Проигравший.Тиберий - Александр Филимонов

Сеян понимал хозяина как никто. Он докопался до самых корней страха Тиберия перед Ливией. Дело в том, объяснил как-то в задушевной беседе с императором Сеян, что в сознании Тиберия образ матери выглядит слишком монументально. С детства Тиберий привык считать Ливию неуязвимой и всемогущей. Что ж, возможно, раньше так и было. Но сейчас — дело другое! Почему бы Тиберию не попробовать понять, что Ливия — всего лишь скверная и злобная старуха? И вовсе не сын на крючке у матери, а, наоборот, Ливия полностью в его руках! Письма Августа — ерунда! А вот как она объяснит тот факт, что среди пепла погребального костра осталось не-сгоревшёе. сердце ее мужа? Ведь к нему во время болезни одна Ливия только и имела доступ — уж не пахнет ли тут ядом, тем самым ядом, от которого скончались и Агриппа, и Марцелл, и Гай, и Луций, и еще многие? Разумеется, сказал Сеян, так глубоко копать Тиберию не стоит. Но у него есть против матери? прекрасное оружие — пренебрежительность! Стоит один раз на нее как следует фыркнуть, и из всесильной хозяйки империи она начнет превращаться в посмешище. «Вот увидишь, — сказал Сеян, — за честь и достоинство Ливии никто не станет заступаться, так она всем успела надоесть».

И Тиберий попробовал. На заседании сената, где уже несколько раз выносилось предложение присвоить Ливии (которую теперь, согласно завещанию, называли Юлия Августа) титул матери отечества, он неожиданно для всех поднялся и заявил, что получать титулы и награды — вообще не женское дело, что Ливия вполне удовольствуется старым своим именем и тем, что больше пятидесяти лет имела счастье находиться возле великого Августа. Какая женщина может мечтать о большем? Кроме того, добавил Тиберий, принять столь высокий титул Ливии не позволит ее врожденная скромность, которая всем присутствующим хорошо известна.

Сеян оказался прав: сенаторы больше не поднимали вопрос о награждении Ливии и выглядели весьма довольными таким ее унижением. Тиберий все же перестраховался и в тот же день нанес матери визит. Он с деланной почтительностью заверил ее, что в свое время она получит все почести, какие пожелает, а сейчас, когда страна переживает трудные дни, — это будет походить на фарс. Ливия скрипела зубами от злости, но сдержалась и даже нашла силы поблагодарить сына за проявленную им щепетильность и заботу об общественном благе. Они видели друг друга насквозь, и оба понимали, что Тиберий начинает выигрывать, а Ливия безнадежно проигрывает. Все же Тиберий еще побаивался ее и не решался окончательно сбросить маску послушного и преданного сына.

Много хлопот доставляла Тиберию жизнь в Риме. Хотя он и окружил себя охраной, и мог быть уверенным в том, что гвардия его всегда защитит, но все же положение его казалось ему весьма непрочным. Рим был полон врагов, армия обнаруживала признаки недовольства и неповиновения, Германик, одерживая победы, вырастал в национального героя и, несомненно, должен был в скором времени предъявить свои права на престол, сенаторы — одни тайно, другие явно — интриговали против Тиберия. И со всем этим надо было пока мириться, стараться всем угождать и терпеть до прихода удобного часа. «Я держу волка за уши», — не раз жаловался Тиберий дорогому другу Сеяну, на что Сеян каждый раз отвечал, что, пока Тиберий доверяет ему свою безопасность, ничего с ним не случится.

За массой сложных и неприятных дел Тиберий, однако, не забывал и о личном. По его приказу был ужесточен режим содержания для Юлии — ей урезали рацион до одного кусочка хлеба с кусочком сыра в день и перестали ее выпускать из комнаты даже на небольшие прогулки. Кроме того, Тиберий распорядился казнить всех тех, кто в свое время был объявлен любовником Юлии. В их числе был убит Семпроний Гракх человек, особо ненавистный Тиберию, потому что, умный и злоязычный, он всегда порочил Тиберия перед Августом и заступался за бедняжку Юлию.

Через месяц, не выдержав голода и издевательств стражи, Юлия умерла.

Прошла зима, наступило лето, и Германик получил возможность продолжить военные действия против Арминия. От приглашений в Рим он упорно отказывался (Тиберий слал ему эти приглашения одно за другим) и объяснял, что не может оставить армию в тот момент, когда появились предпосылки для новых побед.

Тиберия военные победы в Германии отнюдь не радовали. Чего добивался Германик? Он, безусловно, вел какую-то хитрую игру и тем более подозрительную, что не давал никакого повода для подозрений. А они все равно возникали, и в их обоснованности Тиберия не уставал убеждать Сеян. Как у Германика, говорил он, поднялась рука написать подложное письмо от имени Тиберия? Мыслимое ли это дело? И что сможет в дальнейшем помешать Германику, уже совершившему такой подлог, еще раз не попробовать, если однажды это сошло ему с рук? И что будет в другом подложном письме? Во всяком Случае, Сеян обещал Тиберию, что станет за Германиком следить — для этого внедрит в его окружение своих людей — и сразу же примет меры, если получит хоть какие-то сведения о готовящемся новом предательстве.

