На реке Росомашьей - Владимир Тан-Богораз

Етынькэу посмотрел кругом. Акомлюки и Умки не было. Все те люди, столкновение которых могло оказаться опасным, были в числе участников бега. В его голове неожиданно родился мудрый план.

— Если бороться, — громко заговорил он, — надо теперь начинать. Вечер приближается. Когда ещё окончим! Кто хочет бороться, пусть бежит греться, — заключил он, входя в роль хозяина. — А ты давай ставку!..

Человек тридцать из присутствующих, все, кто, был помоложе, побежали толпой по общей дороге. Это была уже третья партия состязавшихся. Етынькэу, отыскав место поровнее, заботливо утаптывал ногами снег и убирал прочь сучья и щепки. Люди, побежавшие греться, тоже скрылись из глаз, но вместо них на горизонте показалось несколько движущихся точек, которые, конечно, должны были принадлежать партии женщин. Бег молодых парней должен был простираться гораздо дальше, и для них было ещё рано появиться на поле зрения.

Женщины постепенно приближались к стойбищу. Они растянулись в длинную линию с огромными промежутками и, видимо, изнемогали от усталости. Все силы их ушли на стремительность первоначального порыва. Большая часть уже думала не о ставке, а о том, чтобы как-нибудь добраться до стойбища. Иные ложились лицом на снег и лежали неподвижно, ожидая, пока подойдут бывшие позади. Только Каляи и ещё одна молодая девушка, лет восемнадцати, разгоревшаяся как огонь и выпроставшая плечи и грудь из широких рукавов корсажа, ещё имели силу бежать взапуски. Каляи, впрочем, успела добежать первая и, схватив чай и табак, бывшие на ставке, в обе руки, изнеможенно опустилась на землю. Лицо её посинело от напряжения; растрёпанные косы были покрыты густым слоем мохнатого инея; на бровях, на ресницах — везде был белый налёт. Она хотела что-то сказать, но не могла выговорить ни слова и только громко и часто дышала, как загнанная лошадь. Девушка, прибежавшая сзади, с досадой сдёрнула свой корсаж ещё ниже и повалилась навзничь в сугроб рыхлого снега.

Люди, убежавшие для того, чтобы согреться перед борьбой, тоже возвращались. Добегая до места борьбы, они устанавливались широким кругом вместе с простыми зрителями. Калюун, славившийся своим искусством в борьбе, вышел на середину и сдёрнул свою парную кукашку, обнажившись до пояса. Его красивый белый торс с выдающимися мускулами на груди и на руках как-то странно отделялся от неуклюжих меховых штанов, сшитых по обычному чукотскому покрою и потому лишённых пояса и упрямо сдвигавшихся вниз.

Шея его была украшена ожерельем из двойного ряда крупных разноцветных стеклянных бус.

— Ну, кто хочет? — сказал он, приседая на корточки и растирая снегом свои плечи и грудь, чтобы вызвать прилив крови к коже, защищающий от холода. Долговязый молодой кавралин выступил из рядов и тоже снял кукашку, приготовляясь к борьбе. Он был хром на левую ногу, и это помешало ему принять участие в беге, но он хотел наверстать своё.

— Ты куда, Ичен? — останавливали его зрители. — Калюун тебе ещё изломает что-нибудь!

Но Ичен не обращал внимания на уговоры и встал в боевую позицию, наклонив вперёд туловище, немного расставив ноги и стараясь покрепче утвердить на снегу скользкие подошвы своих сапог. Борьба началась.

Противники бросались друг на друга по очереди. Один стоял пассивно, а другой нападал, стараясь сбить его с ног или, по крайней мере, стащить с места. Они без разбора хватали один другого всей горстью за грудь, за кожу на загривке, за бока, повсюду, куда только можно было впиться крепкими пальцами и даже ногтями. Две пары рук непрерывно опускались на мокрое тело, отскакивали с хлопающим звуком, похожим на удары валька по мокрому белью. Борцы падали на землю, перекатывались друг через друга, таскали один другого в мокром снегу и, вскакивая, расходились, приседали на корточки на противоположных концах арены, натирались снегом и снова становились в позицию для возобновления борьбы. Наконец Калюун так хлопнул Ичена об твёрдо утоптанный снег, что тот, поднявшись, начал смущённо потирать плечи и отошёл в сторону, признав себя побеждённым.

Одолев ещё одного соперника, Калюун тоже вошёл в ряды, для того чтобы передохнуть. За ним оставалось право вступить в единоборство с последним победителем, для того чтобы испытать, кто окажется сильнее всех. На арену выступили новые борцы, но борьба почему-то не разгоралась. Чукчи, видимо, боялись увлекаться, очень хорошо зная, что у таких разнородных соперников, какие были здесь, при первой же серьёзной стычке борьба может обратиться в кулачный бой и окончиться неожиданным побоищем. Когда человек десять уже перебывало на арене, наконец раздался крик подростков, бегавших взад и вперёд по стойбищу:

— Бегут!

