Русская фантастика – 2016 (сборник) - Светлана Колесник

Но бабушкам верить не стоило. С насиженного места их выгнали не любители шахмат, а беспощадное к сплетникам августовское солнце, до белого звона накалившее блеклое дерево скамеек. Липовые ветки не могли защитить от его палящих лучей, но игроки терпеливо пеклись на солнце, вытирая кепками вспотевшие лбы. Поскидывали мокрые от пота майки и соколки. Иные, бросив кепку или дачную шляпу на траву, повязали рубашками головы на манер турок, другие укрыли, как плащом, плечи газетой, чтобы потом женам не пришлось мазать кефиром солнечные ожоги. Одному гроссмейстеру, казалось, нипочем было августовское пекло. Безупречный – шляпа бежевого текстиля, светло-серые брюки «в елочку», кремовая рубашка и жилет в тон брюкам застегнуты на все пуговицы, – он бродил между досками, на секунду-две замирая над каждой в задумчивости: длинные бледные пальцы пощипывают выбритый подбородок, кустистые белые брови нахмурены. Если приглядеться, можно было заметить, что рубашка и жилет гроссмейстера под мышками намокли от пота, что чуть выше белоснежного, но поникшего от жары воротничка виднеется след от пореза бритвой, а на сером галстуке с серебряным крапом под самым узлом сидит божья коровка. Но никто не приглядывался: шахматисты уставились в свои партии, а старые сплетницы обосновались слишком далеко. К тому же одна из них умудрилась забыть дома очки и теперь щурилась, то и дело вытягивая уголки глаз пальцами, становясь похожей на злого духа с Хоккайдо, каким-то ветром занесенного в пыльный и душный подмосковный двор.

Рядом с бабушками на скамейке тоже лежала газета. Ее забыл кто-то из игроков, торопясь расположиться с доской поближе к гроссмейстеру, а когда стало припекать, не решился сбегать и забрать. И понять его было можно. Ритуалы общения с дворовыми бабушками могли занять минут пятнадцать. А кому охота в самый разгар напряженной игры тратить столько драгоценных минут на расшаркивания, поклоны, заверения в здравии всех домочадцев и воспоминания о том, как бегал мальцом в шортах на помочах.

Газета осталась лежать на скамье, шевеля листами в слабом ветерке, и, казалось, совершенно не привлекла внимания бабушек, однако, прислушайтесь вы к их разговору, выяснили бы для себя удивительную вещь – старушки уже были в курсе всего, что в ней говорилось.

– Биоробот он, Тайка, точно тебе говорю, – проговорила с жаром одна. – Вон и в газете писали…

– О нем? – не поверила ее товарка. – О Капитон Василиче?

– Тьфу, Тая, да не о нем вовсе. О биороботах. Говорят, их давно уже у нас сделали, уж много лет рядом с нами живут.

– Да врут, Катенька, – махнула та. – Если бы давно жили, неужели же не узнали бы? Только сейчас заговорили.

– Раньше нельзя было. А теперь Перестройка. Вот и можно стало, – со знанием дела заявила Катя. – Вроде Циолковский их сделал в шестнадцатом году под Калугой. А может, и не он, или не роботов. Может и нет, вроде Поспелов, и не в шестнадцатом, а в шестьдесят первом…

– Только если в шестнадцатом, – перебила третья бабушка. – Капитон Василич с двадцатого года: он на семь лет меня моложе. У нас восемьдесят пятый. Сколько ему нынче-то…

– Шестьдесят пять.

– Вооот, – протянула Тая. – Ой, юбилей, почитай.

– Полуюбилей, – не сдавалась Катя. – Да и не полагается роботам про юбилеи думать. Будто поздравлять мы его обязаны, словно он живой человек.

– Так он и есть живой. Я слушала, по радио говорили, что эти биороботы – они совсем как люди, только мозги у них… такие, электрические.

– Электронные, Муза, а не электрические. Электрическая – это плитка бывает или чайник, – рассердилась Катя. – Вон, гляди, на такой жарище уж и чайник бы расплавился, а наш академик ходит и хоть бы вспотел. Робот и есть.

– А как же он тогда робот, – засомневалась Тая, – если я и маму его, Лизавету Игнатьевну, хорошо помню? Нешто она могла робота родить?

– Может, и не родила вовсе, а ей в роддоме робота дали, – не унималась Катя.

Муза сидела молча, глубоко задумавшись.

– Глупости ты мелешь, Катька. Моя мама тогда в роддоме работала и ничего не говорила, чтобы кому-то вместо ребеночка робота дали, – возмутилась Тая.

– Так он биоробот. Их, по радио говорили, тоже женщина родить может. Они же телом-то как мы совсем, только в голове штуки разные механические, – взвешивая каждое слово, проговорила Муза.

– Ты же говорила, электронные? – вклинилась Тайка.

– Да хоть бы и так, – не желала уняться Катя. – Вот он телом как мы, а голова у него… не человеческая.

