Звездный лед - Аластер Рейнольдс

– Белла, мы уже знаем, что они способны на сверхсветовую передачу данных. Может быть, даже на сверхсветовое перемещение. Как иначе человеческое знание могло попасть к нам?

– Не совсем понимаю, к чему ты клонишь.

– Если уж у них есть возможность передавать сигналы быстрее света, не странно ли для них повстречать лишь единственный земной корабль? Мы уже знаем, что «тайская экспансия» была сознательной попыткой создать человеческие поселения вблизи нескольких ближайших звезд. Наверняка же люди рассылали множество кораблей по всем направлениям и в течение многих десятилетий.

– И лишь один из них повстречал «фонтаноголовых».

– Но ведь «фонтаноголовые» – способная к межзвездным перелетам раса с уровнем технологии, намного превышающим наш. Белла, я хорошо помню наши дискуссии на борту «Хохлатого пингвина». Если уж родилась культура, способная летать от звезды к звезде, то логично ожидать ее распространения на огромный кусок Галактики, самое малое на десятки тысяч звездных систем – и в течение крайне малого временного интервала.

– Крайне малого по галактическим стандартам, – сказала Белла, ненавидя собственный, невольно прорывающийся менторский тон.

– Ладно. Тут речь может идти о сотнях тысяч лет, что, конечно же, пустяк по космическим масштабам. Сущее мгновение. «Фонтаноголовые» должны быть широко распространены по Галактике.

– Может, они и распространены.

– То есть из всех запущенных тайских кораблей лишь один наткнулся на широко распространенных инопланетян? Белла, это абсурдно. Контактов должно быть много, и не одновременных. Части кораблей пришлось бы путешествовать дольше до встречи с «фонтаноголовыми», часть запустили позже. На всех предположительно имелись разные исторические и культурные данные – ведь пополнение их происходило по-разному. И если только корабли не двигались вплотную к скорости света, им не составляло труда получать свежие новости с Земли. – Светлана улыбнулась и покачала головой. – Ты прислушайся ко мне. Ведь я не сама выдумала это все. Я слушала тех, кто может и умеет мыслить.

– Я всегда поступаю именно так.

– Признаюсь, я не слишком доверяю «фонтаноголовым». Они, по-видимому, собрали данные о десятках, а возможно, и сотнях контактов. При наличии сверхсветовой связи им не составило труда объединить всю информацию.

– Но Порог-то оттого не исчезнет. Неважно, сколько произошло отдельных контактов. Предел полученной информации – последний по времени корабль.

– Знаю, но тогда уже «тайская экспансия» должна была идти много лет. Хроника ее не могла не отразиться в корабельных данных – пусть и основанных на известиях с Земли, полученных в полете. Но ведь нам ее не показали.

– «Фонтаноголовые» вообще показали нам очень немногое. Лишь позволяют вволю строить гипотезы и делать собственные выводы.

– Основанные на данных, которые они решили выдать нам.

– По-прежнему не вижу, к чему ты клонишь.

– Я всего лишь хочу подчеркнуть, что известное нам не складывается в логичную картину. Если верить в то, что представляют нам «фонтаноголовые», то придется поверить в однократность их контакта с людьми – вопреки нашим ожиданиям о неизбежной множественности контактов. Мы также должны принять, что по причинам, известным лишь им самим, инопланетяне ведут себя не так, как мы ожидаем от способной на межзвездные перелеты культуры. Хотя, конечно, есть простое объяснение всему.

– Какое же?

– Они лгут нам.

Белла проснулась следующим утром, довольная тем, что не пила слишком уж много на вечеринке Такахаси. Рассудок был кристально ясным, но и полным мыслей о том, как изменится мир колонии после такого важного разговора со Светланой.

Вряд ли можно ожидать, что они снова сделаются лучшими подругами. Прошлого не вернешь. Но обычная доброжелательность – уже огромный шаг вперед по сравнению с тем, во что превратились их отношения после кризиса на «Хохлатом пингвине». И хотя дружба исключена, возможно, они сумеют поддерживать что-то вроде союзничества.

Такой поворот событий, по идее, должен был наполнить ее энергией, новым смыслом жизни и работы. И наполнил – ненадолго. Белла занялась администрированием, снова пообещала себе закрыть наконец слишком уж давно зависшие дела, в том числе расследование убийства Бэгли. Полная свежего оптимизма, она принялась распределять фонды на череду проектов, уже несколько недель лежавших под сукном. Новые центрифуги, линии поездов на магнитной подвеске, масштабные вычислительные сети для все растущих нужд Института Офрия-Гомберг. А еще – предложение от «фонтаноголовых» просверлить две новые дыры в «небе», чтобы немного разредить движение через Поддырье. Ожидал одобрения план исследования возможностей строительства «купола Крэбтри», который накрыл бы весь город вплоть до пригородов Мэйрвиль и Шен-таун. Высотой он превосходил бы вдвое Высокую Башню. Существовал даже план по заполнению воздухом пространства между «железным небом» и поверхностью, чтобы вообще избавиться от куполов.

