Державы Российской посол - Владимир Николаевич Дружинин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сие прискорбно, — вздохнул посол. — Пользуюсь случаем заверить ваше высочество — зависть моему государю несвойственна.
— Да, в Московии земли предовольно. Кстати, правда ли, что у вас произрастает злак, имеющий голову наподобие овечьей и такую же шкуру?
— Сказки, ваше высочество!
— Рот, глаза, как у животного, — настаивал курфюрст упрямо. — Именуется бор… боранец. Мясо, годное в пищу, отличного вкуса, излюбленное волками. Убежать от них жалкое создание не может, так как коренится в почве.
Подай да подай ему боранца! Нет, истиной поступаться негоже. И посол сказал, что даже Адам Олеарий, ученый автор «Описания путешествия в Московию…», поверил легенде, неправильно истолковав русское слово.
— Европейцам надо бывать у нас почаще, — прибавил посол. — Мы не Китай. Стеной не отгорожены.
— Ганновер тоже не лишен курьезов, — отозвался Георг-Людвиг, словно не расслышав. — Мы покажем вам… Великан, рост четыре элла и шесть цоллей. Жаль, вы не застали его в живых. На могильной плите о нем написано достоверно.
Ого, верзила саженный! Прикинув в уме, посол признал — рост и впрямь необыкновенный. Впрочем, соответствует ли ганноверский элл прусскому?
— Наш короче, но незначительно. А прусский вы успели изучить, я вижу.
— Вполне. Пребывание в Мариенвердере было столь же полезным, сколь и приятным.
— У нас свои меры, сиятельный принц.
Бросил как бы невзначай. С Пруссией, мол, нас не равняй, Фридрих нам не указ. Мы — особ статья… Куракин почел повод удобным, дабы перейти к делу.
— Вы меряете эллом, мы — аршином. Ар-шин, — повторил он внятно. — Однако, когда интерес встает для разных держав общий, следует и меру применить общую.
Курфюрст сию тезу одобрил.
— Его царское величество, — начал посол по писаному, — имеет особливое склонение и почитание к вашей светлости и желает учинить добрую коришпонденцию.
Отвечал курфюрст вяло и будто через силу. Сказал все же, что царское величество оказал честь, послав столь высокую персону, а добрым отношениям с Московией он, курфюрст, всегда рад.
Куракин продолжал:
— Хотя ваша светлость имел с королем шведским дружбу, благодарности от него получил немного, а паче противность. Близость шведских войск в Бремене и Вердене вам не без опасности. Отсюда и проистекает общий интерес с царским величеством, который намерен обуздать силу шведа, чтобы не мог чинить разоренье как империи Римской, так и России.
Сознавая, что перед ним наследник английского трона, посол прибавил:
— Привести Швецию к конечной гибели мы не хотим, — только помышляем удержать ее в исконных границах.
— За предложение дружбы, — ответил курфюрст, — я царскому величеству признателен. Но вопрос подлежит зрелому обсуждению. Для этого вам надо говорить с графом Бернсторфом, первым министром двора.
На том аудиенция закончилась.
Семидесятилетний Андреас Готлиб Бернсторф носит шведскую пулю, застрявшую в ноге, и опирается на палку. Волочит ее по наборному полу замка, а как речь заходит о Карле, стучит ею гневно.
Душой он датчанин полный и Сконии, отнятой шведами, не простил.
— В Дании есть песня, экселенц. Швед набил карманы талерами, но кичился недолго — остался без денег и без штанов. Это матрос, загулявший в порту. Датские моряки непременно разденут спесивца.
Минул месяц, а переговоры — многословные, утомительные — тянулись. Не окончились они и к новому, 1710 году.
Маркиз Сен-Поль изнывал, переписывая прожект договора, и проклинал медлительных, церемонных министров, — спорят о каждой букве. Об острове Тобаго, о вожделенном сокровище полуденном, нечего пока и заикаться.
