Новая любовь Розамунды - Бертрис Смолл

— Это слишком щедрое предложение, — в нерешительности проговорила Розамунда.

— Это мой подарок на двенадцатую ночь, девочка моя! — ответил Том с довольной улыбкой. — В то время как ты боролась за существование, я бесцельно прожигал жизнь. В конце концов мое существование стало казаться мне невыносимо скучным и бесцельным. После смерти сестры у меня не оставалось близких, пока ты не вошла в мою жизнь. И я снова получил возможность развлекаться. Я нашел новую цель. У меня появилась новая семья. И мы вместе создадим наше предприятие, Розамунда. А теперь скорее поблагодари меня и скажи, что согласна.

Розамунда не выдержала и рассмеялась:

— Спасибо тебе, Том! Я согласна. Фрайарсгейтская шерсть действительно намного качественнее всего, что мне довелось увидеть во Франции. И я уверена, что на нее будет большой спрос. Мы завоюем рынок!

— А чтобы сразу установить высокую цену, сначала мы будем выставлять на продажу лишь небольшие партии этой шерсти. — Том лукаво ухмыльнулся: — Черт побери! Во мне снова заговорила купеческая жилка! Представляешь, что было бы с королем и его придворными, доведись им услышать от лорда Кембриджа такие меркантильные речи? — Заметно было, что Том ужасно доволен собой. — Но с другой стороны, я никогда не мог похвастаться чистой голубой кровью! — И он снова ухмыльнулся.

— Мне и самой удивительно, что ты все-таки решил обосноваться у нас в Камбрии, — сказала Розамунда. — Я помню, как ты впервые оказался здесь и сказал, что горы очень красивые, но в то же время тебе явно не хватает цивилизованного общества. А теперь ты сам перебрался сюда.

— Но тогда я еще не знал, что обрету здесь вторую семью, — оправдывался Том. — И мои прекрасные дома в Лондоне и Гринвиче по-прежнему ждут хозяина. Мы могли бы иногда останавливаться там, да и девочкам придет пора явиться ко двору. Они ж не могут просидеть всю жизнь здесь, думая, что Фрайарсгейт — это и есть весь мир.

— Когда ты собираешься начать восстановление Оттерли? — спросила Розамунда.

— Дом уже разобран, и место расчищено, но мы не можем начать стройку раньше весны. Пожалуй, я примусь за строительство после твоей свадьбы с графом.

— А как нам быть теперь с дядей Генри?

— Я еще осенью приказал построить для него небольшой, но удобный домик. Он поселился там с госпожой Доджер. Это экономка, которую я нанял специально для него. Двенадцатая ночь на исходе, кузина. И завтра дядя Генри вернется в свое гнездо. Самое время его отсюда удалить. Он слишком быстро освоился во Фрайарсгейте, и я заметил, что он стал задавать слишком много вопросов. Боюсь, что, несмотря на все свои жалобы на одиночество, он все еще поддерживает связь с Генри-младшим. А мне он как-то сказал, что не теряет надежды уберечь своего сыночка от дурной жизни, которая приведет к дурному концу. Розамунда кивнула:

— Не хватало еще, чтобы он вообразил, будто мог бы женить своего сыночка на одной из моих дочерей. Лучше я спалю Фрайарсгейт собственными руками, чем допущу подобное.

— Мы позаботимся о том, чтобы его мечты так и остались мечтами, — серьезным тоном проговорил Том.

— И все же я ничего не могу с собой поделать. Мне жаль его, — помолчав, призналась Розамунда. — Хотя в то же время я так и не простила его за то, как он обращался со мной в детстве. Я почти не помню своих родителей, но с того дня, как их не стало и в мою жизнь вошел дядя Генри, это были сплошные несчастья. Только замужем за Хью я смогла почувствовать себя в безопасности. Я бы хотела простить его и быть к нему милосердной, но не могу.

— Ну так и не старайся себя переломить, — посоветовал Том. — Эдмунду с Ричардом легко изображать из себя святых и призывать к милосердию, но ведь это не они в детстве натерпелись от Генри Болтона, а ты. Возможно, со временем обида притупится и ты тоже сумеешь его простить, но сейчас для этого еще рановато.

Розамунда поднесла к губам руку кузена и с чувством поцеловала.

— Ты такой мудрый, Том. И если ты благодарен мне, то я благодарна тебе вдвойне!

На следующий день для Генри приготовили удобный крытый возок, чтобы доставить обратно домой. Он покидал Фрайарсгейт с явной неохотой и напоследок задержался, медленно обведя зал взглядом. Уставившись на Филиппу, старик спросил:

— Стало быть, ей уже девять, племянница?

— Исполнится девять в апреле, — ответила Розамунда. — А что?

— Моему Генри пятнадцать лет. Самый подходящий возраст, чтобы жениться.

— Мой кузен опозорил себя, став вором. Вряд ли это можно считать подходящей партией для наследницы такого поместья, — сухо возразила Розамунда. Она сама проводила Генри до крыльца, и слуга помог ему забраться в возок.

— Это все потому, что у него больше нет крыши над головой и бедное его сердце разбито после того, как их бросила мать. Вот увидишь, племянница, немного удачи — и он снова станет парнем хоть куда! — упрямо бубнил свое Генри.

— Ну что ж, тогда я желаю ему удачи, — ответила Розамунда и добавила: — Но даже думать не смей о том, чтобы женить своего сына на одной из моих дочерей! Мои девочки выйдут замуж за благородных джентльменов. Богатство принесет им титулы.

— И ты готова отдать Фрайарсгейт каким-то чужакам? — взорвался Генри, не в силах больше таить свою черную злобу и зависть. — Эта земля испокон веков принадлежала Болтонам!

— Пока у Болтонов были сыновья, она принадлежала Болтонам, — пыталась урезонить его Розамунда. — Но у Болтонов больше нет сыновей, дядя!

— Есть мой сын! — рявкнул Генри.

— А ему не видать моей дочери как своих ушей, — резко ответила Розамунда и, похлопав старика по плечу, добавила: — Дядя, я действительно рада, что ты провел у нас Святки. Надеюсь, это пошло тебе на пользу. Ты заметно поправился за эти дни. А теперь в добрый путь, и да поможет тебе Бог.

Розамунда повернулась и поспешила обратно в дом. Она чувствовала, как закипает в груди ярость. Будь проклят и Генри Болтон, и его беспутное отродье! Неужели этот старик никогда не перестанет тянуть лапы к Фрайарсгейту? И Розамунда ответила себе: нет. Он не откажется от Фрайарсгейта, пока не испустит дух.

С гор пришла зима. Вершины вокруг озера белели снежными шапками, а само озеро покрылось льдом. Розамунда, Том и девочки одевались в самые теплые накидки и шапки и часами забавлялись на льду, скользя по его зеркальной поверхности. Второго февраля начался Великий пост, а в середине месяца появились первые ягнята. Пастухи едва успевали следить за окотом. Прошел слух, что в округе появились волки, а для них новорожденные ягнята всегда были легкой добычей.

— Загоняйте их на ночь в овчарни, — приказала пастухам Розамунда. — Я не хочу потерять ни одного ягненка.