– А чья? – Тайка прищурилась, как японский вперед смотрящий, потянула пальцами уголки глаз к вискам.

– Машина у него в голове засунута, – отрезала Катя. – Может, и родила его мама, а только не человек он. Робот бесчувственный. Может, родился такой, может, потом кто ему вместо мозга всякого нахимичил, только не человек он, что ты не говори.

– Да я и не говорю, – отозвалась Тайка, устало потерла глаза.

– Это она на него все сердится, – усмехнулась Муза, – что Капитон ее, когда они в колхозе вместе работали, на танцульки не позвал.

– Не больно и хотелось, – фыркнула Катя.

– Хотелось. А когда женился он на той кукле расфуфыренной, ты три дня после свадьбы с красными глазами ходила. Я все помню, – заметила Муза. – Все говорила потом, что нельзя мужчине в его возрасте на молоденькой жениться.

– Тьфу на тебя, зараза старая. – Катя отвернулась, скрестив на груди руки.

– Зато память хорошая, – поддела Тайка. – А у Капитоновой Ларисы волосы были до чего хороши. На затылке кокорю накрутит – идет как звезда кино.

– Постарела она быстро, – кивнула Муза. – Такие красивые быстро вянут.

– Когда она умерла-то? – Тайка опять прищурилась, на этот раз разглядывая окна соседнего дома, где в пятом этаже поливала цветы молоденькая девушка в слишком кружевном для своих лет халате.

– Да не умерла вроде, в больницу какую-то при институте он ее пристроил. Катается каждый день к ней.

– И поделом, – буркнула себе под нос Катя.

– Кому?

– Капитошке-академику.

Тая захихикала, прикрыв рот кулачком, Муза, стараясь скрыть улыбку, спросила:

– А если бы Капитон тебя замуж позвал, пошла бы?

Катя не ответила, только поджала тонкие губы и саркастически выгнула бровь.

Под липами один из игроков поднялся, в сердцах перевернул доску, так что фигуры посыпались на траву. Гроссмейстер подошел к нему, сказал что-то вполголоса, положив руку на плечо рассерженному сопернику. Шахматист небрежно побросал фигуры в коробку и, сунув шахматы под мышку, зашагал к дому.

– Проиграл, Толик? – жалостливо поинтересовалась Муза.

– Вчистую продул. Крут академик, на козе не обрулишь! – Толик хотел сплюнуть в клумбу с бархотками, но глянул на бабушек и удержался.

– Так не дуть надо, а думать, тогда и продувать не будешь, – тотчас вцепилась в него Катя. – Вот дед твой, царствие ему небесное, Иван Викторович, умный был мужчина, и ты на него, Толик, похож, хоть твоя бабушка каждый день талдычит, что уродился в Маринкину родню… Дед твой умный был мужчина, положительный, когда строили автобазу, я тогда еще девчонка была…

– Теть Кать… – начал несчастный Толик, искренне жалея, что живет в первом подъезде, а не в четвертом, максимально удаленном от скамейки.

Сигналя ребятне, во двор тяжело вполз мусоровоз, своей медлительной грацией словно заворожив всех: и ребят, и бабушек. Он подцепил первый бак и аккуратно вывалил его содержимое в свой огромный оранжевый кузов.

– Ну, если уронит, так палкой научу, – зло прошипела Тая. – На прошлой неделе целую кучу натерял. Я в окно видела, да пока ругаться собиралась, он уж и уехал.

– Так что ж ты молчала, Тайка, надо ж письмо написать. Капитон составит, а я подписи по дому соберу… У мусорщика руки кривые, а нам бутылки пинать и очистки гнилые нюхать?! – Катя в возмущении забыла и про обиду, и про Толика, который, воспользовавшись шансом, улизнул в подъезд.

Мусоровоз как раз захватил второй бак, когда мимо него во двор протиснулась черная «Волга». Из двери выскочил мальчик лет четырех в желтой ситцевой кепочке и бросился к гроссмейстеру, что-то крича на бегу, прыгнул на руки академику, и тот закружил его в воздухе. Следом за мальчиком из автомобиля появился высокий молодой мужчина в синем льняном костюме, махнул рукой сплетницам.

– Хороший парень Коля. Жаль, приемный он у Капитона. Лариска красивая была, а здоровья никакого. Сама не родила, – заметила Муза.

– А я бы родила, – отбросив жеманство, проговорила Катя.

– Да ты бы насмерть его заела, не то чтоб родила, – усмехнулась Тайка.

– Коля, говорят, тоже в академики метит. Тридцать один год, а уж доктор наук.

– Которых? – спросила любопытная Тая. Муза не ответила: не нужен был Тайке ответ.

– Электрических. Как чайник. Или плитка, – отомстила подруге Катя.

Под липами шахматисты начали собираться, зарисовывая в блокнотах и на полях газеты свои партии: продолжить, когда у гроссмейстера будет время. Капитон Василич с внуком на руках пошел к машине. Лицо его было грустно и сосредоточенно.