6
Царь нагрянул в Измайлово внезапно, — в кумпании, с песнями, с криками «ура». У дворца остановился невиданный поезд — десятка три санок, связанных цепочкой. Дыхание дюжины лошадей, уставших от лихой скачки, затуманило окна. Подбегали, отряхиваясь, выпавшие на повороте, хохотали, бранились шутя, пьяными, осипшими голосами.
И Парасковья повеселилась бы, да в жар бросило от слов Петра.
— Где Анна? Поздравить пора.
Расцеловал невестку взасос. Анна сосватана, выйдет за Фридриха-Вильгельма, герцога Курляндского.
— Не в черед, батюшка, — вымолвила царица жалобно. — Старшая не нашалила бы… Боязно за нее, кровь играет…
Анну кличут, а Катюшка — старшая — тут как тут. Пострел везде поспел. Смешинка на щечках, дядина любимица.
— Подрумянился пирожок… Потерпи, тебе жениха получше найдем! Зови Анку!
— Счас…
Вихрем умчалась.
— Ты гляди за Катькой! — сказал Петр. — В оба гляди!
— Глаз есть за ней. Не сомневайся. Да мало ли… Герцог, значит? Да ведь Анка по-немецки двух слов не склеит. Господи!.. Иван Федорыч бьется с ней…
Так царица окрестила Иоганна Остермана, учителя.
— Ты сажай! Приколоти задницу жирную к стулу!.. А, пропащая! Гряди, гряди, невеста!
Анна вошла, лениво передвигая короткие ноги. Ткнула губами руку царя. Новость выслушала без волненья, — будто не ее касается.
Парасковья не запомнила, как принимала ораву гостей, чем кормила-поила.
— Закисли тут, — бросил царь на прощанье. — Ну, зимуйте, медведи, так и быть! До весны вам срок — и марш! Свадьбу в Питербурхе сыграем.
Невесте погрозил кулаком:
— У, тетеря!..
Царице век бы его не знать, Питербурха. Нагляделась в позапрошлом году… Край света, топь, комары. Подвоз плохой, цены — волосья дыбом. Дворяне сухари грызут, работный люд с голоду мрет. И хоронить-то по-христиански не в чем, гробов не напасти.
Разлетятся дочери, — тогда, может, царь помилует, позволит скоротать век в Измайлове.
Да что за крайность отдавать Анну немцу? Ошарашенная вестью, Парасковья выспросила мало. Где оная Кур… куриная держава? Дочери объяснить не сумели. Француз Рамбур, нанятый для обучения танцам, искал ее на глобусе и запутался. Остерман, тот указал. Небогат жених землицей. Герцог с насеста, — так стала звать его про себя царица. Что за угодья у него? Чего ради венчать царевну с чужестранцем?
— Матушка! Да он веры не нашей!
— Грех, грех за басурмана идти…
— Табачищем задушит голубку бедную.
Пока застолье шумело, любимцы Парасковьи попрятались, замерли, — ни одна немытая, заросшая морда не высунулась, не попалась на глаза государю. «Дом моей невестки, — говаривал Петр, — лазарет для уродов и юродов».
Теперь сбежались, начали жалеть, сетовать, рыдать, — расстроили царицу вконец.
Объясняла, чуть не плача:
— Она веру не потеряет, при своей будет. И он при своей, люторской.
— А детей крестить как?
— Сыновей в люторском законе воспитают, а дочерей в православном.
— Нешто семья это, коли вера врозь? Бог покарает.
— Тьфу, ну вас! Надоели…
Прогнала всех, ушла в опочивальню. Слезы вылила на подушку.
А Москва между тем готовилась к долгожданному празднику. Построили семь триумфальных ворот. Из ближних городов везли шведов, полоненных под Полтавой. Стягивались гвардейские полки.
Царица приехала с дочерьми в город загодя, но не без усилия втиснулась в купецкие хоромы, отведенные для смотренья. В горнице густела
