Легенда о Вавилоне - Петр Ильинский

С этих слов начинается описание гибели Вавилона, и не о грядущем ли конце света, а не одного лишь Города, повествует Иоанн Богослов? Сначала он говорит следующее: «И из храма небесного от престола раздался громкий голос, говорящий: совершилось! И произошли молнии, громы и голоса, и сделалось великое землетрясение, какого не бывало с тех пор, как люди на земле. Такое землетрясение! Так великое!»[680] И уже после этого следует перечисление-пророчество о гибели Города и городов. Любопытно, что только после сообщения о распаде на три части «города великого» и падении «городов языческих» говорится о том, что «воспомянут пред Богом» великий Вавилон. Это что — повтор? Является ли Вавилон тем же самым «великим городом» — очевидно, Римом? Включает ли в себя столицу империи вместе с другими языческими городами или относится к чему-то еще? То, что под здешним «Вавилоном» можно понимать «весь мир», несомненно. Ведь после этого следует: «И всякий остров убежал, и гор не стало»{208}.

Можно без конца спорить, что подразумевал автор. Важнее другое: именно в этих трех смыслах — Рима, духовного язычества и всей дохристианской цивилизации — и воспринимался потомками апокалиптический Вавилон. Не подвергалась сомнению и сама подстановка его имени для олицетворения троекратно многогрешного Рима. Такое словоупотребление было освящено вековой традицией[681].

К источнику анти-вавилонской мифологии — образам Книги Иеремии — сразу же обращается автор Апокалипсиса в подробном описании-пророчестве о гибели Города-женщины (17-я глава). Из нее заимствует он многие свои определения, эпитеты и метафоры. Над кем будет Суд Божий? «Над великою блудницею, сидящей на водах многих», с которой «блудодействовали цари земные, и вином ее блудодеяния упивались живущие на земле»{209}. Образ блуда закрепляется еще не раз: «И увидел я жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными… И на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным»{210}. В этой главе содержится и наиболее конкретное указание на реальный Рим. Уже после того как объясняется, что «воды, которые ты видел, где сидит блудница, суть люди и народы, и племена и языки», автор устами ангела добавляет: «Жена же, которую ты видел, есть великий город, царствующий над земными царями»{211}.

Однако здесь возникает и такая мысль: ветхозаветные пророки чаще всего обвиняют в «блудодействе» не чужеземцев, а свою родину. Фраза о том, что с женщиной-Вавилоном «блудодействовали цари земные, и вином ее блудодеяния упивались живущие на земле»{212}, заставляет вспомнить подробные обвинения в «блудодействе», высказанные пророком Иезекиилем в отношении согрешившего Иерусалима{213}. Так нет ли возможности того, что Вавилоном Откровения является не только Рим, но и Иерусалим, город, распявший Спасителя, изгнавший его учеников, а некоторых и убивший?[682] Кстати, в ходе восстания иудеев против римлян христиане, по-видимому, приняли нейтралитет и, скорее всего, сильно пострадали от рук повстанцев. Неужели к концу I в. преследования христиан римской властью были столь велики, что можно было сказать: «Я видел, что жена упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых»{214}? Часто сообщения Апокалипсиса используют для того, чтобы сказать: да, вот до каких страшных римских репрессий уже дошло дело, но не слаб ли подобный аргумент? Не выворачиваем ли мы наизнанку свидетельства нашего источника?

И если можно отыскать в тексте Откровения указания на конкретные исторические события (которые, в отличие от других текстов того же рода, Иоанн Богослов продуманно затемнил), то не о гибели ли Иерусалима напоминает знаменитый фрагмент о наказании блудницы: «Зато в один день придут на нее казни, смерть и плач и голод, и будет сожжена огнем, потому что силен Господь Бог, судящий ее»?{215}Или — по закону талиона — пророк предвещал вавилонскому Риму точно такую же гибель, как и Иерусалиму? Но ведь и тогда становится очевидной еще одна троекратность-троичность разрушения трех согрешивших городов — Вавилона, Иерусалима и Рима. Два пали, третий падет. Не это ли возвещает Иоанн?

С нашей точки зрения, наиболее интересным в 17-й главе является не расшифровка «тайны жены сей», открываемая ангелом автору по подобию Книги Даниила (и в которой можно при желании увидеть след позднейшего комментатора), а именно жена — сама вавилонская блудница. Можно до хрипоты спорить, кто есть загадочные «семь царей», на которых «сидит жена», или «десять рогов», которые «возненавидят блудницу, и разорят ее и обнажат, и плоть ее съедят, и сожгут ее в огне»{216}, и многие этим уже давно занимаются. Даже с некоторым успехом у ближних и доверчивых. Но нет ничего важнее центрального образа главы — образа власти, мощи и богатства: «Жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей», которые обречены на гибель, «потому что Бог положил… исполнить волю Его»{217}. И не так уж далек вавилонский символ последней книги Писания от первого вавилонского символа Библии — великой Башни, почитающей себя наивысшей, наивеличайшей и наинеприступной. Не на Башне ли сидит блудница? Не оттуда ли озирает окружающий мир, думая о том, что лишь ей, и ей одной, подвластен он? И не богохульна ли любая власть, считающая себя высшей?

