Лавка древностей - Чарльз Диккенс

— Значит, вы вообразили, что я уже на том свете, да? — ехидничал карлик. — Вы уже считали себя вдовушкой? Ха ха-ха! У-у, беспутница!

— Нет, Квилп! — пролепетала его жена. — Я, право, очень жалею…

— Ну, еще бы! — воскликнул Квилп. — Конечно, жалеете! Кто же в этом сомневается!

— Я жалею не о том, что вы вернулись домой живым и невредимым, — продолжала она. — Мне больно, что я дала ввести себя в заблуждение. Я очень рада вас видеть, Квилп, поверьте мне!

Как это ни странно, миссис Квилп действительно была рада лицезреть своего повелителя и проявляла явное участие к нему, что также не совсем понятно, принимая во внимание все обстоятельства их совместной жизни. Впрочем, на Квилпа это не произвело ни малейшего впечатления, и он только прищелкнул пальцами перед самым носом у жены, сопроводив свой жест презрительно торжествующей гримасой.

— Отлучиться на такой долгий срок, не предупредив меня, не написать ни слова, не дать знать о себе! — всхлипывая, говорила несчастная женщина. — Зачем такая жестокость, Квилп?

— Зачем такая жестокость? — вскричал карлик. — Затем, что на меня нашел такой стих, вот зачем! Моему нраву не препятствуйте. Я ухожу из дому.

— Как, опять!

— Да, опять. Я ухожу сию минуту, немедленно. Уйду и буду жить-поживать беззаботным холостяком на пристани, в конторе — где вздумается. Вы только вообразили себя вдовой, а я, черт возьми, — рявкнул он, — стану холостяком на самом деле!

— Вы шутите, Квилп! — сквозь слезы пролепетала его жена.

— Вот увидите! — сказал карлик, восхищенный собственной выдумкой. — Отныне я холостяк, бесшабашный холостяк, а моей холостяцкой обителью будет контора на пристани. И посмейте только близко к ней подойти! Кроме того, советую вам остерегаться — я буду послеживать за вами, буду шнырять, как крот или ласка, и могу опять прийти домой в неурочный час. Том Скотт! Где Том Скотт?

— Я здесь, хозяин! — послышался голос мальчишки, лишь только Квилп отворил окно.

— Жди внизу, собака! — крикнул ему карлик. — Сейчас потащишь холостяцкий багаж. Соберите мои вещи, миссис Квилп, да растолкайте нашу милую старушку, пусть она поможет вам. Эй! Эй! О-го-го!

Мистер Квилп схватил кочергу, подбежал к чулану, где спала почтенная миссис Джинивин, и до тех пор колотил кочергой в дверь, пока старушка не проснулась, в совершенном ужасе вообразив со сна, будто любезный зятек вознамерился убить ее в отместку за то, что она возвела поклеп на его ноги. Проникнувшись этой мыслью, миссис Джинивин отчаянно вскрикнула и непременно выбросилась бы из окна прямо на стеклянный люк в крыше соседнего дома, но дочь вывела ее из столь опасного заблуждения, вбежав в чулан с просьбой помочь ей в сборах. Узнав, что от нее требуется, миссис Джинивин несколько успокоилась и вышла в гостиную во фланелевом капоте, после чего и мать и дочь, обе дрожащие от страха и холода — так как ночь давно уж вступила в свои права, — в покорном молчании занялись делом, порученным им мистером Квилпом. Стараясь затянуть сборы как можно дольше, чтобы досадить жене и теще, этот эксцентрический джентльмен сам наблюдал за упаковкой своего гардероба, собственноручно добавил к нему тарелку, нож, вилку, ложку, чайную чашку с блюдцем и другие хозяйственные мелочи, потом затянул ремни на саквояже, взвалил его на плечо и без дальнейших разговоров вышел из дому, держа под мышкой флягу, с которой он не расставался все это время. На улице мистер Квилп передал более тяжелую часть ноши Тому Скотту, хлебнул рому для бодрости, стукнул своего подручного флягой по голове вместо угощения и, не спеша направившись к пристани, дошел туда в четвертом часу утра.

— Уютно! — сказал он, пробравшись в темноте к дощатой конторе и открыв дверь ключом, который всегда держал при себе. — Ах, как уютно! Разбуди меня в восемь, собака.

Не пускаясь в объяснения и не дав себе труда проститься с мальчишкой, карлик выхватил у него саквояж, захлопнул за собой дверь, залез на стол, закутался в брезентовый плащ и, свернувшись клубком, точно еж, тотчас же уснул.

