Биография отца Бешеного - Виктор Доценко

- А это кто? - спросил Полковник, кивнув в мою сторону. - Что-то не вижу нашивок...

Замполит что-то тихо ответил, потом повернулся ко мне и представил:

- Журналист из Москвы, Иван Сидоров!

- А меня зовут Федор Федорович! - Он тоже назвался другим именем. Земляк, значит, - улыбнулся полковник. - Вечером, если хотите, поговорим!

- Спасибо, с большим удовольствием! - воскликнул я.

Полковник не обманул и около девяти часов вечера вошел ко мне в комнатку с потертым портфелем в руке.

- Ну, как, удается собирать материал? - участливо спросил он, доставая из портфеля бутылку армянского коньяка, лимон и банку крабов.

- Как же, соберешь здесь материал... - уныло протянул я и сообщил, что еще ни разу не выходил за территорию части.

Я немного лукавил. Где-то за неделю до его приезда, воспользовавшись тем, что командование части отсутствовало, "наехал", потрясая документами, на дежурного офицера, и тот, поколебавшись, согласился отпустить меня с патрульной группой, посчитав, вероятно, что в дневное время, да еще на "спокойном участке", мне ничего не грозит.

В патруле из пяти человек, возглавляемом угрюмым старшим сержантом (угрюмым, похоже, оттого, что ему навязали какого-то штатского, за которым только и следи), я шел в самой середине, стараясь не быть помехой и выполнять любые приказания быстро и четко. Пару часов все было спокойно. Мы прошли несколько километров под палящим солнцем, радуясь, когда оказывались в тени скал. Дойдя до определенной высоты, остановились понаблюдать за дорогой, серпантином вилявшей среди гор. Все казалось пустынным и скучным. Неожиданно я заметил небольшую легковую машину, довольно медленно двигавшуюся по дороге.

- Господи, хоть одна живая душа! - обрадовался я.

Но обратил внимание, как старший сержант нахмурился и сосредоточенно бросил ребятам:

- Сержант Ильин со мной, остальным занять выгодную позицию и быть наготове: действовать по обстановке! - повернулся ко мне и чуть грубовато сказал: - А тебе, журналист, сидеть тихо и не высовываться! Понял?

- Есть не высовываться! - усмехнулся я, не понимая, чем так встревожен старший сержант, но решил пошире раскрыть глаза и уши.

Старший сержант и сержант Ильин быстро и уверенно спустились к дороге, до которой было метров тридцать. На том участке, куда они спустились, дорога резко поворачивала, и увидеть их можно было, только подъехав вплотную. Старший сержант укрылся за огромным камнем, а Ильин вышел на дорогу, держа автомат наготове. Появилась машина. Сержант поднял руку, и водитель стал снижать скорость. Когда до сержанта оставалось метра три, машина вдруг резко газанула, и если бы не реакция Ильина, отскочившего в сторону, быть ему под машиной.

Старший сержант дал длинную очередь, и автомобиль, резко свернув в сторону горы, проехал несколько метров по склону, заглох и медленно скатился обратно на дорогу. Ругаясь на чем свет стоит, сержант приказал всем выйти из машины, подкрепляя слова стуком приклада автомата по капоту. В машине было трое: за рулем парень лет тридцати, он был убит. Придерживая левой рукой правую руку, с трудом вылезла из машины довольно молодая женщина-афганка: она была ранена в плечо. С ненавистью глядя на сержанта, подняла левую руку - правая висела плетью. С заднего сиденья вылез старик афганец. Одной рукой он придерживал другую: видно, его тоже задело.

В тот момент у меня даже промелькнуло, что это афган-ская семья.

- Осмотри машину! - приказал старший сержант.

Сержант открыл багажник: забит продовольствием, осмотрев салон, нашел в бардачке толстую пачку долларов.

- Только продовольствие и деньги, товарищ командир! - доложил он.

- Клумба! Клумба! Я Колючка! Я Колючка! Прием! - достав рацию, начал вызывать старший сержант.

- Колючка! Колючка! Клумба слушает! Прием! - отозвался голос из рации.

- Встретил трех знакомых в коробушке... Один уснул, двое плохо себя чувствуют... Прием!

- Колючка! Клумба слушает! Знакомых проводить с почетом!.. Прием!

- Клумба, вас понял: проводить с почетом! Прием!

- Ждем! Отбой!..

- Слышал, сержант?

- Слышал! - зло ответил тот и повернулся к афганцам. - В машину, быстро! крикнул он, указывая автоматом.

Молодая афганка вдруг принялась плевать в его сторону.

- В машину... твою мать! - рявкнул сержант, передергивая затвор автомата.

Глядя с ненавистью, старик полез спиной на свое сиденье, афганка тоже подчинилась.

- Может, отпустим, товарищ командир? - неуверенно проговорил вдруг Ильин, поворачиваясь к старшему сержанту.

