Русалка - Кэролайн Черри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако это опять были вторичные мысли, которые следовало отбросить. Нет, сказал он сам себе, нет, нет и нет.
С наступлением темноты должны будут вернуться и призраки. А она намеревалась продолжать путь.
— Вешка, будь ты проклята!
Но по-прежнему было только лишь это слабое затухающее ощущение присутствия ее где-то впереди, будто под действием волшебства она уносилась от него, оставляя ему единственное направление — берег ручья.
Нет, в очередной раз сказал он себе. Это всего лишь еще один обман: это или Ивешка, или Черневог пытаются обескуражить его. Но он знал так же и то, что должен идти, идти не останавливаясь вдоль берега ручья, потому что был уверен: у нее есть сердце, даже если оно и находится у Черневога.
— Ивешка! — закричал он, и почувствовал, каким хриплым был его голос. — Наступает ночь! И что же ты собираешься делать? Хочешь оставить меня с этими разбойниками?
Он застыл на мгновенье, будто не мог вспомнить, куда следует направить свои ноги или в каком направлении они только что были направлены.
Затем вновь пришел в себя и с большим трудом смог вспомнить, почему находился здесь, в этом лесу, но где именно, и в каком направлении ему следовало идти, этого он не знал.
— Вешка!
Она только что была, вон там, а теперь вновь исчезла. Он же подумал… он подумал, что это и было то самое направление, в котором только что шел. И тогда он пошел, время от времени посасывая тыльную сторону ладони и раздумывая над тем, что само по себе это было угрожающим признаком.
— Вешка, — позвал он в отчаянии. В темнеющем лесу его голос прозвучал особенно слабо и одиноко, а боль в руке стала сильнее. — Вешка, ради Бога, сделай хоть что-нибудь. Я не переношу змей, Вешка, я, на самом деле, не переношу их…
Затем он почувствовал внутренний толчок, вынуждавший его остановиться и взглянуть налево. Встав ногами на огромный выпирающий из земли корень и ухватившись руками за согнутую ветку, он замер, с опасениями глядя на затененную деревьями воду.
— Это ты? — спросил он.
Он чувствовал, что это было. Он вновь ощущал слева легкое притягивающее напряжение, тогда как прямо перед собой не ощущал ничего.
— Вешка?
Она явно хотела, чтобы он спустился вниз, к самой воде.
— Разве ты не можешь, — спросил он, — хоть как-то показать мне, что это все-таки ты?
«Иди сюда», вот все, что он почувствовал в ответ. Он нащупал свой меч, продолжая думать о змеях, и наконец услышал, как она, хотя, скорее всего, это вообще не было похоже на звук голоса, заговорила:
— Петр, Петр, ты должен прислушиваться к моим словам, а не к моим желаниям. А теперь, уходи, возвращайся, уже слишком поздно… ах, Боже мой, тебе следовало бы оставаться с моим отцом…
Она притягивала, словно диковинная редкость. Нет, говорила она, но в тот же самый момент напряжение, исходящее от нее, постоянно повторяло: да. И от этого ему еще сильнее хотелось увидеть ее, так что он был готов спуститься вниз, к самому краю…
— Только… покажись мне хоть раз, — сказал он, продолжая стоять на месте. Он вдруг почувствовал холод и слабую дрожь во всем теле, а руки и ноги отказывались слушаться его. — Прямо оттуда, Вешка. Иначе как я поверю тебе.
— Не смотри на меня! Уходи! Пожалуйста, прошу тебя!
Что-то было с ней неладно, и он знал, что бы это могло быть. Сейчас он даже не представлял, что он должен был увидеть, если вообще можно было еще хоть что-то увидеть, кроме как нечто, похожее на то, что однажды было рядом с Ууламетсом: кости да речную траву…
— Вешка, я помогу тебе…
— Нет!
— Но послушай меня. — Дрожь усиливалась и охватывала одну ногу за другой. — Ты направляешься к Черневогу. Туда же иду и я. Но если ты так быстро многое забываешь, тебе не много удастся добиться. Ни твоему отцу, ни Саше. Зато у меня есть вот это… — Он дотронулся до своего меча.
— Он не поможет!
— Все окажется бесполезным, если не пытаться им воспользоваться. Сейчас я спущусь вниз. Тебя устраивает это?
Ответа он не услышал. Дрожь иногда прерывалась, затем вновь возникала.
— Вешка?
— Я должна умереть. Я должна умереть. Я наверняка постараюсь умереть, Петр, если не смогу чего-нибудь добиться! Не приближайся ко мне!
— Тебе лучше следовало бы прийти в себя, — сказал он, пытаясь подойти к берегу. Он по-прежнему держался рукой за ветку, чтобы сохранить равновесие, когда вглядывался вниз, в окаймленную камышом воду.