А Германик, ничего не зная о подозрениях Тиберия, думал только о величии Рима и славе римского оружия.

Вскоре он отбил у германцев еще одного орла и нанес Арминию страшную обиду, захватив в плен его жену и сына.

И сразу после этого выиграл несколько крупных сражений, в одном из которых погиб родственник и сподвижник Арминия — Сегимер. То есть можно было считать действия Германика одной успешной военной кампанией. Хотя началась она в некотором роде случайно и совсем не совпадала с планами, составленными Германиком и его штабом за долгую зиму.

Дело было так. Одним из немногих союзников римлян в Германии был вождь по имени Сегест. Он был человеком умным, имел опыт долгой жизни и понимал, что с империей гораздо выгоднее жить в мире и даже подчиняться ей, ломая древнюю германскую гордость, чем бесплодно тратить силы и жизни в борьбе против Рима. Этот Сегест не любил Арминия, несмотря на то, что Арминий приходился ему зятем. Когда-то Арминий похитил у Сегеста дочь — и не столько, как догадывался Сегест, по большой любви, сколько для удовлетворения своего тщеславия. Дело тогда едва не дошло до крупной распри, но Арминий обратился к совету старейшин и с помощью их просьб, а также своих многочисленных подарков Сегесту сумел замять дело.

И когда Арминий задумал коварный план уничтожения Вара, Сегест был тем самым человеком, который предупреждал римлян о коварстве зятя. Он даже предлагал Вару заковать в цепи себя самого вместе с Арминием, но Вар не поверил предупреждениям. После того как легионы Вара погибли и зарейнские земли полностью очистились от римского присутствия, Сегест стал одним из тех, кто предсказывал скорое возмездие, и говорил, что амбиции его зятя очень дорого будут стоить Германии. Он всячески пытался убеждать вождей других племен, что с Арминием надо покончить, вернуть Риму захваченных орлов и покаяться — это убережет их всех от большой крови. Арминий знал о том, что тесть настраивает вождей против него, но до поры не придавал этому большого значения, так как был еще в состоянии некоторой эйфории от легкой победы над Варом. Эйфория прошла после того, как Германик дерзкой вьиазкой разорил земли марсов и вдобавок к тому разбил войска бруктеров и их союзников на обратном пути.

Злоба душила Арминия, и он должен был дать этой злобе выход. Он словно потерял рассудок: забыв о том, что жена и сын как раз находились у Сегеста в гостях, отправил один из своих отрядов с приказом привезти голову тестя. Отряд осадил город, но не мог взять — Сегест держал оборону. Несколько дней прошли в штурмах и их отражениях, пока Сегест не пришел к выводу, что его сил надолго не хватит. И тогда он решился позвать на помощь Германика.

Тот, надеясь, что Арминий сам принимает участие в осаде тестя и станет легкой добычей, если его захватить врасплох, немедленно выступил. Скорым маршем Германик прошел по вражеской территории, достиг обороняющегося города и наголову разбил нападавших, освободив Сегеста, — и с удивлением обнаружил вместо заклятого врага Арминия его жену и сына.

Этому удачному походу Германика предшествовали не менее удачные действия его против хаттов и Авла Цецины — против херусков и марсов. Для Арминия это было страшным ударом, и он бросился на север поднимать племена на решающую битву с римлянами.

Распаленный яростью, он метался от одного племени к другому и требовал, чтобы все немедленно объединялись для решительного боя с Германиком. «Тоже мне — полководец, — кричал на сходках Арминий, — только и может, что наносить предательские удары по ночам да захватывать в плен женщин!» Он, Арминий, лично, вот этой рукой уничтожил Вара, трех его легатов и три его отборных легиона! В священных рощах германцев еще можно видеть значки римского войска, которые Арминий там развесил в дар отечественным богам! Пусть Сегест лижет римлянам задницу и получает от них в подарок за свое холуйство земли в покоренных провинциях, но другие германцы не таковы! Они никогда не простят, что между Альбисом и Рейном им пришлось увидеть розги, секиры и тогу — все эти мерзкие признаки римского владычества! Есть народы, незнакомые с римским господством, они не испытали казней, не знают, что такое платить подати. Германцы испытали, но своими руками освободились от всего этого. Убрался отсюда с пустыми руками этот причисленный к богам старикашка Август, убрался этот его преемник Тиберий, так неужели германцы станут бояться мальчишку Германика? И его пьяниц солдат, которые только и ждут, чтобы поднять мятеж против своего же начальника? Тот, кто пойдет за Арминием, выберет для себя свободу на вечные времена!