Самурай - Ирина Оловянная

— Профессор!

— Все в порядке?

— Я-то уже дома, а вы как?

— Ну так и я звоню не с того света. Я тут еще немного повоюю…

— Понятно, — перебил я его. — Будь умницей, слушайся синьора Соргоно и не лезь на рожон!

— Ну вот, ты сам все прекрасно понимаешь, — насмешливо заметил проф.

— Ладно, — вздохнул я. — Тем более надо две недели пропусков догонять.

— Вот-вот, что бы я делал, если бы ты не учился?

— Воевали бы поменьше!

— Ладно, не переживай. Скоро все наладится. Счастливо!

— До свидания.

Ну вот. Раньше такого не случалось: я куда-нибудь уезжал, а проф ждал меня дома. Вообще дом — это место, где он меня ждет. И там, на Южном, идет война. Его могут ранить или даже убить. Опять я распсиховался, он бы приказал немедленно прекратить. Тем более дел у меня невпроворот. Страдать некогда.

В пятницу в деканате физфака мне вежливо объяснили, что я первый кандидат на вылет из университета. Я ехидно попросил дождаться сессии, мотивировав это тем, что я еще не умер.

Вернувшись домой, я отменил все радости жизни, проще говоря, позвонил Ларисе и друзьям и предупредил, что им не стоит рассчитывать на мое общество по крайней мере неделю. Бедный Виктор, чтобы не скучать, взялся за изучение истории. Правильно, давно пора. А я долбил гранит науки: услышать те же речи еще и на математическом факультете — это уж слишком.

Речи я все равно услышал: в понедельник синьор Брессаноне мягко, но прозрачно намекнул, что функциональный анализ — наука сложная и требующая регулярных занятий. Плохо он меня знает, сказал он это перед лекцией, а после ему пришлось признать, что окрестности Мачераты не повредили моим умственным способностям. Одно дело сделано.

Наступление наших войск на Южном континенте застопорилось, и я решил, что скоро будет заключен мир, но примерно треть территории Кремоны мы оккупировали. И отхватили пол-острова Мареттимо, того самого, который я упоминал в разговоре с Коллеферро. Граница у них там на замке, мы выясняли, и лейтенант Веррес оттуда. Между прочим, отлично! Родители Верреса смогут увидеть своего воскресшего из мертвых сына.

Каждый вечер я звонил Гвидо и интересовался его делами. Его выпустят из госпиталя в конце недели, чтобы он мог отпраздновать Новый год, а потом опять положат на регенерацию.

Приглашения в резиденцию Кальтаниссетта на всю компанию мне даже не пришлось просить. Синьор Мигель, уже отхвативший зону Кремоны на Северном и поэтому благополучно вернувшийся домой, сам написал мне вежливое письмо, приглашающее меня, во-первых, на ежегодную церемонию памяти павших, во-вторых, на церемонию награждения орденами и медалями и, в-третьих, на ежегодный прием по случаю Нового года, специально отметив, что такие же приглашения посланы и всем моим приятелям, по списку.

Свое физико-математическое отставание я разгреб к четвергу.

А вечером с Южного континента наконец прилетел проф. Живой и здоровый, только очень уставший. Почему я не могу броситься ему на шею? Я подавил первое движение души и подошел к нему вплотную, чтобы он мог меня обнять. Раньше надо было на шею кидаться, теперь я стал слишком длинным.

Проф сухо поцеловал сестру в щечку, пожал руки всем встречающим и, обняв меня за плечи, пошел к дому.

— И сколько раз вы слазали на рожон? — поинтересовался я.

— Э-э, нет, я все делаю правильно. А вот ты… — Проф слегка улыбнулся.

— Ага, ну конечно, по определению, — ехидно парировал я.

Проф покачал головой:

— У тебя потери.

Я опустил голову.

— Это случается, — добавил он уже серьезно, — но это твой промах. А завтра ты услышишь имена всех моих промахов за прошлый год.

— Угу, я понял, — вздохнул я.

— Нет, ты еще не понял, ты поймешь завтра, — возразил проф. — Когда я посмотрю в глаза каждой женщине, сын, муж или брат которой погиб, потому что я недостаточно хорош.

— Нам неделю назад звонил отец Гвидо, хотел вам на меня пожаловаться, ну потому что Гвидо ранили, так синьор Соргоно сказал ему нечто прямо противоположное. И тогда я решил, что это очень мудро.

— И что же он сказал?

Я пересказал ему диалог между синьорами Монкалиери и Соргоно.

— И что же тут противоположного? — удивился проф.

— Э-ээ… — Я не нашелся, что ответить.

— Подумай, — предложил проф.

Я кивнул.

Что тут думать, все понятно. Мои солдаты — добровольцы, это так (как хорошо, что я не кремонский офицер), то есть они сознательно выбрали риск. Именно это имел в виду синьор Соргоно. Но меня это не касается: если человек хочет на тот свет, он просто берет маленький бластер и стреляет себе в голову. Поэтому отвечаю я за них, как если бы они не были добровольцами. А отвечать за мобилизованных вообще невозможно — проще умереть.

Наутро в пятницу шел дождь. Получив мои заверения, что я отлично доберусь сам, проф, как-то разом постаревший, уехал в резиденцию. На воинское кладбище я решил ехать на элемобиле: сегодня будет слишком много народу, Феррари будет не припарковать. По дороге я прихватил Алекса и Лео.

На кладбище было очень много людей, но стояла мертвая тишина. У меня от нее даже зазвенело в ушах, и я почти не воспринимал то, что говорили сначала синьор Кальтаниссетта, а потом проф.

Всех погибших обязательно награждают «Золотыми Ястребами». Обязательно сам главком. Поэтому проф действительно посмотрел в глаза каждой женщине, которой он отдавал награду ее погибшего сына, мужа или брата.

Я почувствовал, как ему сейчас тяжело и больно. Но это обязательно, это будет одним из условий, при которых моя сторона остается моей. Даже если там, на трибуне, буду стоять я сам и если это мое сердце будет останавливаться от боли. Склоненные знамена из золотистого шелка с летящими ястребами впервые не казались мне просто красивыми тряпками.

Глава 46

В субботу нас наградили сразу за оборону Джильо-Кастелло «Золотыми Ястребами» (я поежился: по-моему, меня перехвалили) и за партизанскую войну под Мачератой — медалями «За храбрость». Это адекватно.

— Лео, — поинтересовался я, — а твой отец не будет против?

— Не-а, он смирился, еще когда мы вернулись с Джильо. И вообще он как-то стал спокойнее ко всему этому относиться: больше не думает, что за границами зоны Джела мрак и варварство.

Когда мы вернулись домой, проф открыл сейф и отдал мне довольно большую коробку.

— Это твои награды за тайные операции. Носить сможешь, когда они будут теряться среди остальных.

— Понятно, — ухмыльнулся я.

— Вообще-то я собирался отдать это, когда тебе исполнится шестнадцать, но я думаю, ты и так не проболтаешься и хвастаться не будешь.