Легкий туман стелился над поверхностью ручья, такой легкий и слабый, что кружился в устремленном вверх, похожем на водоворот, вихре, состоящем из множества прозрачных нитей, которые сплетались между собой в очертания Ивешки, которая, будто желая остановить его, поднимала вверх прозрачные нити рук, тянущиеся в его сторону и тающие в прозрачном воздухе. Ему казалось, что все его существо, часть за частью, точно так же устремляется к ней, и больше всего на свете ему хотелось приблизиться к ней хотя бы еще на один шаг.
— Тебе не справиться ним, — сказал он, — без меня. Обыкновенный дурак и меч, Вешка, каждый из которых достаточно тяжело поддается волшебству. Разве не так?
Ему уже ничего не хотелось делать с Черневогом, он не хотел ничего, кроме как только быть поближе к ней, и ничего не желал, кроме нее. Но он упорно продолжал держаться руками за свисающую между ними ветку, будто это был последний барьер, на который он мог положиться, и сказал, когда прозрачные потоки, срывающиеся с ее рук, стали касаться его, и от этого прикосновенья слабые толчки распространялись вдоль его рук и спины:
— Вешка, бери столько, сколько тебе нужно, столько, сколько нужно, пока ты сможешь остановиться…
Потоки едва видимых нитей все сильнее и сильнее охватывали его, легкие сотрясения пронизывали все его тело от головы до ног, вызывая волнение сердца, которое билось все чаще и чаще, пока эти внешние толчки не перегнали его ритм, и оно замедлилось, перетрудившись. Прикосновение невидимых дрожащих потоков наполнило его своим напряжением, заставляя пережить самое сильное ощущение, какое ему хоть когда-нибудь приходилось испытывать, и которое, если бы вдруг прервалось в этот момент, казалось, уже никогда бы не вернулось назад…
Все окружающее приобрело мерцающий мягкий цвет, невыразительный, словно при зимнем освещении, который становился все более и более зеленым, словно перед взором Петра раскинулся прозрачный, но с зеленоватым оттенком занавес.
Зеленого цвета, напоминающего первые весенние листья, свет, свет, лился теперь сквозь него, не вызывая ни боли, ни каких-то других ощущений…
Солнце только зашло, а леденящие прикосновения призраков уже начали окружать их беспорядочным хороводом, сопровождаемым злобным шепотом, предупреждающим об опасности.
— Мы знаем, где он… — прошипел один из них около сашиного уха. — Но уже слишком поздно, вам не найти его…
Другой вторил ему:
— Надвигается ночь…
— Слишком поздно, теперь слишком поздно…
— Учитель Ууламетс! — сказал Саша, пробираясь между торчащих из земли корней и низко свисающих веток. Он удержал равновесие, когда кувшин едва не свалился с его плеча. Он вовремя ухватил его, прижимая к стволу, в тот самый момент, когда уже ухватился рукой за рукав Ууламетса. — Учитель Ууламетс, сделайте что-нибудь!
Старик нахмурился, взглянув на него и пожевал губу.
— Если они уже вместе… — Голос Ууламетса на мгновенье унесся куда-то в сторону, когда он взглянул на ручей и повернул голову обратно. — Водяной, — сказал он. — Вот проклятое созданье.
Саша вздрогнул, когда на него в очередной раз пахнуло холодом, а назойливый голос прошептал:
— Слишком поздно, слишком поздно, она уже нашла его…
Тогда он уткнул лицо в ладони и собрав всю свою волю, пожелал, отбросив все лишнее, спасения Петру, но даже и сейчас у него не обошлось без сомнений: а разве быть мертвым не означает спастись?
— Боже, — воскликнул он и опустился на землю, прямо на том месте, где стоял, теряя уверенность в Ууламетсе, в себе и в надежде на то, что можно рассчитывать на чью-то помощь.
От этого он еще больше разуверился в собственных силах, чувствуя лишь, что все кончилось, рухнули все надежды, и Петра ему не спасти…
Но он не прекращал своих желаний… продолжая поддерживать их всем своим сердцем, в котором все еще теплилась надежда.
А открыв глаза, он увидел, как из темноты на него уставилась еще пара глаз, пара глаз, принадлежавших пушистому черному шару.
— Малыш! — воскликнул он. — Найди Петра!
Малыш тут же вновь исчез, столь же быстро, как мелькнула Сашина мысль.
А Саша опустил голову в ладони во второй раз, желая изо всех сил, чтобы Малыш помог Петру, и опять не был уверен в том, что он сможет сделать это против воли Ивешки.
Это ведь ее собака, вспомнил он слова Петра.
Ууламетс же не предложил ничего другого, желая только лишь одного, как был уверен Саша, чтобы выжила его дочь.