Вот в чем кажется частичная отгадка секрета воздействия Апокалипсиса. Каковы бы ни были мотивы, двигавшие Иоанном Богословом, он создал творение, говорящее о вечном. Не только потому, что многие его образы — притеснения невинных и испытания верующих, греховной власти, наказания грешников и воздаяния праведникам — всегда будут близки человеку. Мало этого — подтверждения его пророчеств можно увидеть без микроскопа на протяжении всей человеческой истории. Да и не пророчества это — а констатация реалий. Просто людям свойственно спустя несколько лет называть пророчествами неприятные истины, которые они в свое время не хотели слушать — вспомним судьбу Иеремии и иных провозвестников.

Иоанн, творивший в тот момент, когда владычество Рима достигло высшего предела и казалось вечным, объяснил человечеству очевидное. Апокалипсис исполняется всегда, ежедневно и ежечасно. Глупо расшифровывать то, что находится у тебя перед глазами, что происходило, происходит и произойдет. Башня падает именно в тот момент, когда «грехи ее дошли до неба». Вот тогда она и будет разрушена, опять и вовеки, снова оставив на пустом месте тех, кто желал подарков от обманщицы-блудницы, кто алкал богатства и власти — вещей всего лишь количественных.

Подробное описание падения апокалиптического Вавилона, содержащееся в 18-й главе Откровения, переполнено многочисленными аллюзиями из Книг Иеремии (гл. 50–51[683]) и Иезекииля. «Пал, пал Вавилон, великая блудница, сделался жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому духу… ибо яростным вином блуд одеяния своего она напоила все народы»{218}. И заплачут о городе «цари и купцы земные» — все, кому он приносил доход.

Только не слишком ли длинен список того, что погибнет[684] — товаров, плодов, драгоценностей? Нет ли в душе у автора легкого, совершенно подсознательного сожаления об исчезновении сокровищ человеческих, не борется ли он с ним, не преодолевает ли себя, перечисляя все, что должно исчезнуть с лица земли?

Впрочем, Иоанн Богослов идет много дальше. Помимо блуда, есть гораздо более важная причина гибели новозаветного Вавилона: «И в нем найдена кровь пророков и святых и всех убитых на земле»{219}. Вот за это он готов уничтожить блудницу-мир целиком, без остатка, вместе с «голосами поющих и играющих на свирелях», вместе с «художниками», «шумом жерновов» и даже «голосами жениха и невесты». Навсегда. «Повержен будет Вавилон, великий город, и уже не будет его»{220}.

Не предупреждение ли это, не пророчество ли, навеки обреченное быть грозным напоминанием человеку: вот, что ждет тебя, коли возгордишься и возвеличишься, если погрязнешь в грехе и неправде. Апокалипсис не только осуществляется каждодневно: дистанция между нами и «концом света», между сегодня и Страшным Судом совершенно такая же, какая была у наших предков. И то, что мир не погиб при жизни прошедших поколений, означает лишь одно: прегрешения праотцов, сколь тяжелыми они ни были, оказались недостаточными для гибели нашего мира, возможно потому, что кто-то их искупил, хотя бы частично. Но спасен ли мир или произошла лишь отсрочка неизбежного? На этот вопрос ответ тоже дается ежедневно: пока мир спасают, он останется жив. Пока спасающих больше, чем роскошествующих и блудодействующих — он жив. И путь к спасению, кстати, давно указан. Поэтому не надо притворяться, будто вас не информировали, дорогие мои читатели. И будто вы ни за что не отвечаете, ничего не можете, ничего не сможете. Как будто до вас мир спасали какие-то невероятные богатыри, не вы — нет, такие же были люди, со слабостями и недостатками. И страшно им было, и больно, и мерзости вокруг было предостаточно, и возможность уклониться и спрятаться тоже присутствовала. Как существовал и более изощренный и неоднократно применяемый образованными людьми вариант тех же действий: притвориться, что спасение мира — это не для тебя, что жизнь заключается в отрицании или отстраненности: холодном наблюдении за бытием или даже в том, чтобы отгородиться от действительности как можно более высокой и прочной стеной.