Патриарх Тихон - Михаил Вострышев

Спокойная и плодотворная работа по церковным делам возможна только тогда, когда и на местах (в провинциях по епархиям) будет обеспечено свободное существование церковных учреждений во главе с православными епископами.

По ходатайству верующих я посылаю на места православных архиереев для управления православной паствой и для удовлетворения религиозных потребностей и нужд паствы. Назначаемые мною и посылаемые епископы или арестовываются, или высылаются обратно, причем на местах власть запрещает им и служение, и управление верующими только потому, что они «тихоновцы», т. е. признают законным главою Православной Русской Церкви меня, как патриарха.

Между прочим, обновленческим архиереям предоставлена возможность свободно и жить по епархиям, и собирать съезды. Я просил бы и на это обратить внимание. Не в интересах государства и не в интересах мирной церковной жизни лишать возможности народ иметь желанных для них церковных руководителей.

В связи с так называемым обновленческим движением в административном порядке высланы по разным отдельным местам православные архиереи, имевшие общение со мной, как с законным и каноническим главою всей Православной Русской Церкви. Многие из этих преосвященных в довольно преклонном возрасте и находятся в тяжелых условиях. А между прочим, за ними ничего нет контрреволюционного, за что можно бы, по закону, подвергать их административной высылке. Я просил бы дела о высланных в административном порядке архиереях и священниках пересмотреть и принять меры к их освобождению. Список архиереев при сем прилагается».

21 июня/4 июля патриарх читал акафист в Донском монастыре, на следующий день там же служил всенощную, 23-го — литургию в Сретенском монастыре, 24-го — всенощную в церкви Николо-Ваганьково, 25-го — литургию в церкви Иоанна Предтечи на Пресне, панихиду на Ваганьковском кладбище по архидиакону Розову, всенощную в церкви Спаса на Сенной, 26-го — литургию в Тихвинской церкви в Лужниках, 27-го — всенощную на Валаамском подворье, 28-го — литургию на Валаамском подворье и всенощную в Донском монастыре, 29-го — литургию в церкви Петра и Павла в Лефортове…

И так день за днем патриарх в простенькой рясе на известной всей Москве пролетке катил из конца в конец города к своей многочисленной пастве, которая в самые трудные для него дни не изменила своему архипастырю. Повсюду его ждали с нетерпением…

«Храм, коридоры и паперть его, и весь монастырский двор были усеяны народом… Так как в церковь попала только незначительная часть верующих, то по окончании обедни Тихон в течение нескольких часов благословлял верующих».

«От патриарших покоев до лестницы в собор стоял народ, он вытянулся в две шеренги, образовав живую улицу. Сейчас по этой дороге, среди этого множества людей пройдет патриарх. Дорога устлана сеном, пахнет мятой. Вот и процессия. Впереди идет иподиакон с крестом, вслед за ним несут подсвечник с горящей свечой, затем следуют иподиаконы с трикирием и дикирием. Вот и патриарх… Собор был переполнен молящимися».

«В большом соборе Николо-Угрешского монастыря торжественную литургию совершал Святейший патриарх Тихон в сослужении множества епископов. Весь обширный монастырь был заполнен богомольцами, прибывшими не только из окрестных сел и деревень, но — в большом количестве — из Москвы… Во дворе монастыря, по выходе Святейшего из собора, к нему подвели сопротивлявшуюся кликушу, выкрикивающую непонятные слова. Но несколько человек, невзирая на ее сопротивление, все-таки подвели ее к патриарху, который еще издали, слыша крики и вопли, поглядывал на нее с состраданием. Он благословил ее, положив свою руку ей на голову, причем сказал несколько успокоительных (как всем показалось) слов, расслышать и понять которые среди общей суматохи и криков было невозможно… Она сейчас же как-то осела, смолкла, перестала корчиться, а затем, отойдя немного, уселась в сторонке — бледная и изможденная. Она тихо плакала, утирая и размазывая слезы концом головного платка, сбившегося на затылок».

«Последний именинный день Святейшего в 1924 году ознаменовался приездом американской делегации. Помолившись за литургией и молебном святителю Тихону Воронежскому, которые патриарх отслужил сам, американцы тут же, в переполненном молящимися Донском соборе, обратились к нему с прочувственной речью, указывая на ту любовь, которую в течение своего девятилетнего святительства в Америке он стяжал не только среди своей русской паствы, но и у самих американцев. Опустившись перед патриархом на колени, они вручили ему от имени всех его почитателей-американцев золотую митру, усыпанную бриллиантами, и облачение».

«За Земляным Валом, на открытом месте — большой и высокий храм святого Никиты-мученика, широко окруженный каменной оградой. На синеве неба отчетливо выделяются главы, ярким золотом блестят кресты. Народ занял весь церковный двор и прилегающие к нему переулки и улицы. Движение на них почти остановилось, и только трамваи проходят, осторожно замедляя ход. У церковных ворот стоят торговки с корзинами цветов. Женщин и детей, их раскупающих, пропускают вперед, и они становятся по обе стороны пути от ворот до храма. Но вот начался уже колокольный звон. Ликующий, несется он ввысь, в прозрачную небесную лазурь… Подъезжает патриарх на своем неизменном извозчике. Ему под ноги бросают цветы. Точно сотканный любовью народной ковер, стелются они перед ним. А он идет смиренно, замедляя шаги, радостно и любовно осеняя всех своей благословляющей рукой».

«Говорят, что в храме Христа Спасителя в самое Рождество, отпразднованное там по новому стилю, было не более трехсот человек[97], а вот я был на престольном празднике в храме Василия Кесарийского на Тверской, где служил всенощную патриарх (1 ян. ст. ст. память св. Василия), так там было не менее 5000 человек, да столько же не вошло в храм за переполнением его. И что примечательно: трещал морозище, градусов 16, а ведь не все же 10000 живут поблизости от храма. Многие, значит, пришли или приехали издалека. Теперь попусту не разъездишься».

…И потекли епископы и священники, изменившие в тяжелую годину своему пастырю, в скромную патриаршую келию. Святейший Тихон не оттолкнул кающихся, но и не прощал всех гуртом. Он заставлял вчерашних обновленцев перед лицом прихода каяться всенародно. Потом церковь освящалась кем-нибудь из архиереев и считалась отторгнутой от «Живой церкви».

…Лишенный моментом покаяния и архиерейской мантии, и клобука, и панагии, и креста, стоит на амвоне митрополит Владимирский и Шуйский Сергий, выдающийся богослов и канонист, по примеру которого сотни епископов и священников признали обновленцев. Низко кланяется Святейшему Тихону; в сознании своего уничижения и признанной вины приносит дрожащим от волнения голосом покаяние. Он припадает до пола и в сопровождении патриарших иподиаконов и архидиаконов сходит с солеи. Снова земной поклон. Постепенно ему вручаются из рук Святейшего панагия с крестом, белый клобук, мантия и посох. Патриарх, смотревший до сих пор на митрополита со строгой скорбью, улыбнулся, с ласковой шутливостью взял раскаявшегося владыку за бороду и, покачав головой, сказал: «И ты, старый, от меня откололся». Тут оба старика не выдержали, заплакали и обнялись. Прерванное чином покаяния чтение часов возобновилось. Митрополит Сергий соучаствует в сослужении с патриархом Тихоном за Божественной литургией.