Остров надежды - Сара Ларк

— Боже мой, Нора, что же я тогда мог сделать? — спросил он. Ее рука, как и раньше, лежала в его ладони, и он надеялся, что она не отнимет ее. — Аквази и Маану, без сомнения, думали, что я всемогущ. Мне разрешалось все, что запрещалось им, я получал все, чего мне хотелось, я был белым...

— Ты был владельцем раба, — напомнила ему Нора. — Ты отвечал за него!

Дуг снова потер виски, в этот раз сильнее, чем обычно.

— Неужели твой отец никогда не дарил тебе пони, Нора? — настойчиво спросил он. — Или собачку? С серьезным лицом предупреждая, что теперь ты за нее отвечаешь.

Нора кивнула, но тут же хотела что-то возразить. Однако Дуг не дал ей этого сделать. Он спешил продолжить.

— Если бы эта лошадь однажды сбросила тебя или собака укусила, тогда бы все выглядело по-другому, не так ли? Тогда твой отец продал бы животное, невзирая на то, что ты к нему привыкла...

— Аквази — не животное! — возмутилась Нора.

— Нет, он был ребенком! — воскликнул Дуг. — И я тоже. Мне было десять лет. Мне вообще не мог принадлежать никакой раб, так же, как тебе — твой пони или твоя собачка. Что я должен был сделать, Нора, что?

— Тебе было десять лет? — Нора ошеломленно посмотрела на него. — А я думала... Тебя же послали в Оксфорд, в университет. Я думала, что тебе было не меньше шестнадцати. Маану...

Она запнулась. Нет, тут что-то было не так. Маану ничего не говорила о возрасте мальчика, когда это произошло. Так что ничего неправдивого тут не было, наоборот. Нора из ее рассказа должна была сделать вывод о том, что и Дуг, и Аквази были тогда еще детьми. Девушка рассказывала об уроках чтения. «Я умею это не очень хорошо... я ведь тогда была еще маленькой...» Маану была на шесть лет моложе Аквази и Дуга, значит, если бы мальчиков разлучили в возрасте шестнадцати лет, ей должно было быть десять. Нора в десять лет давно бы уже научилась читать.

— Шестнадцать! — Нора и Дуг уселись было на бревно, но молодой человек тут же вскочил и взволнованно заходил взад-вперед. — Как ты могла в это поверить? Боже мой, в шестнадцать лет мы ведь уже не были бы такими дураками! Мы бы не выдали себя. И если бы это обнаружилось, то мы сбежали бы вдвоем. В горы, на свой страх и риск, к маронам, чего бы это ни стоило. Но тогда... Мой отец накрыл нас, Нора, когда я был болен. Точно так же, как и Маану, наверное, такая же простуда, только я, конечно, лежал в своей комнате, а мама Адве держала свою дочку на кухне. Аквази сидел возле меня и читал мне вслух книгу. Какую-то историю про пиратов. При этом можно было бы спастись, если бы мы подозревали, что нас ожидает. Он, в конце концов, мог бы сказать, что только притворяется, что читает, а на самом деле просто придумывает эту историю. Однако, когда отец вошел в комнату и спросил его, Аквази с гордостью объяснил, что он, разумеется, умеет читать, и тут же продемонстрировал свое умение. И это навлекло на нас беду. Меня с ближайшим кораблем отправили в Англию, в интернат. А Аквази... Я думал, что отец продаст его. Он ведь был воспитан в качестве домашнего негра, и за него дали бы много денег. И я всегда утешался тем, что домашним неграм жилось неплохо. Но послать его на плантацию... в возрасте десяти лет... Он, наверное, прошел через ужасные испытания, и это настоящее чудо, что он вообще выжил. Только я в этом не виноват, Нора! Я так же плакал и кричал, как и он. Но я не виноват в том, что кожа у меня другого цвета. Я не несу вины за решение моего отца. И я клянусь Богом, Нора, с тех пор, как я снова здесь, с тех пор, как я увидел рубцы на его спине, с тех пор, как он обращается со мной, словно... с врагом... я каждый день думаю о том, что бы я мог сделать, чем бы я мог ему помочь.

Он закрыл лицо руками.

Нора, не в силах ничего с собой поделать, подошла к нему и обняла его.

— А я ведь тоже думала, что ты...

Дуг притянул ее к себе.

— Но ты мне веришь? — тихо спросил он.

Нора кивнула. Конечно, она поверила ему и теперь тоже боролась с чувством вины. Она совершенно неправильно истолковала рассказ Маану и ее ненависть.

— Ты был еще ребенком, Дуг, прекрати упрекать себя. На тебе нет никакой вины. Это проклятая система виновата, это рабство. И...

«И Элиас», — подумала она. У Норы не было никаких угрызений совести по отношению к мужу, и, в порядке исключения, она даже не вспомнила о Саймоне, когда в следующее мгновение позволила Дугу нежно поцеловать себя.

Глава 3

И если бы рассерженные духи действительно умели вызывать ураган, как верил Квадво, тогда Аквази собственноручно освободил бы кого-то из них, когда увидел Дуга и Нору в тесных объятиях друг друга.

Молодые люди не обращали внимания на группу лесорубов, которые работали в лесу вблизи дороги, ведущей к морю, занимаясь рубкой и распилкой двух старых красных деревьев. Элиас Фортнэм пришел к выводу, что они не выдержат ближайшего летнего урагана, и подумал, что лучше продать дерево, пока оно хоть чего-то стоит. Аквази входил в группу рабов, которые должны были выполнить это задание, и сидел в кроне дерева, спиливая там самые крепкие сучья, до того как ствол будет свален вниз. Он прекрасно видел влюбленную пару, и в душе у него зародилась такая ненависть к старому другу-сопернику, что ураган по сравнению с ней показался бы просто милым. Ни один дуппи, ни один бог и ни один дух не могли бы остаться безучастными к такой бешено кипящей ярости, но, как всегда, силы небесные держались в стороне от человеческих страстей. С неба не ударили смертоносные молнии, и земля не разверзлась, чтобы поглотить соперника Аквази.

И лишь надсмотрщик отреагировал на то, что Аквази внезапно словно окаменел. Он заорал на раба и велел ему немедленно продолжать работу. Аквази так, в конце концов, и сделал. Но в его фантазии пила врезалась не в ветви красного дерева, а в плоть и кости человека, которого он когда-то считал своим другом...

Первый порыв ветра Нора Фортнэм почувствовала в воскресное утро, когда, скучая, сидела рядом с Рут Стивенс и слушала проповедь ее мужа. Надсмотрщики и плантаторы по традиции посещали час молитвы, которую проповедник читал для рабов, — именно так, словно перед Богом и Иисусом Христом все были равны. Однако надсмотрщики, скорее всего, просто следили за тем, чтобы все черные были на месте, — присутствие на богослужении было обязательным. А рабовладельцы, как Элиас Фортнэм, внимательно слушали, что проповедует священник. Ведь в христианских общинах действительно наблюдались устремления сделать черных и белых равными, другими словами, запретить рабовладение. Проповеди нередко звучали как подстрекательство, но со стороны Стивенса такого можно было не опасаться.