Проконсул Кавказа (Генерал Ермолов) - Олег Михайлов

Первая такая крепость – Грозная – появилась в 1818 году в низовьях Сунжи. Чеченцы пытались остановить работы, беспрестанно налетая на русские передовые посты. Однако батальон Кабардинского полка и казачьи отряды отучили чеченцев от набегов. Когда крепость Грозная была сооружена, горцы, жившие между Сунжей и Тереком, стали оказывать совершеннейшее повиновение.

Лесные дебри сделались доступными русским солдатам. Большая часть жителей богатых аулов Андреевского и Костековского, имевших сношения с аварским ханом, изъявили покорность России. Ермолов доносил императору 7 июня 1818 года: «Строгим настоянием моим и усердием старшего владельца прекращен (в Андреевском) торг невольниками, которые свозились из гор и дорогою весьма ценой продавались в Константинополь. Большая часть таковых были жители Грузии…»

С неумолимой последовательностью, планомерно двигался Ермолов на воинственные горские племена. «Они противятся, – сообщал он бывшему инспектору артиллерии Меллер-Закомельскому. – С ними определил я систему медления и, как римский император Август, могу сказать: "Я медленно спешу"».

Привыкшие к тому, что русские задабривают их, горцы пробовали и с новым главнокомандующим проводить прежнюю политику выманивания подачек. Но Ермолов сразу показал пример твердости, которая только и могла привести к успешным результатам.

По дороге в Тифлис, направляясь в Персию, в крепости Георгиевск главнокомандующий узнал о некоем, казалось бы, незначительном событии, которое тем не менее взволновало всю военную Россию. Речь шла о пленении чеченцами майора Грузинского гренадерского полка Павла Шевцова, одного из лучших боевых офицеров Кавказского корпуса и любимого ученика Котляревского.

Шевцов ехал из Шемахи в отпуск повидаться с родными и, чтобы сократить путь, направился не по Военно-Грузинской дороге, а через дагестанские владения, Кубу и Дербент, рассчитывая скорее пробраться в Кизляр, где один из его старших братьев был полицеймейстером.

Прибыв вечером 5 февраля 1816 года в Кази-Юрт, Шевцов просил начальника укрепления снабдить его конвоем, но получил отказ, так как на посту находилась только рота пехоты и двадцать пять казаков. К тому же за безопасность пути между Дербентом и Кизляром отвечали горские владельцы, которым принадлежали попутные земли. Начальник поста посоветовал дождаться оказии, но Шевцов ответил, что ему нельзя терять времени, и обратился с просьбой о конвое к одному из кумыкских князей, который прислал сына с четырьмя узденями. Собралось еще несколько жителей, и образовавшийся таким образом отряд из двадцати верховых выехал из Кази-Юрта.

До Кизляра оставалось всего шесть верст, когда из придорожного кустарника вдруг грянул залп, и партия, сидевшая в засаде, с диким ревом ринулась на путников. Лошадь под Шевцовым была убита, он упал вместе с нею, но едва вскочил на ноги, как целая толпа чеченцев навалилась на него. Отчаяние придало майору силы и мужества – он выхватил шашку. Трое чеченцев были изрублены, остальные отпрянули. Только тогда Шевцов увидел, что остался один. Из девятнадцати его спутников трое успели ускакать в Кизляр; одиннадцать лежали убитыми и трое – тяжело израненными; оба денщика майора были взяты в плен; вьюки – разграблены.

А на линии уже подняли тревогу, и по ветру доносились глухие удары пушечных выстрелов. Чеченцам нельзя было медлить. Столпившись в кучу и отвлекая внимание Шевцова, они старались выманить с его стороны последний выстрел, меж тем как один из них скрытно, словно змея, прополз к нему в тыл и внезапным ударом поверг майора на землю. Наброситься на раненого, скрутить его арканами и закинуть на лошадь было делом одной минуты. Теперь оставалось только избежать погони, и шайка, дабы запутать след, пустилась не прямо к горам, а камышами к Каспийскому морю.

А погоня уже неслась из Кизляра. Старший брат Шевцова быстро собрал шестьдесят конных ногайцев, по пути от раненых узнал, что брат его жив, но в плену, и помчался наперерез похитителям. Увидев, что им не уйти без боя, разбойники остановились. Они вывели вперед пленного и объявили, что будут драться до последнего человека, если их не пропустят, однако тотчас зарежут Шевцова. Сам майор, понимая безнадежность своего положения, просил брата не добиваться его освобождения, а уповать на милосердие Божие. В итоге чеченцы, отпустив одного из пленных денщиков, спокойно ушли в горы.

Через несколько дней горцы прибыли в аул Большие Атаги, еще издали возвестив единоплеменников ружейными выстрелами об удачном набеге. Старые и молодые теснились возле пленного, а иные из фанатиков подбегали к нему, чтобы плюнуть в лицо, ударить камнем или, обнажив кинжал, показать, с каким наслаждением изрезали бы его на кусочки. Пленного посадили в тесную каморку, заковали в кандалы и, протянув тяжелую цепь сквозь стену сакли, приставили караульных. В таком положении Шевцов оставался около двух месяцев. Чеченцы, не видя с его стороны никаких поползновений к побегу, все-таки ослабили цепи, стали лучше кормить и наконец позволили написать родным, назначив выкуп – десять арб серебряной монетой.

