Тарантул - Герман Матвеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вдруг Степа понял, что в его жизни произошло событие, о котором он раньше никогда не задумывался. На своем коротком веку он видел много покойников. Зимой сорок второго года смерть косила людей направо и налево. Они валялись на улицах, их накладывали штабелями и возили на грузовиках. С фронта приходили известия о смерти разных людей, но все это почему-то не трогало его душу.
И только сейчас, когда из жизни ушел такой знакомый, такой близкий, такой нужный ему человек, Степа почувствовал и понял, что значит смерть.
Густой комок сдавил горло, закупорил дыхание, в груди что-то задрожало. Он побежал на второй двор, спрятался там за бетонный ящик помойки и разрыдался. Горько всхлипывая, он долго плакал, не стыдясь и не скрывая слез. И вместе с рыданиями из груди вырывались слова:
— У-у… гады проклятые!..
Далеко в порту застучали зенитки. По проспекту, шумно фырча и хлопая, прошли две машины.
«Керосину лишнего в бак налили», — машинально подумал Степа и почему-то вспомнил, как однажды они ехали в ЦПКиО на «колбасе» трамвая, и Васька держал его левой рукой за шиворот, чтобы не свалиться на повороте…
На другое утро Степа поднялся рано.
— Что! Опять поручение? — подозрительно спросила мать.
— Нет. Я поеду за Мишкой, а потом к Васе на завод… Ты же сама сказала, что сегодня похороны.
— Ну смотри у меня… Я терплю, терплю, да и лопнет у меня терпенье… Тогда не обрадуешься.
— Ладно уж… Чего ты с утра начинаешь!..
Поев на скорую руку, Степа оделся, вышел из дома и отправился к Сашке. Восточная сторона неба была оранжево-красная. Ясная, морозная погода держалась. «Опять будут стрелять, гады», — подумал Степа. И, словно в ответ на это, до слуха донеслись хлопки пушек, а вскоре и далекий треск разрывов.
Сашка готовился ехать на кладбище. Пойманные птицы разбудили в нем охотничий азарт, и, несмотря на смерть и похороны Васи, он решил поездку не отменять, тем более что вчера к вечеру опять прилетала стайка снегирей. Пускай Степан отправляется на завод хоронить друга. Это его долг и обязанность, но сам он с Васькой особенно не дружил и поэтому поедет ловить птиц.
— А может, гам его и похоронят… на Никольском? — спросил он Степу.
— Не-ет… Это кладбище закрытое. Там только знаменитых людей хоронят, по особому разрешению, — ответил тот. — Ну ладно, езжай ловить… А если меня кто-нибудь спроси г, то скажи, что я… Придумай чего-нибудь.
— А кто тебя спросит? — поинтересовался Сашка.
— Ну, мало ли?.. Есть у меня один знакомый. Может. заглянет.
— А что ему сказать? — спросил Сашка. — До ветру побежал?
— Нет. Это не годится. Ты лучше скажи, что я захворал… Или нет. Лучше скажи правду. Зачем без надобности врать? Я бы ему позвонил, да рано. Потом вот что еще, Саша… Если тот опять сунется… Помнишь, в очках, липовый сторож-то… Ты пошли его подальше. Понял? Не бойся. Он никакого права не имеет распоряжаться.
— А ты откуда знаешь: имеет он или не имеет?
— Точно знаю. Не сомневайся… Ну ладно. Ни пуха ни пера… Я постараюсь быстро обернуться. Закопаем Ваську — и сразу к тебе. Я вот еще что надумал… Надо бы там какой-нибудь памятник стырить и поставить на Васькину могилу. Их много на Никольском… Какой-нибудь красивый, мраморный…
— Они все с крестами. Комсомольцу — и вдруг с крестом! — возразил Сашка.
— Это ничего. Крест можно зубилом сбить. — А ты знаешь, какие они тяжелые?
— Не на себе же мы потащим. На грузовике.
— А где его взять?
— Это не твоя забота.
Договорившись обо всем, приятели расстались. Степа отправился на поиски Миши Алексеева, а Саша — ловить птиц.
26. Запах тушенки
Иван Васильевич докладывая начальнику о ходе операции.
— Теперь у меня не осталось никаких сомнений, товарищ генерал, — говорил он, перекладывая в папке листы исписанной бумаги. — Тарантул приехал с целью активизировать деятельность немецкой разведки. Он у них какой-то чин, и не маленький чин. Немцы чувствуют, что мы готовимся к наступлению, и вот задумали что-то серьезное. Уж если они посылают в Ленинград Тарантула, то надо ждать ядовитого укуса.
— Осенью тарантулы мало ядовиты… Они весной опасны, — шутливо заметил генерал.
— Шестиногие — да, а двуногие — те в любое время года неприятны.
— Согласен. Дальше?
