Звездный лед - Аластер Рейнольдс

По-прежнему выла тревога. Белла посмотрела на Мартина Хинкса, ожидая, что он будет в ярости – ведь испорчен эксперимент, – но увидела только смущение.

– Извини, – сказала она. – Мне не следовало… но я хотела узнать, как оно ощущается.

– Мадам, все в порядке.

– Извини, – повторила она.

Хинкс выбрался из-за стола, подошел к упавшему прибору, осторожно поднял и поставил на место. Белый корпус сильно помялся в месте удара. Увы, в Крэбтри была земная гравитация.

– Все нормально, – попытался успокоить Хинкс. – Я трогал его. Все трогали его. Это просто нужно сделать однажды.

– Я сильно напортачила?

– Нет, мы только начали прогон. Ничего не стоит повторить, – ответил он, и Белла уловила сомнение в его голосе.

Да, напортила.

– И оборудование повредила.

– Его можно починить. И пока все работает нормально.

Куб повернулся, и она увидела свой след: белесые инистые следы там, где кончики пальцев перенесли микрослой жира и мертвой кожи на идеальную поверхность артефакта. Стыд какой!

– Извини, Мартин. Я все испортила. Но просто не могла уже противиться.

Хинкс выдвинул из-за соседней консоли стул, предложил сконфуженной начальнице.

– Мадам Линд, я принесу вам что-нибудь выпить.

– Со мной все нормально. – При этом тут же поняла: нет, не все.

Она вновь сжала и разжала пальцы. Кончики их покалывало, словно кровь лишь только возвращалась к ним. Белла снова посмотрела на куб. Тот по-прежнему поворачивался, перетекал из одной формы в другую, но желание дотронуться исчезло. Разум стал ясным, как рассветное небо.

Слишком ясным. Как только что вытертая школьная доска.

– Мартин, ты сейчас кое-что сделаешь для меня, – произнесла она спокойно. – Позвони Райану Эксфорду или кому-либо другому на дежурстве в Высокой Башне и скажи – пусть приедут и заберут меня. Вероятно, куб впрыснул в меня что-то. И посоветуй поторопиться.

Она спала, просыпалась, засыпала снова. Эксфорд всегда находился рядом, хмурился, читая распечатанный отчет, вводил с клавиатуры команды успокаивающе старомодному медицинскому аппарату, шептался с медиками. Приходили и уходили посетители – весь день с раннего утра. Настенные часы то бешено неслись, то, казалось, замирали на сутки. Белла знала: при высоких температурах мозг работает гораздо быстрее обычного, искажая восприятие времени. Нечто подобное происходило и сейчас. Запущенные кубом механизмы рвали ее мозг.

Сомнений не осталось: куб впрыснул что-то в нее. После ее прикосновения масса куба уменьшилась на полграмма.

День тянулся невыносимо. Дежурства сменялись, но Эксфорд присутствовал постоянно. Однажды, проснувшись, она увидела, как Райан с отвращением смотрит в дисплей. Эксфорд показался не мальчуганом, а утомленным стариком в теле ребенка.

Медленно подполз вечер. Медсестры дали ей попить – то ли ради утоления жажды, то ли для введения в организм изотопических маркеров. Еды не предлагали, но Белла не испытывала голода. Время от времени дежурные возились со сложной короной над ее головой – антенной для сканирования, – брали из пальца кровь, проводили другие анализы, смысла которых Белла не понимала.

Поздней, посреди ночи, явился новый гость.

Белла тогда ощутила себя невероятно бодрой. И еще странность – обычно она слышала шелест открывающихся дверей, разговор гостя с дежурным персоналом, расспросы вполголоса о состоянии рассудка пациентки. Но теперь звуков не было. Гость просто оказался у кровати.

Вернее, гостья – женщина, одетая в белое. Линд видела лишь ее лицо и руки. Голову ее скрывал плосковерхий плат такой же кипенной белизны, как и остальная одежда. Выступающие из мягких складок руки сложены молитвенно, кожа темная, но расы не различить – структура костей явно нордическая. Быть может, она эскимос? Прекрасная и суровая женщина, и в лице ее – мудрость и доброта, тронувшие Беллу до самых глубин души, побуждавшие верить безоговорочно.

– Белла, здравствуй, – сказала она. – Ты ведь теперь можешь видеть меня?

Та нашла силы позвать:

– Райан, пожалуйста, сюда!

Появился врач, полный тревоги, пересиливающей всякую усталость, – хотя устал он, должно быть, смертельно.

– Что такое?

– Я галлюцинирую. Мне видится одетая в белое женщина, стоящая рядом с тобой, справа.

– Белла, здесь нет никого, – сказал он, глянув настороженно вправо.

