В тени регулирования. Неформальность на российском рынке труда - Коллектив авторов

В другой работе по Мексике Кальдерон-Мадрид [Calderon-Madrid, 2000] отмечает очень сильную волатильность занятости в этой стране по сравнению с другими странами ОЭСР. Так, среди формальных наемных работников в течение квартала 15–20 % меняют статус, а для работников, принадлежащих к другим группам, этот показатель оказывается еще выше. Оценки функции риска (hazard function) для различных состояний на рынке труда приводят автора к выводу о крайней нестабильности неформальной занятости в Мексике: медианная продолжительность пребывания в ней примерно в три с половиной раза уступает медианной продолжительности пребывания в формальной занятости. При этом работники, покидающие формальную наемную занятость, гораздо чаще (примерно на четверть) перемещаются из нее в самозанятость, чем в неформальную наемную занятость.

Гонг с соавторами [Gong et al., 2004] подтверждают вывод о том, что в Мексике общий уровень трудовой мобильности поддерживается на более высокой отметке, чем в других странах ОЭСР. Они также показывают, что перемещения между неформальной занятостью и незанятостью идут гораздо интенсивнее, чем между формальной занятостью и незанятостью. Оценки динамической модели мультиномиальной регрессии с коррекцией на учет ненаблюдаемых характеристик обнаруживают сильный инерционный эффект – высокие вероятности сохранения определенного статуса между периодами наблюдений. Из них следует, что в Мексике вхождение незанятых на рынок труда осуществляется в основном через неформальную занятость, что указывает на наличие барьеров на входе в формальную занятость. Однако дополнительные тесты свидетельствуют об отсутствии значимых различий между формальным и неформальным секторами по показателям как притока, так и оттока, так что барьеры между ними, если и существуют, то вполне преодолимы.

Ряд исследований являются межстрановыми и опираются на данные как для стран Латинской Америки, так и для Восточной Европы. Они позволяют оценить общность и специфичность процессов мобильности в разных типах экономик.

С помощью панельных данных для нескольких стран Латинской Америки и Восточной Европы (включая Россию) и сопоставимых определений Дуриа с соавторами [Duryea et al., 2006] показывают, что мобильность на рынке труда везде является достаточно интенсивной по величине, разнонаправленной по вектору движения и сложной по своей структуре. При этом они отмечают, что мобильность в странах Латинской Америки более интенсивна, чем в переходных странах Восточной Европы. Это объясняется как большей долей молодежи на рынке труда, которая находится в поиске приемлемой работы, так и большей долей нестабильных рабочих мест в экономике в целом.

Представляют интерес также выводы из анализа последствий мобильности для заработков. Если в странах Латинской Америки переход с формальной работы по найму на неформальную работу по найму ассоциируется с небольшими потерями, то в некоторых странах Восточной Европы – с выигрышем. Переход в самозанятость везде дает работникам возможность улучшить свое материальное положение, особенно это подтверждается для неформально занятых по найму. Авторы отмечают значительную неоднородность работников даже внутри выделенных ими кластеров рабочих мест и неслучайный отбор в мобильность. Например, из формальной занятости по найму в неформальную занятость по найму чаще переходят те, кто принадлежит к нижней части распределения по заработкам среди формальных работников. Обратное верно применительно к тем, кто движется в противоположном направлении. Это означает, что такая мобильность не для всех является желаемым исходом, а вход в формальный сектор – не общедоступная опция. Что же касается перемещений в самозанятость из наемной занятости (как формальной, так и неформальной), то такие переходы осуществляются из нижней части распределения по заработной плате формальных работников и верхней – неформальных [Ibid].

К интересным выводам в своей работе по трем латиноамериканским (Аргентина, Мексика, Венесуэла) и трем переходным (Албания, Грузия, Украина) экономикам приходят Пажес и Стампини [Pages, Stampini, 2009]. Во всех шести странах они фиксируют высокую мобильность между формальной и неформальной наемной занятостью, но низкую между формальной наемной занятостью и самозанятостью. Для постсоветских стран авторы обнаруживают более выраженные признаки сегментации, чем для стран Латинской Америки. Для квалифицированных и неквалифицированных работников структура и интенсивность межсекторных перемещений оказываются очень похожими. Отсюда Пажес и Стампини делают вывод, что сегментацию на рынках труда этих стран нельзя связывать с действием законодательства о минимальной заработной плате или каких-либо иных институтов, фокусирующихся на наименее квалифицированной части рабочей силы.

Более поздняя работа Мэлони и Боша [Bosch, Maloney, 2010] содержит сравнительный анализ потоков на рынке труда трех латиноамериканских стран – Аргентины, Бразилии и Мексики. Наряду со стандартными оценками вероятностей межсекторных переходов (коэффициентами простой матрицы переходов) они рассчитали ряд производных показателей, отражающих сравнительную привлекательность различных секторов с точки зрения работников. Анализ, основанный на этих показателях, выявил несколько эмпирических закономерностей. Во-первых, продолжительность пребывания в одном и том же статусе максимальна для формальных наемных и минимальна для неформальных наемных работников. Что же касается самозанятых, то они располагаются (по показателю продолжительности) посередине между этими крайними точками. Во-вторых, интенсивность перемещений между неформальной наемной занятостью и самозанятостью намного выше, чем между формальной наемной занятостью и самозанятостью. Однако она не намного выше, чем между формальной и неформальной занятостью. В-третьих, встречные потоки между формальной наемной занятостью и самозанятостью, а также между формальной и неформальной наемной занятостью достаточно симметричны. Такого рода симметрия характерна для интегрированного рынка труда. В-четвертых, самозанятость во всех трех странах является преимущественно добровольной, тогда как неформальная наемная занятость – преимущественно вынужденной, особенно – для молодежи.

В число объектов исследования по данной проблеме попала и Турция. Эмпирическую основу для Тансел и Кана [Tansel, Kan, 2011] составили панельные годовые данные за период 2006–2009 гг. Согласно их анализу, за рассматриваемый в работе период структура потоков на рынке труда Турции практически не изменилась. Для всех групп (за исключением безработных) вероятность сохранения исходного статуса оказывается намного выше вероятности его смены. Отсюда следует вывод о статичной природе турецкого рынка труда. Отмечается крайне ограниченная мобильность в формальную наемную занятость, что должно свидетельствовать либо о существовании значительных входных барьеров в нее, либо о нежелании работников с ней расставаться по причине ее высокой привлекательности. Напротив, неформальная наемная занятость предстает как чрезвычайно неустойчивая: интенсивность исходящего потока из нее в формальную наемную занятость оказывается в пять раз выше интенсивности встречного потока в нее из формальной наемной занятости. Еще одно важное наблюдение – это очень слабый оборот работников между формальной наемной занятостью и самозанятостью. Связано это с тем, что в Турции самозанятость является по преимуществу аграрной и женской, что резко отличает ее от самозанятости в латиноамериканских странах. Все это подтверждает традиционное представление о турецком рынке труда как жестко сегментированном и малоподвижном. Значимые связи с вероятностями межстатусных перемещений обнаруживаются у переменных пола, возраста, образования и вида экономической деятельности.