В это время родственники Шевцова, кабардинские князья, собрав полтораста отчаянных головорезов, скрытно отправились в Чечню, чтобы выкрасть или отбить пленного. Однако чеченцы узнали, что в окрестных лесах скрываются кабардинцы, и без труда догадались, в чем дело. Тогда они вырыли яму глубиной до четырех аршин, вкопали столб и спустили в яму на веревках несчастного Шевцова, скованного по рукам и ногам, бросив ему для подстилки пук гнилой соломы. Верх ямы разбойники заделали толстыми досками, оставив лишь небольшое отверстие, чтобы узник не задохнулся. В этом подземелье майор должен был провести год и четыре месяца.

Между тем посланное с денщиком письмо Шевцова было получено на линии. Генерал Дельпоццо тотчас сообщил об этом его матери. Он только просил ее ничего не писать сыну о намерении выкупить его из плена, надеясь, что чеченцы сами собьют цену. И действительно, те стали требовать за несчастного майора двести пятьдесят тысяч рублей. Таких огромных денег взять было неоткуда. Тогда герой Ленкорани Котляревский обратился к своему другу контр-адмиралу Головину, и оба они выступили в газетах с воззванием к русскому обществу. По всей России была открыта подписка для посильных приношений. Даже простые солдаты не хотели отстать в этом движении. Так, нижние чины бывшего корпуса графа Воронцова, стоявшие во Франции, решили отдавать на выкуп Шевцова половину своего жалованья. Пожертвования собирались в общую кассу и скоро достигли значительной суммы.

В это время и явился на Кавказ Ермолов. Торопясь в Персию, он тем не менее круто повернул дело. «Честью отвечаю Вам, – писал он матери Шевцова, – что заступающему мое место поставлено будет в особую обязанность обратить внимание на участь сына Вашего и он столько же усердно будет о том заботиться, как и я сам».

Выезжая из Георгиевска, Ермолов приказал генералу Дельпоццо вызвать всех кумыкских князей и владельцев, через земли которых разбойники провезли Шевцова, заключить их в Кизлярскую крепость и объявить, что если через десять дней они не изыщут средств для освобождения майора, то все будут повешены на крепостном бастионе.

«Такая решительная мера, – писал В.А.Потто, – заставила арестованных подумать о спасении уже собственной жизни, и они скоро успели склонить горцев понизить сумму выкупа до десяти тысяч рублей. Но Ермолов не хотел платить и этих денег от имени русского правительства; он вступил в секретные переговоры с аварским ханом, «с другом всех мошенников» – так называет его сам Ермолов, и устроил дело так, чтобы тот вел переговоры от собственного лица и предложил на выкуп собственные деньги. Пока дело улаживалось, Ермолов все время держался в стороне, и только тогда, когда Шевцов уже был на свободе, он, как бы в виде особой милости, приказал возвратить аварскому хану истраченную им сумму. Таким образом, только энергии Ермолова и обязано было это тяжелое дело скорым окончанием».

Когда главнокомандующий вернулся из Персии, то уделил освобожденному пленнику особое внимание. Через два-три года Шевцов после ряда замечательных подвигов был уже командиром Куринского полка, и только внезапная болезнь оборвала в 1822 году его блестящую карьеру воина.

Таким образом, уже самые первые распоряжения Ермолова внушали страх, убеждая горцев, что кончилось время, когда от их подлых набегов откупались, а если русские и вторгались в их земли и жгли аулы, то и сами несли огромные потери и, всякий раз уходя, ничего не приобретали для будущего. Решив перенести передовую линию за Терек, Ермолов тем самым добивался обуздания так называемых «мирных чеченцев».

«Мирные чеченцы… – замечает Потто, – составляли одно из главных зол в наших отношениях с горцами. Еще в 1783 году, во время управления Кавказским краем Потемкина, чеченские выходцы, жившие до того в вассальной зависимости от кумыкских князей, сбросив с себя это иго, просили позволения переселиться на плоскости между реками Сунжей и Тереком, обещая составить передовые посты для Терской линии. Обещания этого они, конечно, не сдержали, а между тем весь правый берег Терека, издавна принадлежавший казакам, отошел под чеченские поселения. Таким образом явилось это особое сословие мирных чеченцев, самых злых и опасных соседей прилинейного жителя. Мирные аулы служили притоном для разбойников всех кавказских племен; в них укрывались партии перед тем, чтобы сделать набег на линию; здесь находили радушный прием все преступники; и нигде не было так много беглых русских солдат, как именно в этих Надтеречных аулах. Приняв магометанство, многие из дезертиров женились, обзавелись хозяйством и при набегах бывали лучшими проводниками для чеченских партий. Ермолов видел зло, которое приносила нам близость этих аулов; он признавал необходимым возвратить казакам их древние затеречные владения и просил о дозволении желавшим из них переходить на Сунжу целыми станицами».