Царь Итаки - Глин Айлиф

Если ему только не удастся каким-то образом снова присоединиться к Одиссею и помочь ему отвоевать Итаку, Эперит никогда не сможет смыть с себя позор деяний отца. Его мучили воспоминания, поэтому засыпал он медленно, а спал тревожно.

На следующий день он наблюдал за освещаемыми солнцем стенами Спарты. Борьба за Елену скоро закончится, а после выбора мужа остальные претенденты быстро покинут дворец. Одиссей с подчиненными может возвращаться тем путем, которым они пришли, но может случиться и так, что отряд направится на юг, к побережью, где и будет нанят корабль. Поэтому Эперит следил за обеими дорогами.

До самых сумерек он видел только тележки крестьян, нескольких всадников и обычные перемещения жителей деревни и торговцев, которые заходили и выходили из городских ворот.

Эперит испытал облегчение, когда смог оставить наблюдательный пост и отправиться по склонам на поиски хвороста. Он искал съедобные растения, понимая, что его запасов еды надолго не хватит. Однако вернуться пришлось с пустыми руками. Этим вечером его живот протестующее урчал от жалкой корки хлеба и кусочка говядины, которые он себе позволил. После нескольких месяцев пиров, где подавали лучшую еду и вино во всей Греции, трудно перестроиться на суровую диету и ограниченный рацион.

Когда он засыпал, то услышал волчий вой, внезапно нарушивший тишину ночи. Он прозвучал совсем близко. Вой одинокого волка словно прокатился по скалам вокруг Эперита. После него воцарилась зловещая тишина. Юноша достал кинжал из-за пояса и подбросил в огонь новую ветку, которая поможет защититься, если этот волк или стая осмелится исследовать его стоянку. Затем луна вышла из-за туч, которые скрывали ее какое-то время. Больше никакие облака или испарения не затеняли ее свет, светило озаряло долину и горы. И только тогда Эперит заметил высокую фигуру в черном, стоявшую у края лагеря.

Он выхватил горящую ветку из костра и поднял над головой. В другой руке блестел кинжал. Молодой человек чувствовал себя открытым и уязвимым без оружия. К своему отчаянию он увидел, что фигура вооружена двумя копьями и прикрывается большим щитом.

— Ты кто? — спросил Эперит.

— Друг, — ответила фигура, и пораженный Эперит понял, что это женский голос.

Она вошла в круг оранжевого света, отбрасываемого огнем. Теперь ее можно было узнать.

— Клитемнестра!

— Я принесла твое оружие, — объявила женщина, бросая щит его деда на кучу хвороста, который Эперит собрал для поддержания огня. Туда же полетели и его копья, издав звон, а вскоре за ними последовал и бронзовый меч, который ярко заблестел в свете огня. Последним оказался кинжал, подаренный Одиссеем, но его Клитемнестра передала через костер. — Ты же знаешь, Эперит: воин без своего оружия — ничто.

Эперит бросил горящую ветку назад в огонь и с удовольствием забрал кинжал из протянутой руки женщины. Впервые с тех пор, как ему пришлось сдать оружие на дворцовом оружейном складе Спарты, воин почувствовал себя полноценным мужчиной. Он осознал свою независимость, возможность защищаться или навязывать свою волю другим силой оружия. Он снова был человеком, способным делать и говорить то, что хочет. Юноша был свободен, и эта свобода связывалась только волей богов и его собственным кодексом чести.

Эперит поблагодарил женщину, убирая кинжал за пояс.

— Я заодно принесла еды, — объявила Клитемнестра, вручив ему небольшой шерстяной мешок.

Она развернулась к костру, чтобы согреться, к ней присоединился и изгнанник.

— Еще раз благодарю, — сказал он.

— Это самое меньшее, что я могу сделать. В эти месяцы ты был мне прекрасным другом и позволял загружать тебя моими проблемами.

— Но откуда ты узнала, где меня искать?

— Я обладаю способностью проникновения в суть вещей — интуицией, которая есть лишь у очень немногих, — ответила она, напряженно вглядываясь в языки пламени. — Существуют боги более древние, чем олимпийцы, Эперит. Они способны наделить своих последователей силой, о которой забыл остальной мир. Они и подсказали мне, что ты прячешься здесь.

Юноша задумался, не эти ли таинственные силы помогли ей выскользнуть из города незамеченной, без коня и тележки, на которых можно было бы доставить сюда его тяжелое оружие. Ведь она со всем этим грузом поднялась на гору. Но что-то внутри него подсказало, что не следует больше задавать вопросы — возможно, из страха получить прямой ответ. Глядя на усталое и не по возрасту мудрое лицо Клитемнестры, молодой воин понимал: в этом мире есть кое-какие вещи, которые лучше не знать.

— Мне известно, что две ночи назад ты находился вместе с мирмидонянином Пейсандром, поэтому не мог гостить у Пенелопы.

— Если это так, то смогла ли ты благодаря своему дару выяснить, кто именно был у Пенелопы? — спросил Эперит.

— Нет. Мой дар — это меч с обоюдоострым лезвием. Мне открываются многие вещи и дается мощное знание, но кое-что опускается. Однако тут и не нужен особый дар, и без того ясно, кто именно был с Пенелопой в ту ночь.

— Может, Агамемнон? — спросил Эперит, неловко пытаясь отвести подозрения Клитемнестры от истинного виновника. Чем меньше людей знают правду, тем в большей безопасности окажется Одиссей. — Ты мне говорила о его частых изменах…

Клитемнестра только усмехнулась.

— Агамемнон спит с моей матерью. Он заходит к ней каждый вечер, пока Тиндарей председательствует на пиру, а затем снова возвращается, пока ни у кого не успели возникнуть подозрения. Кроме того, я знаю, что это был Одиссей. Я сама готовила любовный отвар, который свел их вместе с Пенелопой. И зачем бы еще тебе брать на себя преступление, которого ты не совершал? — Она перевела взгляд с костра на Эперита. — Теперь я должна идти, но вскоре вернусь и принесу еще еды. И не беспокойся пока. Нет необходимости наблюдать за дорогой — Одиссей останется еще на несколько дней.

Она вернулась через три ночи, напугав Эперита, потому что бесшумно появилась в кольце света огня и села рядом с юношей.

— Вот, возьми, — Клитемнестра протянула мешок с едой. — Только что с вечернего пира.

Она поднесла руки к огню, и в этом пляшущем свете Эперит увидел, насколько красива эта женщина. Было холодно, у нее изо рта шел пар. В чертах Клитемнестры не было ничего от мощной привлекательности Елены, но ее окружала какая-то таинственность, которую юноша находил очень волнующей. Огромные и грустные глаза казались почти бездонными, отражая мигающий свет, словно знание всего человеческого опыта скрывалось за ними, угрожая вырваться на свободу и заполнить мир несчастьями и горем.