Борьба тотчас же прекратилась: смотреть на состязание бежавших было гораздо интереснее. Ставку поделили между собою Калюун и ещё один чёрный приземистый чукча, тоже сваливший двух человек.

Через несколько минут бежавшие уже приближались к стойбищу. Впереди всех действительно был Келеккак. Несмотря на десятикилометровое расстояние, остававшееся за его спиной, он бежал легко, редкими и большими прыжками, каждый раз закидывая вперёд посох и стараясь ступить как можно дальше вытянутым носком ноги.

— Хорошо бежит! — решили знатоки. — Настоящие оленьи ноги.

Шагах в двадцати за Келеккаком бежали рядом Акомлюка и один из молодых ламутов. Ламут постоянно убегал вперёд, но Акомлюка снова делал усилие и настигал его, забегая со стороны дороги и стараясь оттеснить его в снег. Другие так отстали, что их едва можно было разглядеть. Мало-помалу ламут и Акомлюка стали приближаться к Келеккаку. Расстояние между ними сократилось шагов до десяти, потом сделалось ещё меньше. Одну минуту казалось, что кто-нибудь из задней пары вырвет пальму победы у переднего бегуна. Но Келеккак рванулся вперёд с новой энергией и снова оставил своих соперников сзади. Несколькими широкими прыжками он достиг цели и схватил приз. Его волосы, брови и редкие усы тоже были запушены инеем, но он, по-видимому, не очень устал.

— Куда им со мной состязаться? — гордо говорил он. — Я сызмалетства привык: сутками бегаю за стадом, ни разу не садясь; не знаю, что такое полог.

Акомлюка в изнеможении опустился на нарту, стоявшую у межевой черты.

— Если бы не моя болезнь, — сказал он, с трудом выговаривая слова от усталости, — мы бы ещё потягались. Злой дух лишил меня силы. Это все знают!

Акомлюка действительно недавно оправился от болезни.

— А хочешь? — сказал вызывающим тоном Келеккак, в упоении победы, по-видимому, забывший своё зависимое положение. — Хочешь, опять побежим! Я готов пробежать ещё столько же!

Оставшиеся сзади подбегали один за другим. Мой новый приятель Ятиргин, несмотря на усталость, тотчас же осведомился о ставке для борцов и был весьма неприятно удивлён, узнав, что борьба уже окончена.

— Зачем так сделали? — громко роптал он. — Жаль табаку! Мы разве не люди, что нас не захотели ждать?

Однако ропот его остался без последствий. Солнце быстро спускалось на западный склон горизонта, и для вторичного состязания не оставалось времени.

Молодые подростки, не принимавшие участия в беге, не желая отставать от старших, затеяли состязание в прыгании, воздвигая из жердей и изломанных саней импровизированные барьеры и преграды. Прыгали они, не раздвигая ног, с плотно сложенными носками, стараясь придать себе лёгкость несколькими последовательными прыжками и сделать последний, решительный прыжок возможно дальше. Неловкий обыкновенно попадал ногами в средину груды деревянных обломков в платился довольно чувствительными ушибами. Парни, немного отдохнув, принялись прыгать взад и вперёд с таким увлечением, как будто никто из них не участвовал в недавнем беге. Каждый вновь прыгавший старался превзойти предшественника; предельная черта прыжка отодвигалась всё дальше и дальше. Победителем, однако, оказался не Келеккак и никто из чукотских парней, а довольно пожилой ламут с безобразным лицом и ногами, искривлёнными от постоянного сиденья на оленьем хребте. Его подошвы, казалось, были сделаны из каучука; он легко переносился через все барьеры, и каждый след, оставленный его ногами на снегу после предельного прыжка, был недостижимой целью для всех чукотских прыгунов.

Мальчишки отстали от взрослых и, привязав к вершине дерева длинный ремень с лямкой на конце, бегали по кругу, забавляясь "гигантскими шагами". Несколько молодых женщин собрались на другом конце стойбища и затеяли своеобразное игрище, которое тотчас же привлекло к себе внимание всех мужчин, молодых и старых.

Три пары самых бойких женщин встали друг против друга и начали так называемое "горлохрипение", которое заменяет у чукч хоровое пение и служит введением к пляске. Они испускали странные горловые звуки, совершенно не поддающиеся описанию, производя их непрерывной сменой коротких и отрывистых вдыханий и выдыханий. Казалось, как будто оригинальные певицы изо всех сил стараются удержать голос в самой глубине горла и каждый звук, всё-таки выходящий наружу, стремятся снова проглотить и вернуть обратно. Сквозь это странное хрипенье с трудом можно было уловить слова припева: