Послевкусие: Роман в пяти блюдах - Мередит Милети

«Ле Бернаден» — один из немногих манхэттенских ресторанов, включая «Ла Гренуй», «Времена года» и «Артистическое кафе», которые почти не изменились со дня своего основания. Через несколько месяцев после открытия, состоявшегося в Нью-Йорке в январе тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, журнал «Gourmet» присвоил «Ле Бернадену» и его шеф-поварам (и владельцам) Жильберу и Маги Ле Коз четыре звезды — неслыханное, прямо-таки историческое событие в ресторанном мире. Сейчас, спустя четверть века, этот ресторан стал, образно выражаясь, одной из гранд-дам Нью-Йорка. Если бы «Ле Бернаден» был женщиной — а я считаю, что у большинства ресторанов женская душа, — то это была бы Грейс Келли[15], красивая, элегантная и загадочная.

В баре полно народу, и сначала я не могу разглядеть Артура Коула, которого надеюсь узнать по малюсенькой фотографии, помещенной над его колонкой в «Chef's». Майкл замечает его мгновенно. Артур сидит к нам спиной, о чем-то беседуя с барменом, возможно выпытывает у него наилучший рецепт коктейля «Май-Тай». Когда Майкл хлопает его по плечу, Артур оборачивается и едва заметным движением закрывает свой блокнот.

— Артур, с этого момента забудь о работе, а то от твоего вида у меня портится настроение, — слегка улыбаясь, говорит Майкл и кивает на блокнот, который Артур прячет в нагрудный карман. Они пожимают друг другу руки, и Майкл легонько похлопывает его по плечу. Волосы у Артура длиннее, чем на фотографии в журнале, и он не носит маленьких круглых очков, в которых запечатлен на том фото.

— Вы и есть Мира? — говорит он, протягивая мне руку. — Рад с вами познакомиться.

Он автоматически улыбается, показывая ряд ровных белых зубов. У него идеальная стрижка, и, судя по рукам, он регулярно делает маникюр; я мельком бросаю взгляд на свои руки — грубые, с коротко остриженными ногтями и обветренной кожей, словом, руки рабочей женщины. Но у меня нет выбора, и я протягиваю ему руку.

К нам подходит Рената, которая по дороге к бару встретила своего приятеля и остановилась поболтать, и Майкл завершает церемонию знакомства. Артур подзывает бармена, и мы заказываем напитки. Я выбираю бокал просекко[16].

— О, просекко, прекрасный выбор! Отрадно видеть, что некогда забытый аперитив вновь занимает свое достойное место, — весело говорит Артур. — Я хочу сказать, за пределами Италии, — добавляет он, слегка поклонившись Ренате. — Вам что-нибудь говорит название этого виноградника? — спрашивает Артур. Вообще-то, говорит, но Артур не дает мне ответить; повернувшись к Майклу и Ренате, он продолжает: — Не возражаете? Может, закажем бутылку на всех? Мира внесла великолепное предложение.

— Я думаю, вам понравится, — беру я слово. — Это прекрасное вино, которое делают на маленькой винодельне на севере Италии. Во Фриули. — Почему у меня такое чувство, словно я пришла на собеседование, от которого зависит, возьмут ли меня на работу? — У нас в «Граппе» имеется запас.

— Граппа?

— Да, так называется наш… мой ресторан, — говорю я несколько более деловым тоном, чем мне бы хотелось.

По интеллигентному лицу Артура видно, что он пытается что-то вспомнить. Скорее всего, когда-то что-то о нас слышал.

— Ах, да, конечно, — говорит он наконец.

Мне остается надеяться, что до него дошла лишь краткая версия моей горестной истории, а не та, где фигурирует драка. Но, судя по его смущенному лицу и быстрому взгляду, который он бросает на входную дверь, мои надежды напрасны. Артур уже решил, что я опасна, и прикидывает, как ему, в случае чего, уносить ноги.

— Простите, Мира, — говорит Майкл. — У Ренаты столько клиентов, что я так и не вспомнил название вашего ресторана, когда рассказывал о вас Артуру.

— Боюсь, я там ни разу не обедал, — говорит Артур без тени сожаления.

— В таком случае вы непременно должны к нам зайти.

— Это прекрасный ресторан, Артур, — включается в разговор Рената. — Мира и ее бывший муж начинали с нуля, как и «Ле Бернаден». «Граппа» — история их успеха.

При упоминании Джейка, моего «бывшего мужа», я невольно вздрагиваю и случайно задеваю под столом ногу Ренаты.

К счастью, в этот момент приносят просекко, а вскоре метрдотель сообщает, что наш столик уже накрыт. Артур, с бокалом в одной руке, поддерживая меня под локоть, ведет через весь зал к нашему столику. Он прижимается ко мне слишком близко, я отступаю в сторону, а когда снова оказываюсь рядом с ним, то замечаю, как он украдкой бросает взгляд на вырез моего джемпера.