Утром, в положенный час Квилпа разбудили, на что понадобилось немало трудов, так как ночка у него выдалась хлопотливая. Встав, он велел Тому Скотту развести во дворе костер из старых досок и приготовить кофе, а для придания разнообразия утренней трапезе доверил ему кое-какую мелочь на покупку свежих будочек, масла, сахара, копченых селедок и прочей снеди, так что через несколько минут на столе в конторе дымился вкусный завтрак. Наевшись до отвала и восчувствовав всю прелесть такого по-цыгански вольного образа жизни (о котором он частенько подумывал и раньше, видя в нем приятный отдых от стеснительных супружеских уз, а также незаменимый способ держать миссис Квилп и ее матушку в состоянии непрерывного страха и неизвестности), карлик решил заняться наведением порядка в своей обители и придать ей более жилой и уютный вид.

С этой целью он отправился в лавку неподалеку от пристани, торговавшую всяким корабельным скарбом, купил подержанный гамак, подвесил его к потолку на манер матросской койки, затем поставил в своей сырой берлоге старую печку, вывел ее ржавую трубу на крышу и, закончив эти преобразования, с восторгом осмотрелся по сторонам. — Дачка у меня не хуже, чем у Робинзона Крузо, — сказал карлик, разнеженным взором оглядывая свою меблировку. — Укромный, тихий уголок, настоящий необитаемый остров, где я могу заниматься своими делами, не боясь чужих ушей и глаз. Кругом ни души — одни крысы, а это народ скрытный, неболтливый. В их компании мне будет весело, как сверчку на шестке. Присмотрю какую-нибудь одну, похожую на Кристофера, и отравлю. Ха-ха-ха! Впрочем, за дело, за дело! О делах нельзя забывать даже в вихре удовольствий, тем более что утро уже на исходе.

Приказав Тому Скотту ждать его возвращения и запретив ему под страхом медленной пытки стоять на голове, кувыркаться и даже ходить на руках, карлик прыгнул в лодку, переехал на другой берег, быстрым шагом направился к одному гостеприимному заведению на улице Бевис-Маркс, завсегдатаем которого был мистер Свивеллер, и застал там этого джентльмена в полутемном зале в ту минуту, когда он в полном одиночестве садился за обед.

— Дик! — воскликнул карлик, просовывая голову в дверь. — Сокровище мое, любовь моя, свет очей моих! Хэй-хо!

— Ах, это вы? — отозвался мистер Свивеллер. — Здравствуйте, как поживаете?

— А как поживает Дик? — в свою очередь спросил Квилп. — Как чувствуют себя сливки блистательного племени писцов, а?

— Кисловато, сэр, — ответил мистер Свивеллер. — По правде говоря, они начинают смахивать на простоквашу.

— Что случилось? — спросил карлик, подходя к столу. — Неужто Салли оказалась злюкой? «Много есть девиц прекрасных, но такой, как…»[69] Верно, Дик?

— Верно, — согласился мистер Свивеллер, с чрезвычайно серьезным видом принимаясь за еду. — Таких больше нет. Салли Б. — это сфинкс во всем, что касается личной жизни.

— Вы не в духе, — продолжал Квилп, пододвигая себе стул. — Что же все-таки случилось?

— Юриспруденция мне не по нутру, — ответил Дик. — Сухая материя, и к тому же требует слишком строгого уединения. Думаю, не пора ли удирать.

— Ну-ну-ну! — воскликнул карлик. — Куда это вы удерете, Дик?

— Сам еще не знаю, — ответил мистер Свивеллер. — Вероятно, по направлению к Хайгету. Может быть, колокола прозвонят мне: «Вернись, вернись, Свивеллер, лорд-мэр Лондона!» Виттингтона ведь тоже звали Дик. Жаль только, что кошки уж очень расплодились.[70]

Квилп смотрел на своего собеседника, комически подняв брови, и терпеливо ждал дальнейших объяснений, но мистер Свивеллер, по-видимому, не спешил вдаваться в них. Он не проронил больше ни слова, пока не съел всего обеда, потом отодвинул тарелку, откинулся на спинку стула, сложил руки на груди и устремил сокрушенный взгляд на очаг, где сами по себе дымились сигарные окурки, распространяя вокруг приятное благоухание.

— Не хотите ли отведать пирога? — спросил Дик, поворачиваясь, наконец, к карлику. — Сделайте одолжение, тем более что он вашей стряпни.

— Что вы хотите этим сказать? — удивился Квилп. Вместо ответа мистер Свивеллер вынул из кармана маленький, сильно просаленный сверток, медленно развернул его и показал Квилпу кусок пирога с изюмом и с сахарной глазурью дюйма в полтора толщиной — на вид совершенно несъедобный.

— Как по-вашему, что это такое? — спросил мистер Свивеллер.

— Похоже на свадебный пирог, — ответил карлик, ухмыляясь во весь рот.

— А с чьей свадьбы? — продолжал мистер Свивеллер, с ужасающим спокойствием потирая пирогом кончик носа. — Чей это пирог?

— Неужели?..

— Да, — сказал Дик. — Тот самый. Можете не произносить это имя вслух. Такого имени больше не существует. Теперь она зовется Чеггс, Софи Чеггс. Мною страсти не играли, я не знал тоски, печали, но узнавши Чеггс Софию, я склонил смиренно выю.[71]