Песнь огня - Розария Мунда
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иган кивнул, кланяясь.
– Благословения Весны вашему дому, – удалось выдавить мне из себя.
Я смотрела, как он скрылся за поворотом Пути.
После этого их становилось все больше. Сначала это были только холбинцы. Связки дрока и вереска устилали пол клетки. Дон Маки со слезами на глазах поцеловал мою руку через решетку, а его жена плакала навзрыд. Даже вдова, которая когда-то плюнула мне в лицо, пришла посмотреть на процессию. Она стояла у дороги, сложив руки поверх своей черной шали. Вскоре после этого мы проехали мимо дымящегося Холбина, многие его дома превратились в обгоревшие остовы.
Я ожидала, что жители Холбина обвинят меня в этом. Но вместо этого они осторожным шепотом заверяли меня в своей преданности.
– Будь проклят тот, кто предал тебя, – сказал мне Маки. – Надеюсь, это был не горец.
К полудню мы въехали в Ближнее нагорье, и тут цветы не прекращались. И не только цветы: меня угощали сухофруктами, вяленым мясом, карамелью, которая таяла в руках. Солдаты перешептывались, но, похоже, не знали, что делать с растущим ворохом подношений. Я не могла вспомнить, когда каллиполийцы выражали мне свою преданность, и то, что горцы делали это сейчас, когда я была без дракона и в клетке, выглядело еще более странно.
Мои пальцы часто тянулись к цепочке, чтобы потереть кулон между пальцами. Он принадлежал моей матери, но мне его вернул Ли. Держа его в руках, я чувствовала себя так, будто они оба были рядом со мной.
Солнце уже садилось, когда на горизонте показался силуэт грозовика.
Иксион сюр Нитер приземлился на повозку с клеткой, черные крылья дракона укутывали его словно одеяло. Злобные глаза рассматривали меня, сидевшую на ворохе цветов.
– Откуда это взялось? – потребовал ответа Иксион у начальника процессии.
Тот неопределенно махнул рукой в сторону холмов.
– Выбросите их, выбросите и накройте клетку!
У начальника процессии был резкий бассилеанский акцент с четкими гласными.
– Простите, сир, мы думали, что приказ – держать ее на виду.
Солдаты пытались очистить клетку от полевых цветов. Я приподняла свои юбки, чтобы не мешать им, и подняла глаза только тогда, когда прямо передо мной щелкнули сапоги.
Иксион спустился с Нитера и вошел в клетку. Мгновение мы смотрели друг на друга. Серые глаза, высокие скулы, черные волосы, он был так похож на Ли, что у меня волосы встали дыбом.
– Красивое ожерелье, – сказал Иксион.
Слишком поздно спохватившись, я засунула мамин кулон обратно под воротник своего платья. Он дотянулся до него, сорвал ржавую цепочку с моей шеи и, бросив ее на пол, наступил на нее каблуком своего сапога.
Кулон был сделан из граненого стекла. Он разбился вдребезги.
– В столице тебя ждет менее теплый прием, – заявил Иксион.
* * *
Мне больше не предлагали ни воды, ни снега, ни еды. Я не просила, даже когда во рту пересохло, а желудок начал сжиматься от голода. Я умела терпеть голод. Благодаря семье Иксиона я этому отлично научилась. Пока мы ехали из Ближнего Нагорья, а затем пересекли Ферришскую равнину, клетка была накрыта. Ее выставили на всеобщее обозрение только у городских ворот.
Иксион оказался прав, предсказав мне иной прием в столице. И хотя горцам мало нравились мои визиты во время поборов, а еще меньше тот факт, что я летала на драконе, они знали меня как свою. Горожане же, напротив, знали меня как Стражницу, готовую щелкнуть кнутом. Я была той, кто говорил «нет» вдовам, просящим вторую продовольственную карточку, той, что противостояла им во время недовольства и протестов. Я была головорезом Атрея. Его стервой-командующей. Недостойной простолюдинкой, которую повысили по рекомендации Лео Грозового Бича, его шлюхой.
Я почувствовала вкус их ненависти к этим именам после воздушного налета в праздник Зимнего Солнцестояния, когда Бункерные бунты потрясли наш город и проложили путь к Реставрации. Я знала, к чему готовиться.
Тем не менее мне потребовалось все мое самообладание, чтобы не содрогнуться при виде плаката, который они прикрепили к клетке.
Шлюха Повелителя Драконов.
А дальше началось ожидаемое избиение и издевательства. В меня со всех сторон полетели тухлые яйца, гнилые фрукты, экскременты. Если кому-то нужно было правильно подобрать для меня бранное слово, то плакат помогал им в этом. Я не знала, были ли среди них актеры, которым платили за то, что они заводили толпу горожан, которые шли этой дорогой. Но я сомневалась, что в моем случае потребовалось бы большое воодушевление.
Иксион сюр Нитер возглавлял процессию, и когда я поднимала глаза, то видела плакат и спину Иксиона, покачивающегося в седле между серебряными крыльями своего грозовика.
Он вел меня в самое сердце своего логова.
Я точно знала, сколько времени занимал этот путь, потому что уже делала это раньше: служанкой в свите Фрейды, а до этого как Стражница, член Четвертого ордена, под фанфары на спине дракона. Я знала, что они специально двигались в медленном темпе, что так и было положено. Я знала, что с такой скоростью процессия, двигавшаяся по Триумфальному пути, должна была идти целый день.
Мужество, приобретенное благодаря добрым пожеланиям в нагорьях, миля за милей покидало меня. Примерно на втором часу пути я ощутила, что мое сознание словно начало отстраняться от тела, и я наблюдала за происходящим как бы сверху. Я уносилась так далеко, что у меня возникало искушение рассмеяться. Я слышала перешептывания горожан, когда они уставали оскорблять меня, насмехаться и бросаться всем, что под руку попадалось:
Но где же дракон этой девчонки?
И тогда я смеялась. Безумно, маниакально. Но к тому времени я уже была в полузабытьи, и никто не обратил на это внимания.
В какой-то момент я почувствовала, как солнце ослепило меня, чья-то рука вцепилась в мои волосы, толпа колыхалась передо мной внизу. Крепость возвышалась над нами, но вершина была пуста. Голиафан еще не вернулся. Мы стояли на постаменте на Народной площади, и Иксион, вцепившись сзади в платье Пенелопы, тряс меня словно тряпичную куклу.
– Предадим стерву суду? – зарычал он.
Народ ответил ему дружным ревом.
Дворцовые ворота. Чернота. Холодные каменные стены. Одни двери захлопывались, другие распахивались. Каменный пол пронзал холодом мои колени, мои руки. Кожа на них сделалась заскорузлой от засохших яиц и экскрементов.
– О драконы небесные, – донесся до меня женский голос.
Я стерла с глаз налипшую грязь и, подняв глаза, увидела перед собой искаженное лицо Миранды Хейн. Она выглядела гораздо
