Проигравший.Тиберий - Александр Филимонов

Итак, Либон из рода Скрибониев. Молодой человек, неуравновешенный, склонный к мечтаниям, не очень, прямо сказать, умный (но эту информацию не стоит придавать широкой огласке). По доносу сенатора Фирмия Ката, занимался вызовом теней из подземного царства, с целью получить у них некую волшебную силу и полное предсказание будущего. Эту силу хотел применить для того, чтобы занять самую высокую в государстве должность (по сообщению того же Фирмия Ката). Дело подлежит рассмотрению в сенатской комиссии.

Для Тиберия была еще одна привлекательная сторона в этом деле. Опять же Сеян подсказал, какую пользу из него можно извлечь. Он выяснил, что дело, собственно говоря, было создано из ничего — и самим Катом. Тот сам склонил своего молодого друга Либона к увлечению магическими обрядами и толкованиями снов. Разбудил в нем жадность к деньгам (она спала не очень крепко). Затуманил юноше голову перспективами будущего величия и богатства. Но зачем? Зачем Фирмий Кат хотел погубить друга? Ответ прост: он рассчитывал получить в награду его имущество.

Как просто и вместе с тем гениально! Еще одна веревочка на шее римлянина. Как бы честен и благонадежен (по твоему разумению) ты ни был, всегда найдется человек, которому приглянулось твое столовое серебро, твоя конюшня, твой дом, наконец! И донос на тебя направится куда следует — а там его можно будет попридержать, а можно дать ход сразу, это по обстоятельствам. А разных обстоятельств впереди еще возникнет много, очень много.

Как ни странно, сенаторы сразу поняли, чего хочет от них Тиберий, предлагая им разобраться в деле Либона. Бедняга Либон тоже это понял, но слишком поздно — когда в сенате начались слушания, совершенно неожиданно для него.

Тиберий, едва заметив такую заманчивую добычу, как Либон, меньше всего хотел его спугнуть. Наоборот, он стал, как охотник, подманивающий дичь, всячески обхаживать Либона. Приблизил его к себе. «Хватит зарывать свои способности, — сказал ему Тиберий, — Разве по праву рождения ты не предназначен для больших дел, Либон? Ведь твоя тетка была женой Августа, покойные Цезари — твои двоюродные братья». Тиберий наградил Либона претурой, приглашал его к себе на пиршества, причем всегда усаживал рядом с собой и вел со слегка растерянным от нежданно привалившего счастья Либоном беседы на самые разные темы. Причем лицо Тиберия оставалось неизменно дружелюбным.

А тени из подземного царства все предрекали глупому молодому человеку блестящее будущее. И он совсем потерял голову, уверовав в свою счастливую судьбу. Разве то, что император его обласкал, разговаривает с ним как с равным, разве это для Либона не начало восхождения к сверкающей вершине богатства и, власти?

И тут в игру вступил некий Фульциний Трион, один из тех людей, которых можно назвать штатными осведомителями, хотя такой должности официально и не существует. Он в свою очередь, получив донос от гадателя Юния (к этому негодяю чаще всех обращался Либон) и заручившись поддержкой Фирмия Ката, отправился к консулам с требованием проведения следствия по делу о государственной измене.

Бедняга Либон, не ожидавший для себя ничего, кроме непрерывных наград и повышения по службе, узнал, что он — преступный заговорщик! И что сенаторы уже оповещены о том, что преступления Либона важные и ужасные. Запахло смертным приговором!

Либон предпринял жалкие попытки защитить себя. Он надел траурные одежды, чтобы вызвать к себе больше сочувствия, и вместе с несколькими знатными женщинами, которые пожалели юношу, принялся ходить от дома к дому, упрашивая родственников и знакомых о помощи и заступничестве. Но в Риме уже успели узнать, какое значение император и сенат придают процессу Либона, и перед юношей закрывались все двери, и никто не захотел ему помочь.

Совершенно подавленного и притворившегося больным, его на носилках доставили в сенат. Защитника у Либона почему-то не оказалось (как было объяснено — с кем-то там Либон не смог договориться), а вот обвинителей нашлось предостаточно — к Фульцинию Триону и Фирмию Кату присоединились Фонтей Агриппа и Гай Вибий. Их речи гремели справедливым гневом! Несчастный Либон даже не нашелся что противопоставить обвинениям — он в мольбе простирал руки к императору: неужели Тиберий не захочет спасти своего юного друга? Но Тиберий сидел с абсолютно каменным лицом.

