Фердинанд Врангель. След на земле - Аркадий Кудря

Больше Батеньков к нему не заходил.

Дальше идти не стоит. Пора поворачивать назад. Мимо проехала повозка с хуторянами, двое сидевших в ней мужчин почтительно раскланялись, и Врангель тоже ответил им легким поклоном. Право, жаль, думал он, что все деревья в парке: липы, дубы, березы — такие ровные, настоящих богатырей нет, как нет и уникумов растительного мира. Из тех, что видел в своих странствиях, более всего запомнились три дерева. Совсем махонькая, изогнутая студеными ветрами лиственница встретилась далеко на севере, в Якутии, на границе с безлесной тундрой, как разведчик, ушедший вперед, чтобы на себе первом испытать лютость ветров и морозов. И тогда, увидев этого отчаянного смельчака, он подивился его жизненной силе.

Другое было совсем иным — гигантская секвойя в Калифорнии, необъятной толщины, подобная высотой собору. В тени такого дерева можно было разбить целый лагерь.

И той же первобытной мощью отличался легендарный «кипарис Монтесумы» в местечке Чапультепек к северу от Мехико, в кипарисовой роще у подножия одинокой скалы, на которой видны развалины древнего замка. Какой далекой стариной повеяло там! Спутники по поездке уверяли, что этому дереву более пяти столетий, да и соседние почти такого же возраста. Они стояли здесь еще в царствование ацтеков, пережили испанское владычество, встретили времена новой, независимой Мексики. Менялись костюмы людей, нравы, правители, лишь эти великаны, не угасая, подобно людским поколениям, набирали, казалось, все больше и больше сил и снисходительно взирали на суетливую жизнь иных существ, копошившихся с их мелочными заботами где-то далеко внизу, у корявых корней.

И ствол, и ветви гиганта опутали вьючные растения пепельного цвета, и они свисали с ветвей, подобно сохнущим рыбацким сетям или седым волосам. Эта пепельная завеса переплеталась с ветвями соседних деревьев и образовала плотный шатер, сквозь который не проходили лучи солнца. Ветер колебал отливавшие серебром пряди, и было похоже, будто он ворошит пышную шевелюру мифического героя тех времен, когда мир был юн.

Не раз, если случалось трудно, Врангель вспоминал эти уникальные творения природы, которые одним своим существованием учат жизненной стойкости.

Мысли его вновь вернулись к случившейся год назад продаже Аляски и официальной передаче ее в собственность Соединенным Штатам. За шесть лет до этого события, горестного для всех, кто долгое время был связан с Русской Америкой, руководство компании ощутило подземные толчки, предшествовавшие разрушительному землетрясению. В год, совпавший с крестьянской реформой, отменившей крепостное право, вдруг громко зазвучали критические нападки по поводу порядков, установленных в американских владениях России. Мол, положение служащих там, особливо из числа коренных жителей, по существу ничем не отличается от положения крепостных. Надо решительно все менять. Для ревизии состояния дел в Америку направили правительственную комиссию. И так уж получилось, что в это время истекали привилегии Российско-Американской компании, надо было разрабатывать новый ее устав. Весьма подходящий повод для недругов компании существенно урезать ее права и привилегии. Как вскоре выяснилось, лагерь недругов возглавлял человек могущественный сам великий князь Константин. Особое его раздражение вызвало монопольное управление компанией всеми делами в Америке, совмещение ею коммерческих и административных функций. Константину такой порядок представлялся ненормальным, и он вынашивал планы эти функции разделить.

В такой ситуации защитникам компании ничего не оставалось, как сплотить ряды и опровергнуть доводы хулителей. Тогда, вспоминал Врангель, в ответ на записку Константина, направленную на имя министра финансов Княжевича, и сам он послал записку Княжевичу с опровержением некоторых доводов генерал-адмирала и изложением собственной позиции. Пришлось в ней указать, что после Шелихова[53], открыто воевавшего с непокорными кадьякцами, и Баранова, употреблявшего непокорных островитян на разные промысловые и воинственные экспедиции, в системе управления колониями произошли радикальные изменения, и смысл их в улучшении жизни коренных жителей. Что же до обвинений в сокращении численности населения колоний, то за последнее тридцатилетие такого не наблюдалось. В то же время это происходило, если иметь в виду коренных жителей, в других районах материка Америки, как и в Сибири, на Камчатке и островах Тихого океана.