— Шарковский резидент, и через него поступают задания, — продолжал Иван Васильевич. — Лынкис Адам — его правая рука и заместитель. Живет на Васильевском острове, в квартире дома, принадлежавшего когда-то его родителям. Это вторая явка. В ближайшие дни начнут прибывать люди. Если явка к Шарковскому откажет, они должны идти на Васильевский к Лынкису.
— А там вы задумали устроить засаду и всех переловить. Так?
— Вы угадали, товарищ генерал. Я действительно так и думал.
— Но для этого нужно убрать аптекаря.
— Да. Лынкис признался, что с Шарковским они делали в Ленинграде неплохие дела… Выгодно меняли лекарства, витамины, мыло на всевозможные ценности. Под этим предлогом мы и хотим взять Шарковского. Дадим ему время известить Тарантула, чтобы тот не беспокоился.
— Понимаю, — задумчиво произнес генерал. — Ну, а что с кладбищем?
— Это мне еще не совсем ясно. Предполагаю, что они устроились в каком-то склепе. Там идет прием распоряжений по радио, там склад боепитания, если можно так выразиться. Передатчика там нет. Мы следим и давно бы запеленговали.
— Ну, а секрет патефонной пластинки?
— Остается секретом, — пожав плечами, ответил Иван Васильевич. — Скорей всего это пароль… Но это надо выяснить. Думаю, что у Шарковского мы найдем и пластинки.
— Хорошо. У меня нет возражений. Единственно, что я хотел бы порекомендовать: сократите сроки… Ты любишь вырывать все с корешками, но для этого времени у нас сейчас мало. Поторопитесь. Мы скоро начнем наступление на нашем участке.
— Есть поторопиться!
— Затем вот еще что… Осторожней с ребятами. Я понимаю, что это надежные помощники, но по молодости слишком смелы, слишком горячи, слишком активны и могут сорваться. Вряд ли ты хочешь иметь на своей совести несчастный случай… Согласен?
— Согласен, товарищ генерал.
— Тогда все.
Вернувшись к себе в кабинет, Иван Васильевич вызвал Маслюкова.
— Садитесь, Сергей Кузьмич, и слушайте внимательно. Получил приказание сократить сроки операции. В связи с этим вам серьезное задание. Выясните у Вали Калмыковой, кто из работников аптеки наиболее болтливый, и вызовите их на допрос в отделение милиции. Пугать не нужно. Будете спрашивать о всяких спекулятивных махинациях, комбинациях с лекарствами. Свяжитесь с ОБХС. Они мастера на этот счет. Нам известно, что Шарковский менял на ценные вещи дефицитные лекарства. Спрашивайте, кто к нему ходил, что приносили. Нам важно, чтобы они сообщили Шарковскому, зачем их вызывали в милицию и что там очень интересуются его личностью. На другой день вызовите в милицию самого Шарковского и привезите сюда. Его старуха, наверно, будет носить ему передачи. Это надо предусмотреть. Договоритесь с милицией, чтобы он был там в списках. Понимаете?
— Да.
— Вопросы?
— Успеет ли Шарковский сообщить Мальцеву, что его вызвали в милицию?
— Думаю, что если вы завтра днем побеседуете с работниками аптеки, то ночью он постарается уже сообщить… Должен сообщить.
— Еще вопрос, товарищ подполковник. Знает ли Шарковский об аресте Лынкиса?
— По моим сведениям, нет.
— Мы берем лучший вариант.
— Возьмем худший — знает. Что из этого следует?
— Арест Лынкиса имеет для них большое значение. Он может сообщить об этом Мальцеву.
— Зачем?
— Явка же провалена,
— Допустим, что так. Дальше?
— Выходит, что обе явки провалены. Что будет делать Тарантул? Приостановит свою операцию?
— Об этом мы сразу узнаем.
— И что же? — продолжал спрашивать Маслюков.
— И все. Возьмем Тарантула и будем считать, что дело закончено.
— Но мы захватим не всех… Только головку.
— У нас нет времени, Сергей Кузьмич. Положение дел на фронте торопит.
— Тогда у меня больше нет вопросов.
— Продумайте мелочи. Рассчитываю на вашу осмотрительность.
Резко звякнул телефон. Иван Васильевич снял трубку и услышал торопливый, взволнованный голос.
— Алло! Попросите к телефону дядю Ваню. Срочно.
— Я У телефона. Это Миша?
— Фу! Я думал, что не застану вас. У меня срочное дело. Немедленно надо повидаться.
— А по телефону нельзя?
— Нет… Тут такая история неожиданная… Волнение мальчика передалось и Ивану Васильевичу. Если Миша говорит о срочности, о какой-то неожиданности, то, значит, действительно что-то случилось.
— Не торопись. Говори спокойно, Миша. Ты откуда звонишь?