— Кто вас научил готовить, Мира?

— Мама. Она была шеф-поваром.

— Правда? Как интересно! А где она училась?

— В Париже, — отвечаю я, — в «Кордон Блё».

— В самом деле? Для женщины ее поколения это просто замечательно. И где же она работала?

— По моим воспоминаниям, она работала исключительно дома: готовила на все наше семейство.

Маме так и не пригодилось то, что за плечами у нее была блестящая французская школа, и она всегда об этом жалела. Как раз во время учебы она и познакомилась с моим отцом, который в то время служил в армии и на отпуск поехал в Париж. Мама заканчивала двухгодичные курсы; они поженились, как только отец демобилизовался.

— Вы жили на Манхэттене?

— Нет, в Питсбурге. Я выросла в Питсбурге.

— В Питсбурге? — переспрашивает Артур, и в его голосе слышится едва заметная насмешка. — Неподходящее место для повара с классическим образованием.

— В Питсбурге люди тоже есть хотят, — говорю я, оглядываясь на него, пока он отодвигает для меня стул.

А он еще и сноб.

— Ну да, ну да. Я просто хотел сказать, что… э… Питсбург никогда не был оплотом высокой кухни. Хоть двадцать лет назад, хоть тридцать, никогда. Вы можете назвать хоть один ресторан Питсбурга, который был бы отмечен в «Bon Appétit»?

Мне нечем крыть. Вообще-то говоря, на моей памяти был отмечен только один ресторан Питсбурга, да и то всего раз: несколько лет назад журнал «Gourmet» упомянул ресторан братьев Приманти, когда приводил интервью с Марио Баталини (который один раз пообедал в этом ресторане и остался очень доволен). Объясняю для непосвященных: сэндвич «Приманти» — это толстый ломоть хрустящего итальянского хлеба, на который укладывается кусок сыра, хорошенько промасленный картофель фри, мелко нарезанная капуста и — если вы любитель традиционной кухни — жареное яйцо. Можно сказать, что этот сэндвич стал главной достопримечательностью Питсбурга. Но я не сообщаю об этом Артуру Коулу.

Нам приносят корзинку с хлебом: теплые, хрустящие французские булочки с травами и мягким козьим сыром. Мы просматриваем меню, выбирая себе разные деликатесы. Я смотрю на Ренату, которая уже прикидывает, как максимально расширить охват блюд. А это означает, что все заказывают разное, а потом начинают друг с другом делиться.

Почему-то некоторых это коробит, и, могу поспорить, Артур Коул один из них. А между тем готовность человека есть с тобой из одной тарелки говорит о многом. Это было первое, что привлекло меня в Джейке. Мы познакомились в маленькой придорожной траттории в Пьяченце, пока дожидались, когда освободится столик. Обрадовавшись, что оба говорим по-английски, мы решили обедать вместе. Когда подали первое блюдо, Джейк небрежно протянул руку и подцепил колечко моего кальмара, нанизав на зубец вилки. Столь интимный жест поверг бы меня в шок, если бы я уже не решила, что хочу с ним переспать. И переспала — сразу после десерта и эспрессо.

— Смотрите-ка, — говорит Майкл, — свежие сардины.

— А я хочу Лангуста и ризотто с белыми грибами, — говорит Рената, с головой уйдя в меню.

— Весьма рискованное решение — вкус нежнейшего из моллюсков соединять с тяжелым грибным духом, — говорит Артур и морщит нос. — Будем надеяться, здешний шеф знает, что делает, — с сомнением заканчивает он.

Разговор заходит о вымирании настоящего Американского Ресторана и вскоре превращается в не совсем демократический форум, где sotto voce[17] вещает Артур Коул, который в результате своих изысканий по истории кулинарии пришел к выводу о прискорбной убогости американских традиций.

— Можно сказать, что в Америке попросту нет никаких традиций. Все, буквально все было завезено из-за границы. В нашей кухне нет ничего истинно американского, за исключением, может быть, попкорна. — Он взмахивает рукой. — Даже гамбургер не наше изобретение! — презрительно ухмыляясь, говорит он, как будто мы изъявили намерение встать на защиту гамбургера.

Никто не спешит поднимать демонстративно брошенную им перчатку, но Артура это ничуть не смущает.

— Иначе зачем, скажите на милость, — говорит он, внезапно повернувшись ко мне и скрестив на груди руки, — ваша матушка обучалась бы кулинарии во Франции? А вы — в Италии? Да потому, и вы не хуже меня это знаете, что кулинарное образование в нашей стране нельзя считать завершенным без обстоятельного знакомства с международной кухней. — В его голосе слышится самодовольство, рот скривился в полуулыбке.