Штурмуя Лапуту - Юрий Павлович Валин

были неместными, предрассудков не имели. Шагали по улице, Укс рассказывал про пессимистов, оптимистов и реалистов.

К вилле Охрра подошли вдоль реки, так оказалось намного ближе, пробирались между камнями и осыпями, над водой романтично плыли клочья тумана. На откос Фунтик не полезла, смотрела снизу, как взбирается пилот. Обрыв был крут, но не для урожденного потомка боредов.

На связку аппарата никто не покусился — лежала в кустах под оградой. С высоты город был как на ладони. Укс почувствовал, что сейчас что-то случится.

Он успел спуститься со связкой за спиной к прибрежным камням.

Фунтик тихо вскрикнула:

— Смотри, начинается!

По крышам Тануффера прошла рябь. Одним росчерком дальние кварталы стали вдвое длиннее, Латунная площадь переместилась ближе к реке, а в королевской резиденции появилась новая высокая башня…

— Вот она — Редакшен! — с ужасом и восторгом прошептала Фунтик.

Напарники сидели на связке стоек, наблюдая за таинством. Вот Старая тюрьма надстроилась еще одним этажом, излучина реки стала круче, на бульваре Арлекино-Арлекино появились кудрявые деревья, мост Брынз стал шире, а квартал Тряпичников вообще исчез.

— Как же так можно? Все же люди и нелюди тут живут, — ошеломленно прошептала Фунтик.

— Это жизнь: одно уходит, другое приходит, — вздохнул Укс, обнимая узкие плечики. — Просто здесь все мгновенно. Кто знает, может, так даже и лучше.

Фунтик слегка дрожала, наверное, чуть-чуть от нервов, а больше от утренней свежести. Так-то она была очень стойкой девушкой, но постоянно мерзнущей.

Кончилась Редакшен — еще кружились над крышами стаи ошалевших птехер — некоторым из них придется искать новые гнездовья. Но иссякла непредсказуемая ночь, теперь еще долго будет жить Тануффер спокойно…

Затаившийся город и, правда, оживал на глазах. Очень вовремя попалась бричка, Укс помахал кучеру — покатили с удобством. Кучер, не оглядываясь, многословно бубнил о свежих последствиях Редакшен, его не особо слушали — ночь выдалась утомительной. Укс и сам устал, что уж говорить о хрупкой девчонке. Голова Фунтика лежала на плече пилота, на стены домов упали первые лучи солнца, и думалось, что подобного чудесного утра больше не будет, вот хоть какие Редакшены в мире сотворятся, не будет и всё.

«Свинцовый удод», номер и пожитки никуда не делись, и это было весьма удачное обстоятельство.

— Полагаю, у нас почти сутки отдыха, — предположил Укс.

— Да. И я совершенно не устала, — сообщила Фунтик, одним движением через голову сбрасывая платье и швыряя его в угол.

Святая Редакшен, Логос и прочие боги! — какая же она… нет, не прекрасная и не безупречная, а идеально подходящая для потомка боредов.

Глава пятнадцатая

Диким курсом

Так не бывает. Почти сутки в постели, череда смен жесткости и нежности страсти. Реальность и иное порядком спуталось, про завтрак вспомнили, но забыли про обед. Серия приступов восхитительного безумия, или это и был один-единственный приступ? В бокале — большом, из отличного стекла — плескался остаток вина.

…— Мне сейчас не надо, — сказала Фунтик, когда партнер достал бутылку. — Я от тебя пьянею. Мне хорошо.

— Чудесно. Но лучше тебе упиться. И потом вспоминать. Поскольку дальше у нас будет только дорога и работа. А сейчас можешь расслабиться. Я присмотрю.

— Чудесно, — повторила Фунтик, и откинула со лба волосы. — Учишь? Всё или ничего, но только с тобой?

— Я очень коварен, — признал пилот, откупоривая бутылку и пытаясь не обращать внимания на пьянящие жесты подруги.

— Не коварнее меня. Но все равно непонятно.

— Что именно?

— Почему именно я? Ты опытный, очень знающий, умный. Доненервет, да ты часть вашего тамошнего высшего общества, дружишь с почти всесильными людьми и нелюдями.

— Ну, я очень боковая часть тамошнего общества.

— Неважно, ты всегда можешь сдвинуться в центр, ты свободен. Зачем тебе такая как я? «У ней такая маленькая грудь» — это же точно про меня, как и остальное, романтичное, но спорное. Ты вовсе не легкомысленный и восторженный поэт.

— Я знаю твои тайные достоинства, — улыбнулся Укс.

— Что-то умею, — не стала возражать, принимая бокал, Фунтик. — А еще я пьянь, и совсем не молода, и не свободна, и…. Вот зачем меня любить?

— Незачем, — согласился Укс, целуя вспухшие губы.

Фунтик «косела» вмиг — буквально шесть-семь глотков, и пьяна. Правда, «косела» совершенно не тот термин — наоборот, глаза широко распахивались, становились огромными и алчными, уже и лицом не надо играть — и так призывнее некуда.

Плечи пилота горели от царапин, грудь и бока пылали — в экстазе Фунтик кусалась почти до крови, останавливая зубы лишь в последний миг. Все же полностью она расслабиться не могла — не тот человек, слишком понимает и знает чужое тело. В отличие от своего, которое изучать бедняге было некогда и незачем…

…— Тебе нужно спину обработать, — простонала, задыхаясь. — Там кровь.

— Не надо. У тебя очень чистые когти, ты любишь мыть руки. А коготкам пошел бы сочно-розовый лак, тот самый оттенок на грани алого.

— Еще чего не хватало! Зачем мне лак, и вообще… У тебя же спина, шрамы, рисунки, и…

— То «и» было давно, совсем в иной жизни. Татуировки ты точно не испортишь, разве что к месту дополнишь.

— Извращенец. И я тоже. Играем с болью, как господа какие-то жизнью избалованные.

— Мы в боли куда лучше разбираемся, — напомнил Укс.

— Это верно…

Маленькая женщина трезвела так же быстро как пьянела. Так настроен организм: все очень быстрое, спешащее — сон, отдых, дурь, слабость — промелькнуло и исчезло, вновь сосредоточенная работа, никаких ошибок-послаблений себе, никаких лишних мыслей, отвлечений. Самодисциплина — проклятая, жестокая, но спасительная магия.

А вот с чужим телом она могла сделать почти всё. Умелая, знающая, искусная… девушке с таким уникальным талантом в «Померанце» цены бы не было. Но искусство ее иное, хотя тоже плотское, но уж очень лекарское, более целящее, чем дразнящее. Хотя и повернуть клинок острого воздействия вполне можно, было бы на то желание…

…Укс понял, что сейчас завопит — стены в гостинице надежные, шум отсекающие — но лучше бы сдержаться. Ноги пилота уже дрожали, пятки все сильнее колотили по перине. Ой-ой-ой!…

…— Я выл?

Смеялась:

— Чуть-чуть, господин пилот.

— Зачем остановилась? Силы мои бережешь?

— Я жадная.

—