маленького, принудили, сказали, хочешь играть, будешь немцем, а нет — катись домой! А что знал этот малыш о фашистах! Не хочет быть мальчик немцем! Даже отца его, наверное, миновала война. Дедушка — да, из того поколения, конечно… У него самого внук, сверстник вот этого сорванца… Но Бакаша ошибся, мальчуган плакал из-за чего-то другого, так как едва из подвала мастерской донесся шум, он утер слезы и крикнул:

Мальчишки в подвале играли в гестапо,Зверски замучен наш сторож Потапов!

Бакаша невольно заглянул в распахнутую дверь караулки. Сторож и не думал просыпаться. А из подвала и вправду доносился шум. Бакаша метнулся туда, но не успел достичь входа, как на крыше мастерской два «партизана» выкатили самодельный пулемет и навели его на Бакашу. «Огонь!» — раздалась команда и потонула в оглушительных взрывах: из-за ограды летели и лопались перегоревшие лампы. Как «взрываются» лампочки, вы, надеюсь, все знаете и представляете.

Мальчик в овраге нашел пулемет —Больше в деревне никто не живет! —

крикнул пулеметчик.

Бакаша рванулся к бочке из-под масла, стремительно вскочил на нее, а оттуда разом махнул на крышу мастерской. Маневр его оказался для ребят столь непредвиденным и невероятным, что они побросали оружие и кинулись наутек. Бакаша схватил пулемет — разнести на куски, но откуда-то донеслись голоса:

— Не ломайте, дядя Бакаша!

— Не уносите, дядя Бакаша!

— Мы с трудом его сделали!

«Что со мной?! Что со мной творится! Не соображаю, что делаю!»

— Сами говорили — двора у вас нет, играйте тут, когда машины уйдут.

— Пожалуйста, дядя Бакаша… Не ломайте, дядя Бакаша…

— Что мы такого сделали…

— Ну, простите…

«Беспризорные они, что ли?.. Не смотрят за ними, не учат их ничему?!»

— Верните, дядя Бакаш… — И самый маленький снова заплакал.

— Простите, больше не будем…

— Посмотрите, что вы тут натворили! И без вас черт ногу сломит, такой беспорядок…

— Мы уберем, уберем!

— Знаю вашу уборку… Бакаша заглянул к сторожу.

— Что случилось? — спросил его успевший проснуться сторож.

— Ничего… Отдыхай, отдыхай. Пошел я… — И медленно направился к воротам.

Всю ночь проворочался без сна. «Забыли они что-то… Что-то главное. И эти шоферы и мальчишки… Хотя при чем тут дети! Со взрослыми что произошло? А какая, собственно, разница между шоферами и этими мальчишками?! По-моему, никакой…»

С трудом уснул под самое утро.

Жена вошла в комнату в тот момент, когда он прикреплял к парадному кителю, где-то у живота, сорок шестую награду.

Не дав ей изумиться, подполковник в отставке предупредил:

— Не начинай теперь… Сама знаешь, без нужды не достаю их. — И Бакаша нежно, трогательно приложил ладони к орденам и медалям. Их тяжесть оттягивала китель, и воротник давил на тощий затылок исхудавшего за последнее время подполковника.

По улице он шел с таким видом, что прохожие невольно останавливались. Правда, люди глазели бы, даже если бы он старался пройти незаметно, — а как не подивиться человеку, который в будний день, с утра пораньше, украсил грудь боевыми наградами!

Бакаша не спешил. Впервые за все время работы опаздывал, но не торопился. Знал, с какой целью опаздывает.

— Здравствуйте, дядя Бакаша! — первыми заметили его мальчишки-партизаны.

Бакаша ответил улыбкой. Ребята гурьбой увязались за ним, подбежали другие, окружили — со всего квартала сошлись, Бакаша не ускорял шага.

А разъяренный Псхулухия в десятый раз звонил в гараж — жаловались с цементного завода: опять нет с утра машин! А машины не выйдут в рейс, пока Бакаша не подпишет наряды…

Псхулухия бросил трубку, сел в свою белую «Волгу» и, грозясь: «Все, в последний раз предупрежу!» — поехал на автобазу.

Шоферы, собравшись в круг, рассказывали анекдоты. При виде Псхулухии умолкли.

— Все еще нет его?! — взбеленился генеральный директор.

— Нет, — отозвался техник.

— Пусть только заявится, покажу ему! Десять часов! Министры так не задерживаются! — Псхулухия уселся за стол Бакаши.

Шоферы снова принялись за анекдоты и весело хохотали, забыв обо всем. Когда скрипнули ворота, они разом оглянулись на шедшего к ним военного, интереса, однако, не проявили. А когда за блестящим офицером проследовала ватага мальчишек, они узнали своего директора и, онемев от изумления, обступили Бакашу.

— Все еще не появился? — прогремел Псхулухия из директорского кабинетика.

Шоферы расступились, и взору Псхулухии предстал сверкавший орденами и медалями Бакаша.

Все замерли, непривычную тишину нарушали лишь шаги генерального директора.

Псхулухия почему-то подходил на цыпочках, словно побаивался.

Какое-то время все продолжали молчать. Водители, как бы не веря глазам, притрагивались к орденам и медалям. Наконец один, преодолев растерянность, смущенно промямлил:

— Что это за орден?

— А этот? — осмелел и другой.

Бакаша спокойно ответил им. И посыпались вопросы. А уж ребят ничто не могло унять. Они впервые видели так близко боевые награды.