Немногого стоил и довод недругов, что монополия Российско-Американской компании убила частный купеческий флот. Напротив, в Русской Америке флот интенсивно развивался, и компания осуществляла регулярные связи со своими отдаленнейшими селениями, водила корабли и в Калифорнию, и к Сандвичевым островам, и в Чили, и, само собой, в Охотск и Петербург. Коммерческая деятельность компании также давала очевидные успехи, в доказательство чего привел в своей записке соответствующие цифры. Думалось, что к его мнению как к мнению человека, возглавлявшего компанию почти десяток лет и пять лет исполнявшего должность главного правителя колоний в Америке, как к мнению члена Государственного совета, должны бы прислушаться. Ан нет, на Константина опровергающая его доводы записка произвела как будто весьма незначительное впечатление и не поколебала уже сложившейся точки зрения великого князя.

Правительство, конечно, рассчитывало на поддержку своей позиции по поводу компании со стороны посланных в Америку ревизоров. Но они подошли к порученной им миссии весьма ответственно, анализ произвели непредвзятый, и их общие выводы после обзора колоний значительно разошлись с позицией недругов компании, что справедливо отметил в своей записке другой ветеран компании, член ее главного правления контр-адмирал Этолин. Проведя в Америке тридцать лет жизни, он мог с полной объективностью оценить выводы ревизоров и написал о том, что господа ревизоры, обозревавшие колонии по поручению правительства, по всей вероятности, ожидали встретить там много беспорядков, противозаконных действий и злоупотреблений местных властей. Однако по чистой совести и справедливости засвидетельствовали, что нашли все в исправности, жители не страдают от притеснений, и никаких жалоб на компанейских чиновников к ним не поступало, и потому отозвались о компании с полным одобрением ее действий.

Ревизор от министерства финансов Костливцев особо подчеркнул в своем отчете участие Российско-Американской компании в открытии реки Амур и занятии острова Сахалина, ее содействие экспедиции графа Путятина в Японию и сохранение неприкосновенности колоний в годы Крымской войны.

С другим же ревизором, от морского министерства, капитаном второго ранга Павлом Михайловичем Головиным, Врангелю довелось быть знакомым лично. Это был талантливый офицер, автор популярных во флоте морских песен, душа кают-компаний. В то время когда сам он, Врангель, руководил морским министерством, большой резонанс во флоте произвела опубликованная в «Морском сборнике» замечательная статья Головина «О старшем офицере». С удовольствием прочитал ее и попросил при случае познакомить с автором. Павел Николаевич оказался человеком веселым, умным, интеллигентным, из тех, коими может гордиться флот. И совершенно по заслугам поручили ему столь ответственное дело, как ревизию американских колоний. По возвращении Головина в Петербург постарался вновь встретиться с ним: не терпелось узнать его мнение о состоянии дел в колониях. Тот рассказал много интересного о своей американской поездке, через города Бостон, Нью-Йорк, Вашингтон, Филадельфию, и потом, Панамским каналом пройдя через материк, добрались до Сан-Франциско, откуда и отплыли в Ново-Архангельск. Поистине необыкновенный маршрут, коим ранее никто до Русской Америки не добирался.

Давний служащий Российско-Американской компании Петр Степанович Костромитинов, по словам Головина, по-прежнему живет в Сан-Франциско, служит российским консулом, но одновременно исполняет должность агента компании в Калифорнии. Костромитинов и приютил российских ревизоров в своем особняке. Занятно было услышать, что семейство бывшего правителя колонии Росс заметно разрослось, уже шестеро детей, и старший сын лет четырнадцати добровольно вызвался обслуживать российских ревизоров во время их пребывания в городе в качестве гида-чичероне.

Сан-Франциско, бывший когда-то небольшим селением, ныне, после золотой лихорадки, превратился, по словам Головина, в процветающий и быстро растущий город, день и ночь работают мукомольные мельницы, и хлеб везут во все страны Европы.

В Ново-Архангельске, рассказывал Головин, на него очень сильное впечатление произвел вид колошей, в декабре гуляющих по земле босиком и будто не испытывающих от этого никаких неудобств. Да еще обвешанная ракушками туземка, с лицом, размалеванным черной краской, а веками — красной, резво катавшаяся на коньках по льду замерзшего озера. Понравилось ему и то, что колоши очень дорожат письменными свидетельствами своей благонадежности и преданности русским и что такие свидетельства они передают как семейные реликвии от отца к сыну и внуку.