Прямо сейчас - Сергей Нагаев

– …Прямой эфир пойдет по двум главным телеканалам и в интернете, – торжественно сообщал Микулову верткий режиссер. – И плюс – на больших экранах, которые установлены на Красной площади: на ГУМе, на Историческом музее…

– Да уймись ты, – перебил его Микулов. – Лучше скажи, ты готов начинать?

Режиссер взялся за камеру, посмотрел, правильно ли выставлена рамка кадра, и, угрюмо ответив, что готов, запустил трансляцию.

В этот момент в кабинет – через его обычную дверь из приемной – вошли два телохранителя белорусского президента. Уверенный, что видеокамера еще не включена, Микулов сказал им:

– Смотрите мне, будьте начеку. Если сюда прорвется Паутов, пристрелите его, как собаку. Потом все на террористов свалим. Правильно говорил Чернега, кто победит, тот и напишет историю.

Толпа на Красной площади, смотревшая на огромные экраны и ставшая благодаря трансляции из президентского кабинета многоглазым свидетелем этой сцены, охнула.

Алексей (через щель потайной дверцы) и боец в черном шлеме (через щель люка в полу) видели тем временем то, что не показывала видеокамера – как микуловские телохранители, подчиняясь его приказу, встали на страже у основных дверей, достали из своих кобур пистолеты и передернули затворы.

Микулов приготовился к прямому включению – приосанился, лицо его приняло выражение суровой справедливости, на чело легла тень озабоченности за судьбы страны.

– Ну, так чего молчишь, – сказал Микулов режиссеру, – ты уже готов?

…Алексей снова прикрыл дверь и сказал Паутову:

– Я готов.

…Первый боец в черном шлеме подобрался под люком в каменном колодце, напружинился перед броском и тихо доложил в свой, прикрепленный к шлему микрофон:

– Первый готов.

Второй боец в шлеме, стоявший в том же колодце на скобах-ступеньках ниже первого, доложил в свой микрофон:

– Второй готов.

…Вслед за бойцами доложили и снайперы с Колокольни Ивана Великого:

– Третий готов. Четвертый готов.

…А верткий режиссер на вопрос Микулова о готовности снимать ничего ему не ответил, только жестом дал знать, что можно говорить в камеру.

– Дорогие соотечественники, граждане объединенной России и Беларуси, – начал Микулов. – В этот трудный для нашей родины час я, как и все вы, надеюсь, что террористы, коварно проникшие и в нашу армию, и в службы безопасности, не смогут причинить вреда моему коллеге, товарищу, брату – президенту Владимиру Ивановичу Паутову…

– Вперед, – скомандовал Паутов.

Алексей ворвался в кабинет. Первым выстрелом он уложил одного из телохранителей, стоявших у главной двери, но второй выстрел оказался не столь удачным, потому что другой телохранитель успел сделать шаг в сторону и пуля лишь ранила его в левое плечо, а он, падая, в ответ открыл огонь и попал точно в грудь Алексею. Алексея откинуло к стене, он рухнул.

Микулов вскочил с кресла и обернулся. Он увидел лежащего у стены Алексея, а рядом – стоящего на пороге потайной дверцы Паутова. В кабинет из приемной вбежали еще четыре телохранителя Микулова, и он, смутившийся было под тяжелым взглядом своего соперника, расправил плечи, жестом поднятой руки приказал телохранителям ничего не предпринимать и с торжествующей улыбкой посмотрел на Паутова.

Невольная растерянность в первые мгновения после перестрелки не помешала Микулову сообразить, что видеокамера, направленная как раз на него и на Паутова, продолжает вести съемку, и с наигранным воодушевлением сказал:

– Как я рад, что ты цел. Оказывается, даже в твою резиденцию пробрались террористы. Хорошо, что у тебя был телохранитель. Надеюсь, на этом уже все закончится. Хотя после всего этого я уже не могу с уверенностью о чем-то таком утверждать.

Затем, обернувшись лицом к камере (и, соответственно, к режиссеру), добавил:

– Ладно, друзья, давайте пока прекратим мое обращение к народу. Мы с Владимиром Ивановичем переведем дух, а потом минут через несколько продолжим обращение вместе.

Режиссер выключил камеру и отошел от нее в сторону.

– Ну что же ты, Володя, так скромно встал? – сказал Микулов – Проходи.

Паутов вошел наконец в свой кабинет.

– А кто-то там еще есть с тобой? – сказал Микулов и дал знак своим телохранителям проверить. Два бойца с пистолетами наготове подскочили к тайной дверце, один из них осторожно заглянул в проем и сказал:

– Заходим – и сразу лицом к стене, руки за голову.