Такая работа, как правило, поглощала все внимание, но теперь Белла не могла отделаться от мыслей о разговоре со Светланой. Очень хотелось, но все не удавалось отогнать порожденные бывшей подругой сомнения в искренности «фонтаноголовых».

К полудню Белла управилась с обычной дневной нормой работы и пошла на встречу с Перри Бойсом в оранжерею. Угостила его обедом и завела разговор о деле Мередит Бэгли.

– Пятнадцать лет назад я посчитала, что расследование продвигается успешно, – сообщила она, когда оба закусывали заранее припасенной снедью, – но затем я оставила дело, не желая ворошить старое. Слишком боялась тогда новых раздоров. Теперь, пожалуй, настало время довести его до конца.

Перри поинтересовался, чего же Белла хочет от него. Как оказалось, информацию о протоколах наружных работ. Насколько трудно стереть или изменить их и замести следы, используя поломку флекси как формальный повод?

– Для имеющего доступ – проще простого, – ответил он.

Перри омолаживался тридцать лет назад и теперь физиологически был где-то в начале седьмого десятка. Усы уже поседели, волосы торчали редкими седыми клоками из-под древней, выцветшей красной бейсболки, носившей следы неоднократной починки. Перри оставался крепким и ладным, с естественной мускулатурой человека, проводящего много времени в зонах высокой гравитации.

– А где-нибудь могло остаться резервное копирование?

– Прошло много времени. – Перри скривился.

Белла бросила крошки суетящейся поблизости белке – одному из нескольких генетически реконструированных млекопитающих, населявших оранжерею.

– По нынешним меркам сорок три года – не срок.

– Ты можешь поднять бурю.

– Лучше сейчас, чем потом. Перри, я не могу оставить это дело еще на пятнадцать лет. Нужно вскрыть последнюю рану, залечить ее и отправиться дальше.

– Наверное, ты права.

– И ты это знаешь. Когда убили Тома Крэбтри, ты ведь сам нашел и наказал виновных – эффектно, быстро, жестоко. Никогда не говорила тебе раньше, но я целиком согласна с тем твоим решением.

В его глазах отразилась боль. Белла поняла, что оживила мучительные воспоминания о стремительных ударах перфоратора по тонкой скорлупе шлемов, брызнувшей крови, двух мертвецах, стоящих на коленях и медленно, словно в мольбе о пощаде, клонящихся вперед.

– Я не горжусь тем, что мы сделали с Херриком и Шантеклером. Было неправильно убивать их.

– Мы больше не убиваем, но сажаем в тюрьму.

– И то лишь потому, что за нами наблюдают инопланетяне.

Белла отвлеклась, проверяя, не осталось ли чего в сумке для пикника.

– В конце концов, это прагматический вопрос. Заключенные все еще могут выполнять полезную для колонии работу.

– А если бы не могли – ты убила бы их?

– Не знаю. Мое гипотетические «да» вряд ли значимо в данном случае.

Перри встал:

– Я посмотрю, что можно сделать. Но хочу, чтобы ты поняла: вполне вероятны нехорошие последствия.

– Они всегда бывают.

Закончив разговор с Перри, Белла пошла в секретную лабораторию, где находился черный куб. Лаборатория лежала под дальним пригородом, защищенная многими слоями камнепены, акустического изолятора и фарадеевскими решетками, не пропускающими электромагнитного излучения.

Куб никогда не оставляли без внимания. Сегодня очередь сторожить выпала Ханне Офрия-Гомберг. Зал полнился мерным стрекотанием и гудением автоматических сенсоров, выполнявших очередную последовательность измерений. Работа наблюдателя за кубом была на редкость скучной. Потому Ханна одновременно и обрадовалась гостье – любое общество лучше, чем одиночество, – и испугалась: ведь явилась сама Белла.

Ханна сидела в мягком кресле, водрузив на стол ноги в сапогах. Завидев гостью, она сдернула очки – нарочито огромные, толстые, в черепаховой оправе: ретро-шик конца двадцать первого столетия. Из наушников неслась оперная музыка. Белла заметила, что опера вошла в моду среди молодого поколения, захватив всех поголовно.