И буквально в тот же миг старший сержант дал короткую очередь в сторону Ильина. Тот испуганно дернулся и мгновенно побелел как снег, а из задней дверцы машины на пыльную дорогу вывалился старик афганец: в его руках был израильский "узи", из которого он так и не успел выстрелить.

- Вот сука! - выкрикнул сержант и со злостью пнул безжизненное тело старика. - В спину мне хотел, падаль!

Старший сержант как ни в чем не бывало подошел к машине, посмотрел на убитого водителя, потом на афганку: очередь задела и ее, прошив грудь, вздохнул тяжело:

- Помоги, сержант! - попросил он, уперевшись в переднюю дверцу машины.

Машина полетела в пропасть, а через минуту прогремел внушительный взрыв.

- Видно, там не только продовольствие было... - спокойно заметил старший сержант.

Этот случай заставил меня всерьез задуматься. Мои спутники, провоевав чуть более полугода, уже постигли азбуку афганской войны. Позднее я узнал, что для старшего сержанта афганская война не была первой...

Этот случай, свидетелем которого я был, вошел в мой первый роман "Срок для Бешеного"...

Мы выпили с Полковником, поговорили о Москве. Снова выпили, и я напросился к нему в компанию на завтра. Уговаривать пришлось долго, пока не прикончили и вторую бутылку, которую он специально привез для своего коллеги.

- Ладно, Бог с тобой: возьму, но учти: ослушаешься - сам пристрелю! вполне серьезно заметил он.

Рано утром на двадцать третий день моего пребывания в Афгане я забрался в боевой вертолет. Кроме Полковника и меня, там были пилот и бортинженер, по совместительству и стрелок. Благополучно взлетели и примерно через час оказались в горах Кандагара. Ничто не предвещало трагедии: мы о чем-то разговаривали, помнится, даже шутили. Неожиданно послышались какие-то удары по корпусу вертолета, и я не сразу сообразил, что по нам стреляют из пулемета. Вертолет дернулся: видно, зацепило пилота, я встал, чтобы помочь ему, и, вероятно, это спасло мне жизнь. Через мгновение увидел, как лицом вниз упал бортинженер, а меня, словно ломом, ударило в живот. Помнится, даже подумал: чего это Полковник дерется, и... потерял сознание.

Пришел в себя на земле. Как мы сели? Пилот неподвижно лежал у подбитого вертолета рядом с убитым бортинженером.

- Клумба! Клумба! Я Тюльпан! Я Тюльпан! Прием! - услышал я голос Полковника.

- Тюльпан! Тюльпан! Я Клумба! Я Клумба! Прием!

- Пошлите "вертушку" в квадрат...

Больше я ничего не услышал: снова потерял сознание. Следующий раз пришел в себя, когда рядом шумели винты другого вертолета и словно откуда-то с небес слышался голос Полковника:

- Посмотрите: он, кажется, еще жив... - И через мгновение кто-то подхватил меня на руки и понес, а я вновь потерялся...

Не буду описывать свое исцеление: ничего запоминающегося, замечу лишь, что хирург, сделавший мне операцию, сказал:

- Ты, парень, видно, в рубашке родился: чуть выше - и...

Двадцать три дня... Много это или мало?.. За эти дни я даже не успел толком запомнить свою фамилию и имя: Иван Петрович, Петр Михайлович, Сидоров, а может, Петров: важно ли это? Для меня - нет! Потом пытался разыскать Полковника, спасшего мне жизнь: не прикажи он проверить, жив ли я, остался бы на том плато в горах Кандагара, как остались тысячи наших парней, как остались тот пилот и тот бортинженер...

Мир праху их, сложивших голову на чужой земле!..

Двадцати трех дней "моего Афгана" мне наверняка хватит на всю оставшуюся жизнь. До сих пор иногда снятся светящиеся ненавистью глаза той афганки и изуродованное лицо хирурга. Как бы хотелось стереть эти кошмарные видения из своей памяти, но... Вполне возможно, что эти впечатления, полученные мною не только в Афгане, а также печально-трагический опыт тюрьмы придают мне силы, заставляют писать мои романы... Оставшись в живых, я словно в долгу перед тысячами захороненных в чужой земле, чьи могилы так и остались безымянными. Пусть мои романы, главным героем которых я сознательно сделал бывшего афганца, и станут МОЕЙ ПАМЯТЬЮ обо всех погибших в Афганистане и других горячих точках нашей планеты.

Работая над этой книгой, на презентации Ассоциации ветеранов всех локальных войн "Армада", я познакомился с Игуменом Киприаном, прозванном в Афганистане Пересветом. Это единственный в стране священник, имеющий личную печать войскового священника. За свое пребывание в Афганистане он лично отпел не одну тысячу наших военно-служащих. Господи, как же тяжело носить все имена в сердце своем...