Врачу: исцелись сам! - Владимир Сергеевич Митрофанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Борисков в специфику своей профессии очень внимательно относился к терминам. Так уж он был обучен. И на клинических разборах по этому поводу всегда происходили свары. И может быть, правильно. Поскольку не тот термин – это не тот диагноз, а тут недалеко и до врачебной ошибки, неправильно назначенного лечения. Профессора могли часами толочь воду в ступе: например, утверждали, что правильно говорить не "стадия обострения", а "фаза обострения", и что правильно не "вирус Эпштейна-Барра", а "вирус Эпштейна-Барр", поскольку Барр – это фамилия женщины – Марии Барр. И что целлюлит – это воспаление соединительной ткани между смежными тканями и органами, а вовсе не отложение подкожного жира с формированием "апельсинной корки". Но пациенты-женщины этого слова "ожирение" очень не любили. Борисков обычно и в диагноз при выписке слово «ожирение» не писал, естественно, если это было не принципиально важно для ведения больной. С жиром женщинам не повезло. Известно, что толщина кожи является гормонально-зависимым параметром. Кожа у женщин тоньше, чем у мужчин, в то время как толщина подкожного жирового слоя у них больше. Кроме того, установлено, что в возрастном интервале от пятнадцати лет и до глубокой старости удельный вес коллагена в коже мужчин выше. Что ж, с другой стороны у женщин зато не бывает импотенции.
Уж не известно, почему и как она его себе выбрала, но этот Лизин сожитель Дима был человеком абсолютно другого типа, чем Борисков, будто бы они произошли от разных обезьян, поэтому его Борисков даже не просто видеть – слышать о нем не мог – все в нем его страшно раздражало. Не любил он таких людей. Этот Дима работал в театре то ли художником по декорациям, то ли просто рабочим сцены, спал до обеда, любил выпить, постоянно курил – сигарету изо рта не вынимал. Борисков полагал, что Дима и в театре-то работает вовсе не по призванию, а просто из желания принадлежать к этой богемной тусовке: не надо ходить утром на работу, можно болтать языком и пить водку. Борисков таких типов, пудрящих мозги молодым девчонкам, в своей жизни повидал достаточно. Так уж получилось, что с юности он дружил с художниками, поскольку снимал комнату в одной с ними коммунальной квартире. Когда ни придешь, они всегда были с похмелья. Уже потом в гости к ним всегда шел со спиртным и с ужасом смотрел, как похмельный непризнанный гений сходу вливает в себя целый стакан водки, а у него все это идет назад, а потом гений опять пытается заглотить, и снова – назад. И так гоняет и гоняет туда-сюда, пока, наконец, спиртное не приживется. Борисков считал, что такие люди и подобные отношения – настоящий капкан на тропинке к нормальной жизни, и Лиза в него попалась. Она всегда была слишком уж самостоятельная и невероятно упрямая. Сын тот был куда мягче характером, и вот ему, пожалуй, наоборот, как раз и не хватало этой Лизиной жесткости и упрямости. Впрочем, учился Олег неплохо, хотя отличником и не был. Вряд ли у него была какая-нибудь идея, куда идти учиться после школы, кем быть. Может быть, и придется пропихивать в медицинский. У Борискова там имелись кое-какие связи, и хотя это вовсе не означало каких-то гарантий, но при определенных расходах вполне могло сработать. Даже сумма была озвучена. Там теперь учились в основном дети врачей, а обучение обходилось очень дорого. Впрочем, время еще было.
Но и сейчас, когда Лиза жила с декоратором, Борисков, опять же выискивая в этом хоть что-то положительное, рассуждал, что возможно это даст ей какой-то опыт общения, жизни в семье, привьет какую-то ответственность, и не исключено, что такой опыт будет даже очень полезный, но с другой стороны, она также может что-то в себе безвозвратно и потерять, посчитав этот стиль безалаберной полусемейной жизни за некую норму. Ведь, несомненно, существует опыт не только полезный, но и вредный. Однажды Борисков попал в серьезную автомобильную аварию. И этот звук глухого удара и сминаемого железа грезился ему после этого, наверное, пару лет точно. Какое-то довольно долгое время он не мог без страха садиться в машину. Зато после этого негативного опыта он никогда уже не гонялся и понапрасну не рисковал.
Этот Лизин художник-декоратор был еще тот тип: возрастом немногим младше Борискова – лет под сорок, – он уже был ранее женат, имел двоих детей, и в настоящее время находился в разводе. Курит, пьет. Лизе же он чем-то, видать, понравился. Борисков, скажи ему кто-нибудь лет десять назад просто о возможности такой ситуации, сходу дал бы в морду, не поверил бы, что такое вообще может быть. А сейчас уже казалось хорошим, чтобы просто какой-нибудь сверстник-студент был бы у нее в друзьях, а тут – разведенец, отец двоих детей, пьющий, богема. Конечно, можно было посмотреть на это и с другой стороны. И то хорошо, что хотя бы живет только с одним, а не болтается по рукам. Детей заводить они, вроде как, не собираются. У того уже есть своих двое, значит, он знает эту кухню и прекрасно представляет, как это всегда осложняет жизнь.
Впрочем, у Борискова один знакомый, молодой мужик лет чуть до тридцати, тоже врач, жил так в сожительстве с одной женщиной довольно долго и был тем очень доволен. Она ему, конечно, нравилась, но не до такой степени, чтобы на ней жениться и жить с ней всю оставшуюся жизнь – так, какое-то время. Детей они договорились пока не заводить, и она регулярно принимала противозачаточные таблетки. Сам он считал такую ситуацию временной и очень удобной, поскольку она его полностью устраивала. Но однажды эта подруга вдруг заявила ему: "У нас будет ребенок!" Вроде бы и таблетки пила и вдруг забеременела. Встал вопрос: что делать дальше? Он, помнится, еще говорил на работе: "Она просто попала как раз в тот самый один процент, когда гормональные контрацептивы не сработали!" Все хохотали над такой его наивностью. Ни фига она, конечно, не пила никаких таблеток. Она приняла решение и сделала такой сильный ход, потому что ей нужно было, чтобы он на ней женился и чтобы родить. И он на ней действительно женился, и у них родился ребенок.
Этот Лизин сожитель хотя и работал в театре декоратором, но сам считал
