Свора - Зов крови - Юлия Колесникова

Права была Рейн, мне нужно было уехать отсюда, забыть о нем. Но смогу ли я сделать это теперь, когда почти целую неделю и последние эти три дня я была с ним так близко, видела что он не так уж и равнодушен?

Я продвигалась спиной назад к выходу в холл, а лицо Грема меняло свое выражение.

— Ева… Ева, так не должно быть! И мне не хочется разрушать что-то в твоей жизни! Ты просто не понимаешь — я не смогу сделать тебя счастливой. Представь себе, что у нас не только большая разница в возрасте, но и что мы из разных периодов времени. Ты так молода, и твою молодость нельзя растрачивать на меня.

Это правда. Он был старше. Он делал меня несчастной. Я читала, что во время сильных переживаний или эмоций, можно почувствовать физическую боль. Но чтобы такую! А боль лишь нарастала, когда я видела, что глаза Грема вовсе не пусты и безразличны.

— Не надо… ничего… говорить, — тупо уставившись на него, отозвалась я. Горло сдавило, я понимала, что еще чуть-чуть и не смогу дышать, — Просто замолчи! — я даже не осознала, что перешла на «ты». — Не хочу ничего слышать! И я буду встречаться с Пратом!

Неужели это я! — билась судорожная мысль, — это всегда спокойная я кричу?

Грем посуровел. Его лицо в один миг приняло странную серую угловатость. Но вовсе не утратило своей привлекательности. Его лицо, бледное, зависшее надо мной, убивало красотой и идеальностью. На миг мне не хватило, дыхания, но я поняла, что просто забыла дышать.

— Разве это выход?! Ты же не сделаешь этого мне назло?!

Я затихла. Не сделаю? Еще как сделаю! Назло ему, назло себе. Пусть мне будет еще хуже, пусть все внутри болит и содрогается, но одна я больше не буду. Пусть он видит это, пусть, пусть, пусть!!!

— Дай мне этот шанс забыть про тебя, быть счастливой, если других шансов не осталось!

Грем болезненно скривился, и те чувства, что он так тщательно скрывал, проступили наружу. Мы страдали оба. Но он не хотел этого понять. Он сопротивлялся.

Я остановилась. Руки сами собой взлетели вверх, чтобы запутаться в моих густых волосах, я безучастно смотрела на него. Что я здесь делаю? Чего ожидаю? По законам жанра, мне нужно уходить, убегать, от злосчастного Байроновского персонажа которым теперь был Грем. Мрачный, обеспокоенный, воплощение моих мечтаний, изысканный той притягательностью, о которой я читала в книгах, и внезапно нашла. Он смотрел на меня уже не с сожалением, — это были чувства, которые я хотела увидеть, но не после его слов.

Что же я делаю? Почему стою? Почему молчу? А он по-прежнему рядом. И я вижу, как руки Грема дергаются, будто бы он хочет протянуть их ко мне, и не рискует.

— Больше никакой доброты! — вдруг выдала я, наконец понимая, что мне нужно делать. Рвать связи, рвать хорошие отношения. — Никаких сожалений. Никаких твоих высказываний на счет Прата. Оставь меня и себя в покое. В конце концов, у тебя нет прав, чтобы мне что-то советовать.

Почему эти горькие, отвратительные слова, так разъедают мою кровь? Грем тоже не был счастлив. Но я уже взяла себя в руки. Я всегда брала себя в руки, и все становилось на свои места. И тогда я могла смириться со всем.

Я приблизилась к нему вплотную, Грем смотрел на меня. Он знал, что я хочу сделать. И он не отступил. Грем хотел того же. Но движения его тела этого не выдавали: руки в карманах, глаза внимательно следуют за мной (я боялась даже про себя сказать, то слово, каким описывались его чувства), лицо склонено в мою сторону. В первый и последний раз.

Я привстала на пальцы, даже с моим ростом, нужно было это сделать, чтобы быть на уровне его глаз, и запустила руки в его волосы, шелковистые, намного теплее рук. Грем закрыл глаза, а я оставила их открытыми. Если мне представилась возможность, то я буду видеть все его чувства в этот момент.

Потянувшись к его губам, так словно была просто обязана это сделать, чтобы остановить боль, нараставшую в моем сердце, я вдруг поняла, что Грем опередил меня на долю секунды. Его корпус качнулся в мою сторону, при этом, так и не выпустив рук из карманов. Пассивно-агресивно Грем накрыл мои губы своими… и я вспомнила, что в мире существует свет. И он был в тот момент между нами. Его губы стали тверже и настойчивее, более тонкие чем мои, они, тем не менее, приносили то ожидаемое чувство восторга.

И вот, он уже сжимал меня, сильнее, чем я могла ожидать и слаще, чем мне грезилось. Я знала, что в эти мгновения он был все же моим, как бы ни сопротивлялся этому. Действительно один миг растянулся в века, а я думала, что поэты не понимают, о чем пишут.

Он был страстный. Он был жгучий. Грем был сейчас со мной. И пусть это в первый и последний раз.

Где-то в доме хлопнула дверь, но мы не остановились, лишь между нами сейчас существовала реальность.

Я горела, и он сжигал мое тело, насквозь прожигал губами и сам полыхал.

Когда Грем подхватил меня на руки, я знала, что повторения этому не будет, и все же не сопротивлялась. Только сегодня, только сейчас!

Пусть огонь горит!

Пусть огонь сжигает

Чувства изнутри,

Боль пусть исчезает.

Я забуду мысли,

Руки деревенеют,

Звуки,

Время, исчезает.

Быть с ним не умею.

Дорога наверх заняла мало времени. Не знаю, может просто оно утратило смысл, и сжалось для меня в секунды, но я не обращала внимания на это.

Грем тоже открыл глаза и теперь его зрачки были черные, словно от темноты, но меня это не испугало, и не удивило. В Греме всегда было что-то опасное, то, что он скрывал ото всех, но что я ощущала.

Мы лежали на бархатистом покрывале, и когда Грем помог мне снять свитер, я острее почувствовала покалывания его ворсинок об воспаленную, от непривычно холодного прикосновения Грема, кожу. А его руки казалось, одновременно были повсюду, и это не отупляло, а только подстегивало меня к действию.

Я оторвалась на миг свои губы, и привстала, чтобы стащить с него кофту, а за тем футболку. Он не сопротивлялся, приподнявшись на локтях, Грем снова потащил меня на себя.

Когда во второй раз я прикоснулась к его губам, снова взорвался этот же свет. Я ощущала, как у меня начинают трястись руки. Грем медленно избавился от моей юбки и белья, я же возилась с его застежкой на джинсах, но Грем сам снял их и тут же вернулся ко мне.

Я всегда думала, что в первый раз мне будет страшно. Страха не было, одно горячее дыхание и желание, пропитавшее насквозь нас двоих.

Губы Грема оставили мое лицо и принялись за шею, опускаясь неторопливо вниз.

— Ева, — он шептал мое имя, вдыхая мою кожу, словно мог впитать ее в себя и от этой сладостной истомы, сердце колотилось, словно и не сковано грудной клеткой.