Поиск-90: Приключения. Фантастика - Юрий Уральский

Он кое-что знал о Царице Савской. Помнил, как облизывались на нее специалисты по колонизации, как им жаль было расставаться с идеей ее заселения. Как один за другим возникали проекты ее освоения, несмотря ни на что. И рушились в прах. Либо жить, либо воевать…

Воздух планеты был чист от смертоносных примесей, не содержал смертельно опасных микроорганизмов. После некоторого периода адаптации этим воздухом можно было дышать. Растительная биомасса свободно перерабатывалась в усваиваемые человеком продукты. Все складывалось просто замечательно… если бы не вродекоты.

В общем, Панину снова повезло, и снова примерно наполовину. Ему не угрожала смерть от голода или удушья. Правда, его передвижения за пределами блимпа сильно ограничивались угрозой нападения вродекотов или иного охочего до плоти зверья. Но, коли он попал в такие условия, то вынужден был перевести себя на осадное положение, и шансов на успех у него было немало. Другое дело, что шансов на спасение, на возвращение домой практически не оставалось. Земля более не планировала экспедиций на Царицу Савскую.

Панин очутился в положении Робинзона, которому никак не светил визит Пятницы. И по океанам здесь не плавали суда. До времени, когда они поплывут, следовало подождать лет этак с миллион.

Он сидел перед пультом, в громоздком, тяжком скафандре, молча глядел на покореженные приборы, и ему впервые за весь день, после всех этих сумасшедших перипетий, избегнутых смертей и счастливых избавлений, сейчас, когда все было уже позади — захотелось завыть от страха и тоски. Он был абсолютно один на целой планете. Еще утром он видел и слышал голоса других людей, ощущал их рукопожатия и хлопки по плечу. Он был частицей беспредельной, населенной Галактики. Он находился в сплошном, нигде не прерываемом поле разума, в естественной для себя среде обитания. В любую минуту мог бросить все к чертям и вернуться на Землю. Там его ждали родители, младшая сестра, за которой уже начинали ухаживать сверстники, и без числа прочих, кого принято именовать «родные и близкие». Где-то на одной из планет работала медиком девушка, которая ему нравилась, и хотя она была к нему равнодушна, для звездохода это не было поводом к отступлению. Повсюду, куда бы он ни прилетал, куда бы ни пригонял все эти блимпы, трампы, трансгалы, ему встречались старые друзья и появлялись новые…

Теперь он был в одном мире, а все это — в другом.

Панину уже не хотелось выть. Ему хотелось умереть.

Но вместо того, чтобы упереть раструб фогратора в висок и плавно нажать клавишу спуска — в Галактике иногда находили корабли с астронавтами, сносившими себе головы таким способом в совершенно безвыходных положениях, — он стиснул зубы, сжал кулаки, зажмурил глаза и по праву командира блимпа отдал себе приказ: выжить. И по обязанности члена экипажа принял его к неукоснительному исполнению.

Панинский блимп, как и все корабли Галактического Братства, был снабжен генераторами изолирующего поля. Процедура «харакири» не успела вывести их из строя. Но ресурс их был ограничен и восстановлению не подлежал. Поэтому Панин решил пользоваться полем чрезвычайно экономно. Например, ежедневно на несколько минут накрывать им корабль и выходить наружу без скафандра, чтобы привыкать к местному воздуху. Необходимую для пищеблока биомассу — к примеру, траву или листья, — он мог добывать, укрывшись в скафандре высшей защиты. Вроде коты вольны были ломать о него зубы, если им по нраву такое занятие.

Оставалась проблема досуга.

Панин, как человек средних способностей, не склонен был ни к каким искусствам, не имел экзотических увлечений. На людей, занятых коллекционированием древних монет или современных букашек, смотрел как на безобидных чудаков. Никогда не пробовал ни рисовать, ни сочинительствовать, ни творить объемные иллюзии. Единственное, что он умел — это водить корабли. Да и здесь он, следовало признать, не блистал.

Сейчас он лишился последнего приложения своих способностей.

Это обстоятельство слегка обеспокоило Панина. Он помнил еще из курса психологии, пройденного в молодости вкупе с астронавигацией, гравитационной физикой и прочими премудростями, что безделие чревато душевными расстройствами. А сходить с ума, подобно бедолаге когитру, ему вовсе не улыбалось. Но возникшая проблема не относилась к разряду первостепенных, и Панин отложил ее решение на потом. В конце концов, у него была прорва времени впереди, чтобы выдумать себе хобби.

Разобравшись с делами и поставив перед собой вполне конкретную задачу на все обозримое будущее, Панин… Как вы думаете, что он сделал? Улегся спать!

Спал он крепко, без снов. Кошмары его отродясь не мучили, так с какой же стати ему изменять привычкам?

Любопытно, что вписаться в двадцативосьмичасовой суточный цикл Царицы Савской ему не составило труда: он даже не задумался над этим.

Наутро Панин влез в скафандр и совершил первую дальнюю вылазку — до ближайших деревьев. Вродекоты его не атаковали, и он подумал даже, что, вполне возможно, их пресловутая агрессивность сильно преувеличена. Добравшись до края поляны, куда уже подступали молодые деревца, он остановился, откинул забрало и сделал несколько быстрых неглубоких вдохов. Под шлем ворвались крутые, резкие запахи — разило падалью, взрытой землей, еще чем-то непонятным… Слегка закружилась голова, и Панин прервал сеанс адаптации. Придя в себя, достал из-за пояса мачете и нарубил целый ворох зеленой массы для пищеблока.

А на обратном пути на него налетели вродекоты.

Панин растерял всю зелень, растерялся и сам. Звери бестолково катали и валяли его по траве, кусая куда ни попадя и норовя ухватить за горло. На четвереньках, волоча повисшего на плечах вродекота, Панин подобрал мачете и стал отмахиваться. Здоровущий пучеглазый квазифелис, исходя злобой пополам с пеной, хрипел и грыз голубоватое лезвие, мигом располосовавшее пасть, захлебывался собственной кровью, густой, темно-бурой… Потом завертелся волчком, мотая изувеченной мордой. Остальные на миг забыли о Панине и набросились на истекающего кровью собрата. Пока они рвали того на куски, Панин сгреб сколько успел зелени и рванул на блимп во все лопатки. Едва только перепонка люка сомкнулась за ним, как грязно-серая живая торпеда врезалась в нее, бешено рыча и лязгая клыками…

Не снимая скафандра, Панин прошел под лучевой душ, смыл с брони, исцарапанной алмазными когтищами, слюну, кровь и лохмы шерсти. Потом вернулся в тамбур за зеленью, молча, как автомат, пустил ее на обеззараживание, прополоскал и загрузил в пищеблок. Тот слопал ее за милую душу. В меню этого своего второго на Царице Савской дня Панин увидел харчо, бастурму и бахмаро. Унылым голосом затребовал чаю и получил чай, тоже отчего-то грузинский. Все предложенное съел, но настроение исправляться отказывалось. Скинул с себя все к дьяволу, уселся в позу лотоса и только так успокоился.