– Она здесь. Ясная как божий день. Смотрит на меня.

– Белла, нет причин для беспокойства, – заверила женщина с пронзающей душу искренностью.

Эксфорд поправил сканирующую антенну, затем выдернул из кармана очки и водрузил на нос. Те казались до смешного огромными для ребенка.

– Наблюдается значительное возбуждение зрительной коры и ядра слухового анализатора, – заметил он, тыча пальцем в воздух, чтобы увеличить детали скана.

– Думаю, внутри меня что-то есть – и оно вызывает галлюцинации.

– Опиши женщину, – попросил Эксфорд.

– Высокая. Темнокожая. Одетая во все белое, как монахиня… – Белла поморщилась – ну вот, не может и описать нормально. – Но она не монахиня. Это не религиозный образ, сотворенный моим подсознанием в момент кризиса рассудка.

Женщина глядела на нее с симпатией, чуть склонив голову, ожидая, пока Белла завершит разговор.

– Ты узнаешь ее?

– Я вижу не всю ее – только лицо. И не испытываю тяжелых приступов дежавю.

– Белла, послушайте меня, – проговорила женщина с бесконечным терпением, серьезностью, спокойным пониманием. – Вы не знаете меня и никогда не могли повстречать. Это было бы крайне затруднительным, ведь я жила и умерла намного позже вашего времени.

– Райан, она говорит со мной.

Доктор стянул несуразные очки с детского носа:

– Может, тебе лучше ее выслушать?

– Белла, мое сокращенное имя – Хромис Сон-Трава Шалашник, но вы можете звать меня Хромис. Все три слова непросто выговорить разом.

– Здравствуйте, Хромис, – ответила Белла, ощущая неловкость из-за присутствия Эксфорда, но вынужденная признать существование галлюцинации. – Вы ведь понимаете меня?

– Целиком и полностью, – заверила Хромис, улыбаясь.

– Вы не против, если я спрошу, кто вы и что делаете в моей голове?

– Вовсе не против. В конце концов, было бы грубостью с моей стороны не представиться. В общем, для начала сообщу: я – политик довольно высокого ранга, по вашим меркам приблизительно эквивалентного сенатору либо члену парламента. Политическая общность, которой я служу – по крайней мере, служила при последнем плебисците, – составляет пятнадцать тысяч обитаемых солнечных систем, расположенных в объеме более четырех тысяч световых лет в поперечнике. – Хромис протянула руку, показывая кольцо на указательном пальце правой руки, украшенное сложным рисунком из пересекающихся кривых. Рисунок странным образом плыл, менялся перед глазами, оставляя впечатление головокружительной сложности. – Это печать Конгресса Кольца Линдблада. Так называется политическая общность, которой я служу.

– Вы – послание из времен после Порога?

– Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду под «Порогом», но могу сообщить следующее: Землю вы покинули в две тысячи пятьдесят седьмом году по вашему календарю. Точная дата записи видимого вами образа не важна. Достаточно сказать, что она сделана более чем через восемнадцать тысяч лет после вашего отлета.

– Нет, – проговорила Белла, качая головой. – Мы пролетели всего лишь двести шестьдесят световых лет. Прошло много времени… но не тысячи лет, а сотни.

Во взгляде Хромис отразилось безмерное, пронизывающее душу сострадание.

– Белла, увы, я говорю правду. Мы знаем, что произошло с вами у Спики. И о вашем прохождении Структуры.

– Но мы не прошли через Структуру, – возразила Белла, ощущая, однако, что бесполезно и наивно спорить с богоподобной мудростью гостьи. – Мы достигли Структуры и находимся в ней.

– Вы находитесь где-то, бесспорно, но не в Спиканской Структуре.

– Почему вы так уверены?

– Потому что мы уничтожили ее, – печально ответила женщина, и скорбь на ее лице была первым знаком человеческой слабости. – Не нарочно. Мы изучали ее, пытаясь раскрыть принципы ее работы.

– Когда же вы уничтожили ее?

– По моему календарю семнадцать тысяч лет назад – в начале вашего тридцать третьего столетия. И когда я говорю «мы», я не имею в виду силы, неким образом причастные к Конгрессу Кольца Линдблада. Речь о людях, причем живших гораздо ближе к вашему времени, чем мы.

Мысли Беллы лихорадочно закружились. Но она ни на йоту не усомнилась в правдивости Хромис.

– Такое трудно принять.

– Я понимаю. И прошу прощения.

– Когда вы сказали, что мы прошли…

– Двести шестьдесят лет вы летели к двойной звездной системе Спики со скоростью на сотую процента меньше скорости света. Время сжалось в двадцать два раза, что превратило двести шестьдесят лет перелета в двенадцать лет субъективного времени по часам в вашей системе отсчета.