Если как следует вслушаться, то никаких доказательств вины представлено не было. Зачитывались письма Либона магам, в частности такое, где он спрашивал, станет ли он настолько богат, что сможет выложить золотыми монетами Ап-пиеву дорогу от Рима до Брундизия. Сугубо детский характер этой мечты никого не разжалобил. Прочие письма были все в таком же духе. Но на одном из них — о, ужас! — оказались начертаны какие-то непонятные, а стало быть, зловещие знаки. Впрочем, может быть, обвиняемый просто счищал о лист пергамента волосок с пера. Эти знаки были признаны магическими заклинаниями, направленными на свержение законной власти, — тем более ужасными, что никто не смог объяснить их значение.

Когда пришло время заслушивать свидетелей, выяснилось, что таковых нет. Собственно говоря — они были, да еще какие информированные! Их, этих свидетелей, объединял один общий недостаток — они были рабами обвиняемого Либона. А закон, как известно, запрещает пытать раба, выбивая из него показания против своего хозяина. Как же быть? Ведь рабы, конечно, были в курсе его преступных замыслов и действий. Пришлось поломать голову, пока мудрый Тиберий не подсказал сенаторам простой и изящный выход из положения: через казначейство рабы были у Либона куплены, после чего его собственностью уже не являлись. Ну и под пытками горячей водой и железом они вынуждены были рассказать все, что от них требовалось.

После этого заседание было отложено на один день по просьбе обвиняемого. Ему разрешили воспользоваться этой передышкой для того, чтобы он смог собрать доказательства своей невиновности и составить ходатайство о помиловании. Ходатайство ему было велено направлять не императору, а сенату.

Но Либон и не собирался оправдываться, понимая, что это бесполезно. Им вдруг овладел приступ отчаянной храбрости — он решил уйти из жизни, раз уж все этого хотят. И добровольным уходом своим — то ли напоследок что-то доказать, то ли просто хлопнуть дверью перед носом Тиберия и сенаторов, а может быть — и плюнуть им в лица. Либон удалился (не на носилках, а пешком) к себе домой и устроил там для себя прощальный пир. Дом по приказу императора был немедленно оцеплен гвардейцами. Впрочем, внутрь им заходить было запрещено.

Либон напился и наелся в одиночестве так, что ему стало нехорошо. Видимо, последняя в жизни пища не принесла того удовольствия, которого он ожидал. И тут, одуревший, мучимый приступами тошноты, он решился-таки осуществить самоубийство. Но смелости не хватило. Плача от ужаса и безысходного отчаяния, он принялся просить рабов, прислуживавших ему за столом, чтобы кто-нибудь нанес удар мечом. Рабы в панике разбегались, он хватал их за руки, от этой возни попадали все светильники в триклинии — и в наступившей темноте Либон все-таки смог себя зарезать, нанеся вслепую несколько ударов в грудь, горло и живот. После этого охрана от его дома сразу была отведена.

Смерть бедняги Либона тем не менее не оказалась уважительной причиной для прекращения его дела. Сенат продолжил расследование, успешно его завершил — и общим голосованием мертвый Либон был приговорен к смерти. Ему даже была назначена казнь по старому способу: сначала засечение розгами, потом — отрубление головы.

После оглашения приговора слово взял Тиберий. Он выглядел удрученным — и поклялся, что будь Либон сейчас жив и находись здесь, то он, Тиберий, стал бы просить сенаторов о его помиловании. «Жаль обрывать молодую жизнь человека, пусть даже запутавшегося в страшных злодеяниях, — сказал Тиберий, — И вдвойне жаль, что Либон не дождался законного прощения, а решил наказать себя сам».

Смертным приговором сенаторы, однако, не ограничились. День, в который Либон покончил с собой (это был день сентябрьских ид[65]) отныне объявлялся праздничным — в знак победы государства над темными силами. Это предложение было внесено сенаторами Луцием Апронием, Луцием Пизоном, Папием Мутилом и Азинием Галлом. Сенат также постановил изгнать из Италии всех астрологов и магов, а двоих даже казнить. Астролог Луций Питуаний был сброшен с Тарпейской скалы (с нее давненько никого не сбрасывали), а некий Публий Марций был торжественно, под звуки труб, выведен за Эсквилинские ворота и там, за городской чертой, высечен розгами и обезглавлен.

Имущество Либона было поделено между обвинителями. Тем из них, кто принадлежал к сенаторскому сословию, вне очереди были даны претуры. Народ должен был видеть, как заботится император о людях, стоящих на страже его безопасности и интересов государства.