Маршак - Матвей Гейзер

— Так все же у Гейне — сосна или кедр?

По выражению лица Самуила Яковлевича я все понял… После паузы он продолжил:

— Есть в переводах непостижимая тайна. Их можно сделать очень близкими к оригиналу, но неожиданно для переводчика возникает новое стихотворение, ничего общего не имеющее с оригиналом. А бывает, что переводчик «уходит» от оригинала, а его творение передает что-то самое сокровенное, что было у автора.

Не знаю, будете ли вы еще возвращаться к переводу «Лорелеи» — кто знает… Но помните — в этих стихах Гейне очень близок и к лирической балладе, и к народной песне. Не учитывая этого, переводить «Лорелею» невозможно.

(То же самое Маршак написал и московской девятикласснице Веронике Хорват, приславшей ему в 1948 году свои переводы из Гейне, в частности — «Лорелею»: «А я „Lorelei“ — при всем сходстве мыслей и настроений — в вашей передаче не вполне узнаю. В этих стихах Гейне очень близок к народной песне, к лирической балладе. При утрате подлинного размера и ритма эта близость пропадает».)

— Почему так трудно дается, а вернее, не поддается переводу «Лорелея»? — продолжал Маршак. — Героиня старой немецкой сказки не желает переселиться с берегов Рейна на берега, скажем, Невы. Нева не похожа на Рейн. В переводе «Лорелеи», сделанном Блоком, есть строфа:

Прохладой сумерки веют,И Рейна тих простор…В вечерних лучах алеютВершины далеких гор.

В первых двух строках мне так видится Нева, что последние строки не рассеяли этого впечатления.

Я переводил «Лорелею» в течение многих лет. Не получалось. Мне мешали и уже существующие переводы. «Лорелею» переводили многие русские поэты XIX века, и было у всех них желание, даже страсть, сделать это очень немецкое стихотворение русским, оставив при этом что-то от Гейне… Я сделал более двадцати вариантов перевода — ни один из них не радовал меня… Лет пятнадцать тому назад я отдал переводы в журнал «Новый мир». Тогда первая строфа звучала так:

Не знаю, о чем я тоскую,Но в сердце такая грусть.Старинную сказку простуюВесь день я твержу наизусть.

Через день я позвонил в редакцию и попросил переделать первую строфу так:

Не знаю, какая причинаТого, что в душе моей грусть.Старинную сказку простуюВесь день я твержу наизусть.

В том переводе меня смутила строка «Не знаю, какая причина» — слишком далеко от оригинала. Я снова позвонил в редакцию и попросил внести изменения:

О чем я тоскую — не знаю.Но полон я грустных дум.Старинная сказка простаяВесь день мне приходит на ум.

Прошло несколько дней, и я в очередной раз вернулся к «Лорелее»; перевод первой строфы мне показался плохим. Снова звоню редактору, прошу не сердиться, но необходимо чуточку изменить первую строфу:

Не знаю, о чем я тоскую,Когда и чем огорчен.Забыть ни на миг не могу яПреданье далеких времен.

Спустя время я вновь прочел перевод и испугался. Строка «Когда и чем огорчен» показалась мне чудовищной. Звонить уже боюсь. Передаю новый перевод с посыльным. Редактор позвонил мне, пообещал внести очередное исправление, сказав при этом: «Надеюсь, это последнее изменение, я должен сдать рукопись в набор».

Не знаю, какая причина,Что сердце полно тоской.Отрывок из сказки стариннойТревожит весь день мой покой.

Когда через месяц я прочел уже набранный текст, меня охватил ужас: снова вкрались слова «какая причина», а уж «Отрывок из сказки старинной тревожит весь день мой покой» — совсем не годится… Неужели это мой перевод? Я немедленно «отозвал» свою рукопись и только через несколько месяцев вернул ее снова в редакцию.

— И какой же вариант вы оставили?

— Сделал новый:

Не знаю, о чем тоскую,Покоя душе моей нет.Забыть ни на миг не могу яПреданье далеких лет.

Самуил Яковлевич прочел до конца свой перевод «Лорелеи» и вдруг сказал:

— Нет, что-то не так. Я еще вернусь к этому переводу…

Я часто вспоминал рассказ Маршака о переводе «Лорелеи». Однажды захотел прочесть стихи Гейне из книги «Ламентации» в его переводе. Открыв томик, начал с эпиграфа к этому циклу:

Удача — резвая плутовка;Нигде подолгу не сидит;Тебя потреплет по головкеИ, быстро чмокнув, прочь спешит.

Несчастье — дама много строже:Тебя к груди, любя прижмет.Усядется к тебе на ложеИ не спеша вязать начнет.

Перевод показался мне незнакомым, даже чужим. Оказалось, я держу в руках довоенное издание Гейне. Я взял другое — послевоенное. И нашел этот же эпиграф в другом переводе — Маршака:

Уходит счастье без оглядки, —Не любит ветреница ждать.Рукой со лба откинет прядки,Вас поцелует — и бежать!

А тетка Горе из объятийВас не отпустит долгий срок.Присядет ночью у кроватиИ вяжет, вяжет свой чулок.

Еще раз задумался я о волшебстве и непостижимой тайне Маршака-переводчика.

Юдифь Яковлевна когда-то сказала мне: «Брат так мечтал перевести „Еврейские мелодии“ Гейне, если не полностью, то хотя бы поэму об Иегуде бен Галеви. Самуил Яковлевич очень любил этого поэта и, кажется мне, читал его стихи в оригинале».

На стихотворении Гейне «Рокочут трубы оркестра» хочу остановиться особо. Примечательно оно не только потому, что в нем — эпизод из биографии Гейне: молодой Генрих был влюблен в свою кузину Амалию, любовь эта была взаимной, но выйти замуж за Генриха девушке не позволили — слишком беден был жених. Стихотворение «Грохочут трубы оркестра», как и «Лорелею», переводили многие русские поэты. Среди них и Афанасий Фет:

Ликуют флейты и скрипки,И вторят валторны им;Любимая в пляске зыбкойКружится, венчаясь с другим.

Раздолье нынче тромбонам,Литаврам звонким простор;И тут же плачем и стономИсходит ангелов хор.

В переводах Фета по несчастной любви плачет и стонет хор ангелов. У Маршака же, как и у Гейне, — не хор, а сами ангелы вздыхают, и не абстрактно, не о ком-то, а «о нас», о влюбленных. Стихотворение это из цикла «Лирическое интермеццо» — второй книги стихов Гейне, изданной в 1823 году. Называлась она тогда «Трагедии с лирическим интермеццо». В этом издании было посвящение в стихах отцу Амалии, Соломону Гейне («Соломон Гейне — снова прими эти страницы как знак почтительности и симпатий автора»), В последующих изданиях посвящение это отсутствовало.