Ричард Длинные Руки – воин Господа - Гай Орловский

– Умри, скотина!

Я вскочил, размахнулся и швырнул молот. Шургенз был от меня всего в десятке шагов. Молот грохнул прямо в огненное забрало. Вообще-то я собирался бросить и тут же пригнуться, но Шургенз оказался чересчур близко, металлическая болванка саданула в голову раньше, чем я присел. Грохнуло и взорвалось, словно я разнес банковский автомат. Во все стороны брызнули осколки металла, синие искры, зашипело, запахло горелым. Обезглавленное туловище сделало еще пару шагов, ноги запнулись о камень, тело тяжело грохнулось и застыло.

Молот молодцевато шлепнулся рукоятью в ладонь. Я с сильно бьющимся сердцем понаблюдал за поверженным. Будь это человек или зверь, даже с оторванной головой еще подергался бы, а этого как будто выключили.

Далеко снизу раздался долгий крик:

– Ваша милость, опаздываем!

Я побежал, прыгая через камни. Чуть ниже в сторонке от моего пути медленно перебирался через камни абсолютно черный конь, похожий на сгусток мрака. Конь Шургенза! На том месте, где его полоснул луч лазера, остались быстро заживающая полоса сожженной шерсти и коричневый рубец. Седло странной формы, стремена слишком удобные и тщательно сделанные, я бы сказал, очень тщательно, словно над ними поработал целый институт дизайнеров…

Конь подошел к трупу хозяина, опустил голову. Под красивой попоной он выглядел обычным рыцарским конем, только острый рог во лбу казался из другой оперы. Красиво вырезанные аристократические ноздри задергались, раздулись. Конь тряхнул гривой, снова тщательно обнюхал труп, все еще не веря. Потом вскинул голову и посмотрел на меня. Глаза его были красные, как у Шургенза. Рог смотрел прямо мне в грудь. Взгляд мне показался слишком прицельным, словно вот сейчас невидимый палец ложится на спусковой крючок.

– Эй, – сказал я торопливо, – у тебя просто поменялся хозяин!.. Это я, понял?.. Попробуй сжиться со мной, а?

Конь смотрел в упор жуткими глазами. Даже я, атеист, видел в них пламя адских огней, геенну огненную и все страсти христианской преисподней. Потом конь снова опустил голову, ноздри затрепетали, он обнюхал труп хозяина с головы… вернее, от того куска железа, что остался, до неповрежденных сапог, затем – я не поверил глазам – тряхнул гривой и медленно побрел прочь.

Я рискнул догнать, ухватился за седло. Конь не обращал внимания, я поставил ногу в стремя, конь по-прежнему, не замечая меня, выбирал дорогу между камней. Оттолкнувшись от земли, я взлетел в седло.

Сигизмунд и Гугол ждали внизу. Гугол в седле, а Сигизмунд стоял на земле, держа своего коня под уздцы. Я понял, что он намеревался передать поводья мне, а самому передвигаться пешком. Гугол ахнул, увидев меня на черном коне, прокричал обрадованно:

– А ваша милость не прочь и пограбить, да?

– Это военная добыча, – с достоинством поправил Сигизмунд. Он бросил взгляд на коня Шургенза, теперь уже моего, влез в седло. – Ваша милость?

– Вперед, – велел я. – Уже рассвет!

Звезды на восточной части неба меркли. Край небосвода посветлел, скоро высунется солнце, лучи побегут по долине. Если хвощи растут и здесь, нам конец.

Глава 23

Солнце выглянуло, лучи ударили нам в бок с такой силой, что я ощутил: да, мы в самом деле уже на юге. По долине побежали длинные тени, а поверхность озарилась радостным золотистым огнем. Сигизмунд все оглядывался, Гугол заверил:

– Еще холодно. Вылезут, когда потеплеет!

– И не назад надо смотреть, – напомнил я, – а вперед…

– Или вниз! – крикнул Гугол. Тут же поправился: – Хотя зачем? Если вылезут, то… сразу почувствуем!..

Он сказал это с такой убежденностью, что я буквально ощутил прорастающие сквозь песок вершины хвощей, вот задевают копыта моего коня, тот кувырком, через голову, падает так, что я под ним, между его тушей и прорастающими ветвями…

Дрожь тряхнула меня, как электрический разряд. Озлившись, я перевел коня на шаг, крикнул:

– Все!.. Мы в безопасности!

Сигизмунд свесился с седла, даже пытался захватить рукой землю. Гугол поинтересовался:

– Опять видение?

– Оглянись, – посоветовал я, – может быть, узришь горы. Они уже далеко.

– Ну и что?

– Это они фокусировали сюда жар…

– Что такое фокусировали?

– Подкармливали магической силой, – объяснил я. – Можно было не торопиться с этим Шургензом.

Гугол недоверчиво покачивал головой, переглянулся с Сигизмундом, оба смотрели на меня с сомнением. Оба знают, молодцы, что фокусники и маги – не одно и то же, хотя все фокусники гордо именуют себя магами. Просвещенные у меня спутники, враз срезали, поймали, уличили, но благородно промолчали.

Встречный ветер трепал волосы, горы все еще вставали то справа, то слева, но все как одна изъеденные временем, в морщинах, словно лица столетних старух, с провалами на месте ртов, запавшими подбородками, все давно потерявшие снежные пики, гордую стать, доживающие свой век, прежде чем окончательно превратиться в холмы.

Одна из приземистых разрушенных гор показалась не совсем горой, я всмотрелся. Да, такие в Ассирии да в разных месопотамиях или Афганистане, где то статую Будды высекают в сто метров высотой, то крепости целиком из горы. Эту не высекли из горы, а сложили из массивных, как баальбекские плиты, блоков. Теперь это не гора, а жутковатая крепость – огромная, исполинская, по всем четырем углам – высокие и тоже массивные башни. Чего стоят сами башни, видно уже по тому, что перемычка между башнями, то есть обычная стена, толще Великой китайской стены, по ней можно не только по четверо всадников стремя в стремя, но и по два бронетранспортера в ряд. Каждый гранитный зубец – в два человеческих роста, что совсем нелепо, если не предполагать, что в крепости жили великаны.

Я качнул головой, не понимая этой дури, когда с примитивными инструментами в руках ставят статуи Рапа-Нуи, вытесывают из огромных скал сфинксов, каменные пирамиды в Мексике среди джунглей…

Откуда здесь бульдозеры или подъемные краны, а сто тысяч согнанных сюда волочильщиков камней, каменщиков, плотников надо было чем-то кормить, а ведь еще и целая армия возчиков, поваров… Бр-р-р!

Сигизмунд и Гугол со страхом смотрели на крепость. Сигизмунд перекрестился, Гугол сперва выматерился, потом посмотрел на вспыхнувшего от негодования Сигизмунда, благочестиво осенил себя широким крестом и громко пообещал поставить свечку. Я тоже посмотрел на эту старинную крепость, отвернулся, но что-то заставило повернуть голову снова.

Старая рухлядь, а не крепость, вся побелела от древности, камни выщербливаются от ветра, солнца и морозов, как и все окружающие горы. За тысячи и тысячи лет крепость становится все больше похожей на эти горы, еще через пару тысяч лет… или пару десятков тысяч рассыплется, как горка из золотого песка…