В кабинет прошли и встали у стены, на которую указал телохранитель, Дэниел Дрейк, который пока поднимался по лестнице, снова нацепил себе на правое ухо миниатюрную видеокамеру и включил ее, за ним – Ольга, Данила, Ксения, Виктор и писатель Кутыкин.

– Ну-ка, пусть повернутся лицом сюда, – сказал Микулов телохранителям, – поглядим, что это у нас за группа поддержки… О, тут у нас американский шпион, – Микулов улыбнулся Дэниелу Дрейку. – Отлично. Значит, когда вы все станете трупами, через пять минут, у нас будет официальная версия про международный заговор и про Америку, тайно поддерживающую террористов в России.

– С тобой, Володя, мы в последнюю очередь разберемся, – сквозь зубы сказал Микулов Паутову и стал осматривать остальных стоящих у стены. На Кутыкине он задержал взгляд.

– Еще тут у нас знаменитый писатель, – Микулов приветственно кивнул Кутыкину. – Это будет большая потеря для русской литературы. Ай-я-яй, жаль. Всех вас жаль, но извините, свидетели нам тут не нужны.

Писатель был растерян и напуган, но едва его взгляд сам собой наткнулся на накрытый стол в противоположном углу кабинета, у которого еще недавно сам Микулов, погружаясь в отчаяние, выпивая и закусывая, принимал доклады Чернеги, – вернее, едва взгляд Кутыкина наткнулся не на весь стол, а на хрустальный графин посреди него, он мечтательно осклабился.

– О, господи, ну конечно. Как же без последнего желания? – сказал Микулов, проследив за направлением взгляда писателя. – Налейте человеку перед смертью.

Один из телохранителей налил рюмку водки для Кутыкина.

– Кто еще хочет выпить? – продолжал паясничать Микулов. – Никто? А традиционную предрасстрельную сигарету?

– Я хочу покурить, – сказала Ольга.

– Я тоже, – сказал Виктор.

– И я бы покурила, – сказала Ксения; от страха она крепче сжала руку Данилы, потому что в этот момент телохранитель, который стоял напротив шеренги пленников и плавно наводил дуло пистолета по очереди на каждого из них, нацелился на нее.

– Пожалуйста. Всем сигареты, – скомандовал Микулов, щелкнув пальцами телохранителю, как официанту. Микулов был само радушие.

– А я бы выпил кофе, – брякнул Данила.

– Может, лучше чаю? – спросил Микулов; похоже, его очень забавляла роль гостеприимного хозяина, которую он неожиданно для себя стал исполнять перед приговоренными к расстрелу. – Я вот, например, люблю чай с малиновым вареньем.

– Нет, мне кофе. Без сахара, без сливок, без ничего, – надо сказать, что, вообще-то, Данила всегда предпочитал капучино с сахаром, но сейчас, когда рядом была Ксения, он подумал, что отныне будет пить чистый кофе. Без отвлекающих от основного вкуса добавок.

– Давайте лучше чаю, – не терпящим возражений тоном предложил Микулов, и было видно, что он почему-то решил непременно настоять на своем, из принципа. – Я даже сам для вас налью.

Он и впрямь направился к столу, на котором был, в том числе, и большой электрический самовар, а рядом, на подносе, несколько чашек.

Паутов все это время молчал. Его постоянно держал на мушке один из охранников Микулова. Помалкивал и Дэниел Дрейк, он снимал происходящее прикрепленной к уху камерой, которая передавала трансляцию в съемочный автобус, стоявший на Красной площади, а уж из автобуса изображение передавалось напрямую в интернет. Крепеж и камера были телесного цвета и сливались с ухом «агента 707», и только с близи можно было их приметить, словом, он не был заинтересован обращать на себя внимание. К тому же Дэниел Дрейк ни бельмеса не понимал по-русски и не знал, что его вместе с остальными провожатыми Паутова не просто взяли в плен или в заложники, а уже приговорили.

– Чаю, чаю, – сказал Микулов, наливая заварку, испытующе сверля глазами Данилу.

Данила молчал.

– Это большая честь, – сказал Микулов, – если сам президент предлагает что-то своими руками сделать для кого-нибудь.

– А мне еще водки можно, – вставил писатель Кутыкин. – Будьте любезны.

– Афтару хочется нажраться йаду, как всегда, – тихо съязвила Ольга.

– Ну, ребята, я же вам не бармен, в конце концов, – сказал Микулов почти добродушно. Он поставил предназначавшуюся Даниле чашку под краник и открыл его, из самовара полился кипяток. Судя по всему, Микулов был доволен, что заставил Данилу считаться со своим, пусть и вздорным, мнением, пусть и в нечестной игре под дулами пистолетов.